Роман Грачев - Вокзал для одного. Волшебству конец
Разговор у нас случился не из приятных.
– Я должен произвести на нее хорошее впечатление?
– Ты никому ничего не должен, это дело сугубо добровольное.
– То есть я могу не ходить?
– Можешь и не ходить, если не желаешь продолжать наши отношения.
– Ты хочешь сказать, что знакомство с родителями – обязательный ритуал отношений?
– Не обязательный, но довольно важный. Ты переступаешь черту…
– Господи, какую?!
Она расстроилась. Поняла, что я сопротивляюсь, но не могла взять в толк, чему именно. То ли боюсь не понравиться маме, то ли не желаю, чтобы отношения наши переросли во что-то очень большое и красивое.
Мы долго молчали, глядя, как гуляют мимо нас мамы с колясками и бабушки с дедушками. Мы сидели на скамейке в том самом парке, где впервые встретились (и где она подсунула вместо себя дублершу и наслаждалась нашей глупой беседой), только аллеи были усыпаны снегом и ветер нещадно задувал внутренности куртки. С наступлением зимы любовь, зародившаяся летом, проходит первое испытание на морозоустойчивость. Если оно будет успешно пройдено, любовь выдержит и все остальное.
Но у нас, кажется, пошла трещина.
– Скажи мне прямо, ты не хочешь идти?
Я отвел глаза.
– Не вижу необходимости.
– То есть мы сегодня никуда не идем?
– Послушай… – Я взял ее за руку. Я хотел поговорить с ней откровенно и объяснить причину своих страхов, как она когда-то откровенно рассказала о своей главной проблеме. – Мой первый брак окончился неудачей. Одним необдуманным движением я сломал… нет, не сломал, наверно, но значительно изменил жизнь нескольких человек. Я тогда не думал – просто шел за своим чувством, надеясь на лучшее, и чем все это закончилось?
Она насупилась, посмотрела на бегущие за ветром клочки бумаги. Мне стало казаться, что я несу полную чушь. Рядом со мной сидел человек, ближе и дороже которого уже нет. Я привык к ней, подсел на нее, как на сильный наркотик, и уже не представлял, что могу провести без нее хоть один день. Она была мне очень нужна…
…но – мама? Причем здесь ее мама?!
– Ладно, я поняла. – Она поднялась со скамейки, закинула на плечо сумочку. – Мой влюбленный рыцарь боится замочить ножки.
– Подожди.
– Да нет, все правильно. В конце концов, я делаю тебе больно значительно чаще, чем ты мне. Я не могу дать тебе никаких гарантий, почему же ты должен связывать со мной свою жизнь. Все верно, милый, все правильно, я нисколько не обижаюсь.
Она поцеловала меня в щеку и пошла в сторону памятника Ленину. Там летом стояло уютное кафе под шатром, от которого остались лишь металлические каркасы. Белое пальто моей любимой развевалось на ветру, но вскоре затерялось среди деревьев. Ее поглотил шумный проспект.
Она пропала на неделю. Не разговаривала со мной в аське и не звала на свидание. Наверно, имела право. Возможно, она ожидала, что я изменю решение, позвоню или напишу… но поединок двух нанайских мальчиков внутри меня был далек от финала.
Через неделю я сломался. Купил цветов, подъехал вечером к ее офису. Ждал долго, но точно знал, что она еще не выходила, потому что ее статус в аське (со временем я завел эту проклятую программу в своем мобильном телефоне) не менялся. Когда значок «любимая» из зеленого стал красным, я весь подобрался. Сейчас она выйдет, я посажу ее в машину, отвезу куда-нибудь, и мы поговорим. Я расскажу ей все: как любил Веру, как она любила меня, как мы вкладывались в наш маленький счастливый мир, с каким восторгом следили за первыми шагами нашего сынишки, пухленького карапуза с вечно удивленными глазюками… и с каким ужасом наблюдали увядание цветов и крушение надежд. Мир наш затягивался паутиной, и я ничего не мог с этим поделать, долгая негативная история волочилась следом, не позволяя начинать каждый новый день с чистого листа. Обиды, ревность, непонимание, ненависть… любовь и нежность потерялись в этой адовой смеси, потому что ложка меда неспособна сделать слаще бочку дерьма.
Я был уверен, что так заканчиваются все истории любви, потому и не хотел больше верить в возможность счастья. Поэтому я еще могу ходить с любимой по магазинам, выбирая мебель, коврики и посуду для нашей общей квартиры, но едва ли я готов знакомиться с ее мамой, изображая положительного героя, предупредительного и внимательного. Я не герой. Я не сумел сделать счастливыми тех, кто был рядом все эти годы, потому и не могу броситься сломя голову делать счастливой кого-то еще.
