Билл Брайсон - Остров Ее Величества. Маленькая Британия большого мира
Более или менее то же самое повторилось и теперь. По некой причине, которой я не могу придумать никакого разумного объяснения, я сунул 50 пенсов в автомат, который назывался «Крутой кикбоксер», или «Вышиби ему ногой мозги», или еще как-то в этом роде, и целую минуту жал на красную кнопку и крутил джойстик, пока мой герой — мускулистый блондин — лягал занавески и швырял в пустоту магические диски, а орава не менее мускулистых, но нечистых на руку восточных людей пинала его по почкам и швыряла на ковер.
Я провел странный час, блуждая как в трансе, скармливая автоматам деньги и играя в непонятные для меня игры. Я загонял гоночные машины в стога сена, уничтожал войска союзников лазером и невольно способствовал мутантам-зомби вытворять не поддающиеся описанию вещи с ребенком. Наконец у меня кончились деньги, и я вышел в ночь. У меня была ровно секунда, чтобы отметить: дождь почти перестал — а потом красная «фиеста» пронеслась по луже у самого края тротуара и выплеснула всю эту лужу точно на меня.
Слова «я промок до нитки» слишком слабы, чтобы описать мое состояние. Я вымок так, словно свалился в море. Я стоял, откашливаясь и отплевываясь, а машина притормозила, три стриженные головы, высунувшись в окна, приветственно провопили что-то, звучавшее как «Нья-нья-нья!», и укатили дальше. Я угрюмо зашагал по набережной, хлюпая на каждом шагу и дрожа от холода. Не хотелось бы вводить в эту жизнерадостную хронику трагические ноты, но я только недавно встал на ноги после довольно серьезной пневмонии. Не стану утверждать, будто стоял на краю могилы, но я был достаточно болен, чтобы смотреть «Утро с Ричардом и Джуди», и мне безусловно не хотелось возвращаться к этому состоянию. К моему возрастающему негодованию, «фиеста», описав триумфальный круг, пронесла мимо меня своих падких до развлечений пассажиров, торжествующе разразившихся новым «Нья-нья-нья!», и умчалась в ночь, со скрежетом тормозов вильнув хвостом, увы, не задевшим фонарный столб.
К своему далекому отелю я добрался уже совсем промокший и несчастный. Вообразите же мое изумление, когда обнаружилось, что свет в холле приглушен и дверь заперта. Я взглянул на часы. Всего девять вечера. Бога ради, что же это за городишко такой? На двери имелось два звонка, и я попробовал оба, но безрезультатно. Я решил отпереть дверь ключом от номера, но он, разумеется, не подошел. Я снова попробовал позвонить, по нескольку минут нажимая обе кнопки и с каждой минутой все больше свирепея. Когда мои старания оказались тщетными, я застучал о стекло основанием ладони, потом кулаком и наконец с яростью забарабанил тяжелым ботинком. Помнится, я еще и оглашал воплями тихие улицы.
Наконец хозяин появился из какой-то подвальной двери. Вид у него был удивленный.
— Прошу прощения, сэр, — мягко сказал он, открывая дверь и впуская меня. — Вам долго пришлось ждать?
Ну, теперь я краснею при мысли, как обрушился на беднягу. Я не выбирал выражений. Я не посрамил бы и Грэма Тейлора до того, как его уволили и лишили теплого местечка{Имеется в виду тренер футбольной сборной Англии, известныйсвоим буйным поведением на бровке и уволенный после того, как сборная в 1992 г. не вышла из группы на чемпионате Европы.}. Я обвинял самого хозяина и всех жителей этого города в полном отсутствии ума и обаяния. Я сообщил ему, что провел отвратительнейший вечер в самой безбожной адской дыре, когда-либо называвшейся курортом, промок насквозь по вине молодых кретинов, которым на всех не хватает десяти пунктов IQ до слабоумного, что я целую милю тащился в мокрой одежде, а потом еще полчаса дрожал на холоде, потому что он запер собственный отель в каких-то девять часов долбанного вечера.
— Смею ли напомнить, — продолжал я пронзительно, — что два часа назад вы пожелали мне хорошо провести вечер, и я у вас на глазах вышел за дверь и скрылся на улице. Вы что, решили, что я уже не вернусь? Что я переночую в парке, а за вещами зайду утром? Или вся штука в том, что вы вообще думать не способны? Пожалуйста, дайте ответ, меня это очень интересует.
Хозяин съежился под ливнем моих упреков. Он всплескивал руками и бормотал оправдания. Он готов был подать чай и сэндвичи, высушить и выгладить мою промокшую одежду, проводить меня в номер и лично включить обогреватель. Он только что не пал мне в ноги и не молил не пронзать его саблей. Он просто умолял позволить принести мне в номер что-нибудь горячительное.
— Я хочу одного: пройти в свой номер и считать минуты до светлого мига, когда я выберусь из этой долбаной помойки, — возопил я, возможно, несколько театрально, но от всей души, и большими шагами взлетел по лестнице на первый этаж и углубился в коридор. Только тогда я сообразил, что понятия не имею, который номер — мой. На ключе номера не было.
Я вернулся в холл, ставший еще более сумрачным, и просунул голову в подвальную дверь.
— Простите, — произнес я очень скромно, — не могли бы вы сказать, в каком номере я живу?
