Анна Бялко - Надкушенное яблоко Гесперид
Но, если быть честной самой с собой, может быть, надо признать – разгадка здесь. И тебе, как истинной дочери Евы, не хватает вот этого самого, а вся история нужна было лишь для того, чтобы ты, безукоризненная жена и мать, поняла наконец, где и чего искать? Или наоборот, задумалась – а так ли оно тебе нужно, это «чего»? И не являются ли на самом деле райские яблочки сладкими, только будучи хорошенько проваренными в сахарном сиропе... В конце концов, найти вместо любовника хорошего друга, вернее, почти подругу – потому что их общение с князем после всего произошедшего действительно лучше всего описывалось именно так – стоит многого, и уж во всяком случае, плакать здесь точно не о чем.
Из колонок Ирины Волгиной
4. Эримфанский кабан
Нет такой женщины, которая не знала бы пословицы про путь к сердцу мужчины. Ну, про тот, который лежит через желудок. Всех нас учили заботливые мамы, бабушки или тети: «Старайся, деточка, вот будешь хорошей хозяйкой, будешь вкусно готовить, и все захотят на тебе жениться», всем нам читали полезные сказки про трудолюбивую Хаврошечку или еще кого-нибудь столь же прекрасного.
Да, а времена потом взяли, и изменились. Вкусно поесть теперь можно и в ресторане, а быстро приготовить что-то дома – из полуфабриката. И мужчины стали другими, их теперь больше волнуют не хозяйственные навыки будущих избранниц, а их деловая хватка. Ну, или качество макияжа. В крайнем случае, богатый внутренний мир. Или так они говорят. И уж точно так пишут во всех красивых женских журналах.
А мы и рады их слушать. Действительно, богатый внутренний мир – это гораздо интереснее кастрюли с борщом на кухне, который к тому же надо еще приготовить самостоятельно. А потом горько рыдаем, когда тот, ради кого внутренний мир так непрестанно обогащался, вдруг женится совсем не на нас, а на какой-то... этой... у которой внутренний мир совершенно убогий, да еще и макияж потек. Потому что она из кухни не выходит.
На самом деле тут есть один секрет. В набившей оскомину маминой-тетиной фразе про желудочные пути есть еще один скрытый смысл. И он в том, что путь к сердцу мужчины действительно проходит через желудок. Но это совершенно другой путь.
Вот представьте себе картину – женщина, сосредоточившись мыслями на мужчине, которого она – ну, путь даже не любит, но хочет завоевать – творит что-то такое загадочное. Священнодействует. Варит колдовское зелье. Тщательно выбирает ингредиенты, сверяясь время от времени со старой, проверенной волшебной книгой, заглядывает в список заклинаний, данный ей другой, более опытной женщиной. Добавляет щепотку одного и горстку другого. Мелко режет и трет. Кидает все это в кастрюлю, отгоняет пар, вглядывается туда, принюхивается, добавляет что-то еще... И думает, думает о своем мужчине, и эти мысли неотъемлемо вплетаются в ткань волшебства, пронизывая зелье насквозь. А потом, когда зелье, согласно всем канонам, наконец, готово – она дает его тому, о ком думала, и он поглощает зелье, потому что не может отказаться, и чувствует, как его охватывает приятное тепло, и тяжесть в усталых членах, и общая благодать, и – неизбывное чувство благодарности и привязанности к той, кто дал ему это.
И вот он перед той самой женщиной – завороженный, готовенький, как кабан, завязший в снегу, и его можно брать голыми руками и нести, куда вам будет угодно – хоть в самый ЗАГС.
Хорошая сказка, скажете вы. Да ни фига! От сказки здесь очень мало. Это, что называется, может каждый. Секрет нашего счастья у нас в руках – все дело только в правильном подходе к предмету. Ну и маму, между прочим, слушать полезно – она, в отличие от тех же журналов, плохого не посоветует. А макияж и богатый внутренний мир своим чередом тоже ничему не мешают. Кто сказал, что колдунья непременно должна быть страшной и ограниченной?
И еще – всегда есть надежда, что, может быть, если вам очень-очень повезет, впоследствии может оказаться, что ваш мужчина и сам умеет неплохо готовить. Сейчас это, как говорят, тоже модно.
Кстати, волосы Ирина потом все равно покрасила в рыжий цвет – правда, только оттеночным шампунем, чтобы не радикально. Эффект был слабый. Ей не понравилось.
