Роман Грачев - Вокзал для одного. Волшебству конец
– Вы знаете, что умеете останавливать на себе взгляд? – сказала пьяная Вера. – Весьма редкий дар в наших кругах. Я уже целый час за вами наблюдаю…
С тех пор я верю в это, но, увы, останавливаю на себе лишь взгляды ментов, карманников да старушек, которым нужно помочь перейти дорогу.
Но вот взгляд девушки с микрофоном останавливается на мне, примерно с пару секунд оценивает и становится теплым. Девушка шагает прямо на меня.
– Здравствуйте, телекомпания РТВ, у вас найдется для нас пара минут?
– Да, – говорю, – конечно.
– Мы хотим взять у вас небольшое интервью.
Я поднимаюсь с кресла, чувствуя, что поступил бы неправильно, позволив девушке разговаривать со мной свысока. Теперь мы с ней лицом к лицу. От нее пахнет туалетной водой «мандарина дак» – точно такими же пользуется моя любимая. Я схожу с ума от этого запаха, у меня совершенно едет крыша. Я не специалист в парфюмерии и могу ориентироваться лишь по мимолетным ассоциациям, но достаточно легкого дуновения, чтобы я вспомнил, где нахожусь и по какой причине. У меня сворачивает желудок.
Любимая, любимая… кто послал тебя, кто подарил и отнял, не поинтересовавшись, желаю ли я того, – Бог или Дьявол?
Ай, не все ли равно…
– С вами все в порядке? – спрашивает журналистка. На ее милом личике с ямочками на щеках написано беспокойство. Наверно, она уже отчаялась взять сегодня нормальное интервью у нормального гражданина.
– Да, конечно. Что вы хотели спросить?
Она суетливо поправляет свою милую голубую кофточку, заглядывает в блокнот.
– Мы делаем большой документальный фильм. О дороге…
– О железной?
– Нет, о дороге вообще… и о нашем гостеприимстве. О разных людях, которые оказались здесь по разным причинам, о гостях, о тех, кто здесь проездом. В общем, вы понимаете.
Она оглядывает просторный зал, задерживается на фонтане у себя за спиной. В центре композиции стоит древняя бронзовая воительница в шлеме и с мечом. Без воды. Оба фонтана почему-то безмолвствуют.
– Здесь комфортно, – говорит журналистка. – Вокзал – как перекресток дорог. Можно пересесть в другой поезд, который повезет тебя в обратную сторону, а можно застрять здесь навсегда, правда ведь?
Я склоняю голову, вроде как размышляю. Мне кажется это натяжкой, но, по большому счету, ей как автору виднее, тем более что я не могу окинуть взглядом всю широту замысла. Возможно, она где-то права.
– Вы готовы с нами поговорить? Если не торопитесь, конечно.
– Нет, у меня есть время, – отвечаю, – давайте поговорим.
Девушка присаживается рядом, переворачивает блокнот на чистую страницу.
– Представьтесь, пожалуйста, расскажите чем занимаетесь, куда направляетесь…
…Еще один экскурс в прошлое. Зачем они мне нужны? Что там можно изменить?
Я не стал звонить ей в то утро, когда обнаружил на тумбочке бумажку со словом «прости», потому что понимал: сбываются ее предостережения. Конечно, я был немало ошарашен и огорчен – как пел Виктор Цой, «знал, что будет плохо, но не знал, что так скоро» – однако смысла бросаться в погоню и вытряхивать из нее объяснения не видел ровным счетом никакого. Будет время – будет пища, любит повторять моя матушка.
Время пришло. Рабочий день, мы снова в сети, на своих местах. Я едва успевал отбиваться от клиентов в тот день, она же просто молчала. Возможно, тоже была занята. А я взращивал свою мужскую гордость. Пусть потрудится объяснить, а я подумаю, стоит ли прощать ее снова. Ведь прошло совсем немного времени с того момента, как мы приняли решение «попробовать»!
И она объяснилась. Написала мне после обеда, когда гордость моя уже искрошилась, как кекс, и я уже тянул руки к клавиатуре, чтобы обложить ее по полной программе.
Она: Прости меня…
Я: Опять? Подбери другое слово.
Она: Не могу. Другого слова у меня для тебя нет.
Я: Почему ты ушла? Что случилось?
Она: Испугалась.
Я: Чего именно? Что я укушу тебя? Поведу подавать заявление? Заставлю есть собственноручно приготовленную яичницу? Чего ты всю жизнь боишься, от кого бежишь?
Она: Смешной ты…
Я: Отлично! Вот и поговорили!
Она: Я не бегу… знаю, я непредсказуема, но я не бегу. Я ищу.
Я: Кого? Где?! Я ведь рядом лежал!
Она: Да, я помню, и мне было хорошо с тобой, потому что ты согревал меня своим теплом всю ночь.