— Номер 27, сэр, — ответил голос из темноты. Я постоял минуту.
— Благодарю вас, — сказал я.
— Все в порядке, сэр, — ответил голос. — Доброй вам ночи.
Я нахмурился и прочистил горло.
— Благодарю вас, — повторил я и удалился в свой номер, где и провел ночь без дальнейших происшествий.
Наутро я показался в залитой солнцем столовой и увидел, что, как я и опасался, хозяин уже ждет. Теперь, когда я высох, согрелся и хорошо выспался, мне было ужасно стыдно за вчерашний взрыв.
— Доброе утро, сэр, — жизнерадостно сказал он как ни в чем не бывало и проводил меня к столику у окна с отличным видом на море. — Хорошо ли спалось, сэр?
Я опешил от такого дружелюбия.
— Да, хорошо, даже очень.
— Вот и хорошо! Превосходно! Соки и каши на тележке. Прошу вас, берите сами. Не подать ли вам полный английский завтрак, сэр?
Это неумеренное добродушие окончательно меня добило. Я уткнул подбородок в кулак и смущенно выдавил:
— Послушайте, я очень извиняюсь за все, что наговорил вчера вечером. Я был немножко не в себе.
— Ничего-ничего, сэр!
— Нет, правда, мне, гм, очень жаль. Даже стыдно, признаться.
— Считайте, что все забыто, сэр. Так что — полный английский завтрак?
— Да, пожалуйста.
— Очень хорошо, сэр!
Никогда еще меня не обслуживали так внимательно и доброжелательно, и никогда я не чувствовал себя таким червяком. Он без промедления подал мне завтрак, болтая о погоде и о том, какой она обещает замечательный денек. Я не мог понять, отчего он так снисходителен. Только со временем до меня дошло, какое я, должно быть, являл собой странное зрелище: мужчина средних лет с рюкзаком, заехавший в такой городок, как Уэстон, не в сезон, без видимых причин, устроившийся в их отеле и поднявший страшный скандал из-за пустякового неудобства. Должно быть, хозяин принял меня за психа, возможно, сбежавшего из сумасшедшего дома, и посчитал, что спокойнее будет обращаться со мной помягче. Или так, или он просто был необыкновенно приятным человеком. В любом случае, шлю ему свой привет.
В утреннем свете Уэстон выглядел удивительно милым. Островок Флэт-Холм в заливе купался в чистом прозрачном воздухе, а за ним, в двенадцати милях через залив, поднимались зеленые холмы Уэльса. Даже отели, которыми я пренебрег вечером, выглядели вдвое привлекательнее.
Я пошел на вокзал и поездом уехал в Чепстоу, а оттуда автобусом в Монмут. Долина реки Уай осталась столь же прекрасной, какой запомнилась мне много лет назад. Темные леса, извилистая река, одинокие белые домики ферм высоко на крутых склонах — зато деревни между ними были основательно лишены очарования, непривлекательны и, кажется, большей частью состояли из заправочных станций, пабов с большими площадками стоянок и сувенирных лавок. Я искал аббатство Тинтерн, прославленное, конечно, известным стихотворением Вордсворта, и найдя, с разочарованием обнаружил, что стоит оно не в чистом поле, как мне помнилось, а на краю непримечательной деревушки.
Зато Монмут — приятный, красивый городок с крутой Хай-стрит и впечатляющей ратушей. Перед ней стоит памятник Чарльзу Стюарту Роллсу, сыну лорда и леди Ллангатток, «пионеру воздухоплавания, автомобилизма и авиации, погибшему при крушении в Борнмуте в июле 1910 года», как гласит надпись. Он изображен с моделью одного из первых бипланов в руках и напоминает Кинг-Конга, отмахивающегося от атакующего его самолета. Что связывает Роллса с этими местами, не сказано. В витрине книжного магазина на Черч-стрит была выставлена моя книга, так что магазин этот, бесспорно, заслуживает упоминания.
Я задумал еще походить пешком, пока держится погода, и не стал откладывать. Купил пирог в булочной и съел его на ходу, разыскивая дорогу к реке. На прибрежную тропинку я вышел у красивого каменного моста и двинулся по ней на север по валлийскому берегу. Первые сорок минут меня сопровождал непрестанный рокот машин с автострады А40, но от места с названием Голдсмит-Вуд река резко отвернула от дороги, и я вдруг очутился в другом, более спокойном мире. Надо мной возились в ветвях и чирикали птицы, и маленькие невидимые существа плюхались в реку, вспугнутые моими шагами. Река лениво серебрилась, ее окаймляли холмы в осенней раскраске, и я был совсем один среди этой красоты. Через пару миль я остановился, чтобы свериться с картой, и увидел отмеченное на соседнем холме место под названием «Пещера короля Артура». Пройти мимо я, конечно, не мог. Я полез на склон, заглядывая во все подходящие впадины. Примерно час проползав между валунами и буреломом, я, к своему легкому удивлению, нашел пещеру. Ничего особенного, просто неглубокая комнатка, выдолбленная природой в известняковой скале, но мне было приятно сознавать, что за много лет я здесь — первый посетитель. Во всяком случае там не было обычных следов туристов: надписей и забытых консервных банок, а потому она может считаться уникальной достопримечательностью Британии, если не всего мира.