Часть вторая
Завязь
Жизнь продолжалась. Январь не спеша перетек в слезливый февраль, а тот, не приходя в сознание, то есть осознанно не меняя погоды, стал мартом – и это тоже не принесло с собой перемен. Ирина возилась по дому, провожала и встречала мужа из поездок, занималась детьми, готовила еду, в промежутках писала свои колонки – все как всегда. Конечно, в это привычное русло вливался теперь еще и тонкий ручеек светской жизни, обеспечиваемый общением с князем – они действительно подружились, и эта дружба реализовывалась не только в телефонных разговорах и посиделках в каком-нибудь симпатичном кафе (что само по себе можно считать светской жизнью), но и в настоящих, без дураков, выходах в большой «свет». Князя постоянно приглашали то на прием, то на какую-то вечеринку по поводу или без, и он неизменно предлагал Ирине присоединиться. Они не обсуждали это вслух, но, судя по всему, наличие постоянной спутницы для таких выходов было для князя вполне существенным моментом. А уж тот факт, что спутница была понимающей и не предъявляющей по окончании раута никаких претензий с дальним прицелом, и вовсе превращал «момент» в удовольствие. Что же касается Ирины, то ее тоска по какой-то «большой» светской жизни, выходящей за рамки корпоративных вечеринок на сашкиной фирме, которые она и посещала-то всегда скорее по обязанности, была выходами с князем вполне избыта. Справедливости ради, большой тоски по светской жизни Ирина никогда не испытывала, но если так получилось, то почему нет? И, кроме всего прочего, выходить куда-либо с князем было исключительно приятно – отдать ему должное, он всегда был самым галантным кавалером, которого только можно было желать, и, находясь в его компании, можно было сколько угодно ощущать себя в центре его внимания и быть «прекрасной дамой», сердцем, знаменем, флагом, стягом и всем, чего душа пожелает.
Причем – и с этим парадоксом Ирина не могла по настоящему разобраться – все это было отнюдь не игрой на публику ради конспирации, как можно было бы подумать, нет, его отношение к ней в качестве собственной дамы было абсолютно искренним. Это подтверждалось хотя бы тем, что и без всякой публики, даже когда они сидели вдвоем у князя на кухне – этим Ирина гордилась, потому что, надо сказать, добиться такого уровня доверительности удалось далеко не сразу, месяца два князь порывался принимать ее исключительно в гостиной – но даже на кухне, которая, кстати, по уютности могла дать любой гостиной здоровенную фору, князь оставался рыцарем и джентльменом. При этом – и это не переставало быть если не обидой, то источником постоянного легкого разочарования – дальше этого «джентльменства» дело никогда не шло, да и не могло пойти, и всем участникам это было прекрасно известно по определению, но черт возьми, на фоне такого ухаживания, пусть чисто платонического... Обидно, обидно, ах! И даже не за себя, Бог с ним, то есть с ней, с собой, она-то уж как-нибудь не пропадет, у нее есть Сашка, и дети, и вообще из этого все равно бы ничего хорошего не вышло, так что оно и к лучшему, но в целом! Обидно за человечество, вернее, за лучшую его половину – ведь только представить себе, какой счастливой князь мог бы сделать любую женщину... Очень ненадолго, конечно, потому что она, Ирина, тут же убила бы ее своими руками, ибо нефиг покушаться на князя, но в принципе... Неужели же никогда не было подобной счастливицы? Как-то во время одной из кухонных посиделок Ирина даже спросила князя об этом напрямую.
– Ну, как сказать... – Задумался он. – Была, наверное... Только она об этом не знала. Во всяком случае, я на это очень надеюсь...
– Я не поняла, – призналась Ирина. – Как это – была, но не знала? Расскажи...
– Да нечего рассказывать, в сущности. Так... Это даже и не чувство было, скорее – ощущение, что ли. Мне было шестнадцать лет, а эта девушка была дочерью нашего соседа, классический случай – «the girl next door», девочка по соседству... Да, только дело было в Кембридже, и сосед, соответственно, тоже был профессор, как мой отец, другие там и не водятся, но дело не в этом... Она была... Она была не просто красавица, а особенная красавица – такое совершенно прозрачное, воздушное, нечеловеческое существо. По крайней мере, мне так тогда казалось. Я видел ее редко – я учился в Париже, приезжая домой на каникулы, и она тоже нечасто приезжала из своей частной школы, так что, может быть, раз в год... Но зато этот каждый раз был – видение, нет – явление... Как, помнишь, где-то это было... У Тарковского, кажется. «Свиданий наших каждое мгновенье/ Мы праздновали, как богоявленье/ Одна на целом свете, ты была/ Нежней и легче птичьего крыла». Ну и так далее. Вот – лучше, пожалуй, и не сказать. Для меня это действительно всякий раз было богоявлением, только, конечно, это были никакие не свидания, а так, случайные встречи. Но в остальном... Волосы, глаза, а главное – какая-то такая трепещущая прозрачность... Я совершенно искренне считал ее ангелом и был уверен, что она может летать, а ходит по земле только для того, чтобы не смущать нас, грешных...