Я: А утром…
Она: …а утром я испаряюсь, любимый, и начинается совсем другая жизнь. Каждый день – новая жизнь, и каждый день все сначала.
Я: Не понял…
Она: Поймешь со временем.
Я: Ой, вот только не надо меня лечить, что за глупости! Почему я должен каждый новый день вновь тебя завоевывать? Почему нельзя тепло прошедшего дня перенести в новый?
Она: Потому что ушедший день – ушел. Сегодня все иначе.
Я: Да что за ерунда?!!!!…
Клянусь, я неистовствовал. Если бы аська могла издавать звуки, соотносимые с экспрессией текста, ко мне в офис сбежался бы весь коллектив. Я молотил по клавиатуре всей пятерней, рискуя повредить пальцы.
Она: В любви не может быть по другому. Каждый новый день не похож на предыдущий. Нельзя в одну и ту же реку войти дважды, во всем свете не найти два одинаковых отпечатка пальца, хотя нас, идиотов, больше шести миллиардов особей…
Я: Что ты несешь?!
Она: Ты злишься на меня, милый?
…Тут я спасовал. Я представил ее иронично вздернутую бровь, и это видение несколько остудило мой пыл. Не стоило мне на нее наезжать, как бы я ни злился. Да и вообще имел ли я право злиться? У нас нет друг перед другом никаких обязательств. Она меня в свою жизнь не звала, я сам пришел. Так что терпи, казак.
Я: Ладно, проехали… хотя я все равно ничего не понял.
Она: Я знаю, милый. Но ты обязательно поймешь. Чем я смогу загладить свою вину?
Я: Я подумаю.
Она: Только не бросай меня в терновый куст…
Я: Найду другой способ…
Она была права. Каждый новый день не похож на другие. И вечером, когда я встретил ее возле офиса, она выглядела совсем не так, как накануне во время нашего романтичного ужина. Я встречался с той же самой женщиной, несомненно… но будто бы с другой, и дело даже не в прическе, макияже, новом платье или туфельках. Я не могу это объяснить, даже не просите.
Я потерял дар речи. Кажется, я действительно любил ее, хотя и не мог почему-то признаться в этом даже себе самому.
– Любовь сложная штука, правда? – сказала она с улыбкой. В ее улыбке появилось что-то дьявольское.
Вечером снова был секс. Страстный, новый, не похожий на вчерашний. Она восседала на мне, как воительница на коне, она не давала мне шевельнуться, все делала сама от начала и до самого конца, пока я в изнеможении не рухнул на пол возле кровати в ее спальне. Она сверху протянула ко мне руку, провела пальцем от подбородка до пупка, там задержалась на мгновение, потом продолжила движение. Остановилась на мошонке. Я почувствовал, что снова напрягаюсь, хотя, казалось, был выжат до капли.
– Я люблю тебя, – произнесла она с тоской.
Я тяжело дышал и не смог ответить.
Точнее, не захотел.
…Бронзовая воительница с мечом, забравшаяся в фонтан, чем-то походила на мою возлюбленную. Если снять шлем, переодеть в платье, получится вылитая она. И как я раньше не замечал!
– Итак, – говорит журналистка, поднося к моим губам микрофон, – куда вы направляетесь?
– В Адлер… из Новосибирска.
– Вы здесь проездом?
– Да, можно и так сказать.
– Как долго пробудете?
– Как получится…
Ее вопросы впиваются в меня как гвозди. У меня нет ни одного точного ответа, но девчонка все спрашивает и спрашивает, а мне приходится отвечать. Мой талант останавливать на себе взгляд и мое тщеславие, заставившие влезть в объектив камеры, сыграли теперь и со мной злую шутку. Я буду выглядеть на телеэкране полным идиотом.
Я понимаю: журналистку подослали ко мне темные люди. Тени. Это их работа, несомненно. Я даже вижу одного из них, он стоит по другую сторону фонтана спиной ко мне. Читает газету якобы, но он явно напряжен.
– А от кого зависит время вашего пребывания здесь? – спрашивает девица. Объектив камеры изучает меня, свет лампы бьет в лицо.
– Не от меня.
– Неужели? А от кого?
Ее голос становится ниже, как будто записанный на пластинке, которую притормаживают рукой. На лбу у меня выступает пот. Мне становится душно, нечем дышать. Паника.
– Знаете, – говорю, – давайте, пожалуй, закончим на сегодня. Приходите завтра, я буду ждать вас здесь, не потеряете.
Девушка ничего не отвечает. И я не смотрю на нее. Я не отрываю взгляда от темного человека. Он разворачивается ко мне, складывая газету вчетверо и засовывая под мышку. Пальцем приподнимает шляпу. Лицо его какого-то серого оттенка.