Все это я и собирался ей сказать, и пусть она решает сама, стоит нам углублять наши отношения или же достаточно будет остановиться на сексе, благо он действительно прекрасен.
Но вот к парадному крыльцу небоскреба подъехало такси, белый «логан» с рекламной конструкцией на крыше. Моя возлюбленная выпорхнула из автоматически открывшихся дверей здания, будто все это время ожидала в вестибюле, и села в машину. В последний момент она бросила взгляд в мою сторону и – я уверен в этом! – увидела меня.
Но не задержалась. На ее плече висела спортивная сумка. Куда можно уезжать в такси с большой спортивной сумкой?
Я преследовал такси до самого конца. Всю дорогу набирал ее номер, но она не отвечала. Пару раз я мог сверлить ее затылок взглядом, когда мы останавливались на светофоре, но она не оборачивалась. Я плакал от досады…
Она приехала на вокзал. Таксисту нет нужды искать удобное место для парковки, он волен выбрасывать пассажиров где им вздумается, поэтому она довольно шустро выскочила у центрального входа, а мне пришлось колесить по парковке. Это в романтическом кино герои бросают все на свете и бегут за своей мечтой в чем мать родила, но в реальности все гораздо сложнее. Я не могу бросить машину поперек дороги.
В общем, я не успел. Она запрыгнула в последний вагон красного поезда, едущего на запад. Я стоял на перроне и смотрел. Она послала мне воздушный поцелуй. Стук колес ушел вправо, оставив меня в мертвой тишине.
Вот так мы и попрощались…
…Старуха слушает молча, время от времени протягивая руки к костру. Я замечаю, что интенсивность пламени остается постоянной, хотя из топлива осталась лишь пара жалких обуглившихся поленьев и горстка углей.
– Вот поэтому я здесь, – заканчиваю рассказ. – Я не могу уйти.
– А ты пробовал?
Я задумываюсь. Действительно, что мне мешает покинуть зал, спуститься по лестнице, сесть в машину и вернуться домой? Ведь меня наверняка потеряли на работе, родные и близкие разрывают телефон на части. Мама, в конце концов, тоже довольно часто звонит, и если меня долго нет на месте, начинает бить во все колокола, а сейчас я отсутствую практически целую неделю. Как можно быть таким легкомысленным!…
Но я ищу себе оправдание.
– А куда мне идти?
– Тебя никто не ждет? – Старуха усмехается.
– Ну почему же, ждут, наверно.
– Кто?
Я начинаю нервничать, не совсем понимая предмета разговора. Кажется, я уже извинился за их обиженного товарища-карманника, но если они хотят меня порезать – пусть режут, но не читают мне морали.
– Ты действительно не понимаешь, – говорит старуха. – И даже не представляешь, насколько ошибаешься в том, что думаешь о своем положении. Ты прав лишь в том, что у тебя нет выхода отсюда, но причина в другом.
– В чем?
– Попробуй уйти – узнаешь.
– Прямо сейчас?
– Ага. Иди, тебя никто не держит.
Я оглядываюсь. Темный человек в шляпе, что привел меня сюда, стоит в углу ангара, молча пьет что-то из темной бутылки, по черной щетине стекают капли напитка. Двое других, сидящих у костра, не выказывают желания задерживать гостя. Кажется, им всем на меня глубоко наплевать.
Я поднимаюсь.
– Так я... пошел?
Хозяйка поднимает руку, указывая на ворота.
– Что ж… приятно было повидаться.
Я пячусь назад. Вряд ли мне стоит ожидать нападения или выстрела в спину, но береженого Бог бережет. Я спотыкаюсь о невидимое препятствие, налетаю на рельс и едва не падаю, но мне везет. Когда удаляюсь от костра на безопасные двадцать-тридцать метров, поворачиваюсь к нему спиной. Передо мной – спасительные ворота и свежий воздух.
Я запахиваю куртку, накидываю на голову капюшон и выхожу на свободу…
…и резко останавливаюсь. Из гортани вырывается короткий сдавленный «ох». С минуту я вращаю головой, затем приседаю на снег, зачерпываю рукой пригоршню и бросаю в лицо. Не помогает.
Я вижу то, что вижу.
Вокзала нет. Вокруг меня – снежная пустыня. Слева мимо ангара проходит железнодорожная колея, вдоль рельсов стоят столбы с сигнальными огнями. Линия теряется где-то вдали.
Я оборачиваюсь. Ангар на месте, и внутри по-прежнему горит костер. Но вокруг, кроме снега и пары рельсов, больше ничего нет. Я в Антарктиде! На полярной станции!
Ужас и инстинкт самосохранения гонят меня обратно, к людям, какими бы странными они ни были.
