Юкио МИСИМА - ПАДЕНИЕ АНГЕЛА
Содержание писем было неизменным. Иногда какие-то глупые истории типа тех, что она рассказывала, бывая у Тору на сигнальной станции. И после них она всегда писала, особо подчеркивая это, как ей грустно без Тору, как она хочет приехать в Токио. Тору неизменно отвечал ей, что когда-нибудь при случае обязательно пригласит ее и хочет, чтобы она на пару лет запаслась терпением.
Теперь, когда они давно не виделись, у Тору порой возникала мысль: а может, Кинуэ действительно была красива. Конечно, он смеялся над своим воображением. Но, потеряв Кинуэ, Тору постепенно стал понимать, какое место занимала в его душе эта помешанная девушка.
Чтобы наслаждаться чрезмерной ясностью собственного ума, ему было необходимо чье-то безумие. Тo, что видели его глаза, например, тучи, корабль, прихожая в старой мрачной усадьбе Хонды, подробно составленное вплоть до дня экзамена расписание самостоятельных занятий, висевшее на стене в классной комнате, — все это не было подтверждением остроты его ума, ему нужно было иметь кого-то с другим взглядом на жизнь.
Иногда Тору хотелось освободиться, стать абсолютно свободным. Направление было уже определено. Освободиться ради того, чтобы оказаться с изнанки этого мира, где все явления и события обрушиваются, словно водопад, где очевидна неопределенность Мира…
Кинуэ, сама того не зная, давала свободу запертому в клетку самосознанию Тору, она играла роль доброго посетителя зоопарка.
И дело было не только в этом.
Одно желание, постоянно бередящее душу Тору, в присутствии Кинуэ как-то затихало. Это было стремление тайно причинить человеку боль. Его Душа просто кипела этим желанием — уколоть человека торчащим из кармана шилом. Он испытал это удовольствие с Фурудзавой и теперь озирался вокруг, выискивая, кого еще можно ранить. Чистоту, которая не отполирована до блеска — не стала нормой поведения, рано или поздно можно обратить в орудие. Тору вдруг обнаружил, какой еще способностью он наделен, кроме способности видеть. Сознание этого держало его в постоянном напряжении, поэтому письма Кинуэ стали для него прибежищем покоя. Ведь Тору прекрасно понимал, что Кинуэ из-за своего помешательства живет в мире, которому он не может причинить боль.
А его уверенность в том, что сам он неуязвим, связывала их двоих очень тесными узами.
Фурудзаве сразу нашли замену в виде самого обычного студента. Тору, представляя, как ему будет неприятно, когда он сдаст экзамены, видеть покровительственные лица своих учителей, подумывал, уж не отделаться ли в оставшиеся два месяца и от двух других.
Но чувство осторожности остановило. Ясно, что если он станет разбираться с подобной мелочью, отец начнет присматриваться к его характеру. Выслушает жалобы, которые заявит Тору, и вместо того, чтобы поверить в недостатки тех, кого тот критикует, начнет с подозрением смотреть на самого Тору. Тогда прощай, удовольствие… Тору решил, что потерпит, ему нужно дождаться своего часа. Он должен ждать, пока не появится человек, которого будет намного, намного интереснее обидеть, не то что этих домашних учителей. Если он сможет сделать это искусно, то найдет способ косвенно нанести более глубокую рану отцу. Причем таким образом, чтобы отец не затаил на него обиду. Таким особым, невинным способом, чтобы если отец и будет сердиться, то только на самого себя.
Что это будет за человек, который появится, словно корабль, появляющийся из-за линии горизонта? С самого начала мысли Тору были связаны с кораблем, и теперь он жаждал, чтобы эта фигура легкой тенью то ли корабля, то ли его призрака появилась на горизонте, не ведая, что судьба уготовила ей пострадать от Тору… Тору чувствовал, что сам он живет будущим.
21
Тору, как и хотел, поступил в школу высшей ступени.
За год до окончания им школы Хонде через посредника поступило завуалированное предложение. Один человек хотел бы в будущем выдать свою дочь замуж за Тору. Хотя Тору достиг возраста, позволявшего по закону вступить в брак, Хонда считал, что еще слишком рано вести такие разговоры, и, посмеявшись, не принял этого всерьез. Однако тот человек не смирился, прислал другого посредника, в общем, проявлял настойчивость. Новый посредник был известным лицом в юридическом мире, поэтому Хонда не смог отказать наотрез.
В ту пору Хонду просто преследовало видение — юная невеста, рыдающая у гроба двадцатилетнего Тору. Он полагал, что девушка должна быть красивой, бледной и казаться призрачной. Воплотись его мечты в реальность, Хонда, сохранив все свое состояние, сможет еще раз стать свидетелем рождения прозрачного кристалла красоты.
Эти мечты явно противоречили намерениям Хонды дать Тору образование. Однако, наверняка, если бы Хонда с самого начала чувствовал, что его мечты нереальны, ему никогда не пришло бы в голову дать Тору воспитание, позволявшее прожить долгую серую жизнь. Хонда хотел того, чего страшился, и страшился того, чего хотел.
Все, что было связано с переговорами по поводу будущей женитьбы Тору, делалось весьма искусно, Хонда даже не замечал этого, как не замечают воду, просачивающуюся сквозь пол. Он принял посредника и с интересом наблюдал, как достаточно умный старик искал верный тон разговора. Тору, во всяком случае, знать об этом было рано.
Хонду пленила фотография, которую принес собеседник. На ней была красивая девушка восемнадцати лет, с тонкими чертами, без всякого намека на современные веяния. Прелестным было и чуть смущенное выражение лица — когда ее фотографировали, она слегка нахмурилась.
— Да, очень красивая девушка, а как у нее со здоровьем? — спросил Хонда, мечтая о том, чтобы она была слаба и болезненна.
— Я точно знаю, что в жизни она выглядит куда более здоровой, разговоров о каких-то там болезнях я не слышал. Конечно, здоровье — это самое важное, но эту фотографию выбирали родители, а они, пожалуй, несколько старомодны.
— А что, у девушки живой характер?
— Можно сказать, что она живая, но никак не производит впечатления легкомысленной, — неопределенно ответил старик. И у Хонды вдруг возникло желание встретиться с этой девушкой.
С самого начала было ясно, что предложение делается по расчету. Как жених, этот восемнадцатилетний юноша, каким бы он умным ни был, мог привлечь только состоянием. Родители спешили, чтобы этот лакомый кусок не ухватили другие.
Хонда все это понимал. И если он примет это предложение, то только ради того, чтобы избавиться от тех трудностей, которые ему придется испытать при воспитании восемнадцатилетнего юноши. Но глядя на Тору, вроде бы этого можно не опасаться. Их интересы мало-помалу расходились, но проблем, требовавших обсуждения, как будто бы не было. Хонда заинтересовался отношениями красивой девушки и ее родителей. Ему хотелось увидеть, как подчиняют строптивую самонадеянность. Семья, претендовавшая на Тору, была знатного рода, но теперь Хонду подобные вещи совсем не занимали.
Родители хотели, чтобы на встрече присутствовал Тору, но Хонда отказал, сказав, что придет только со своим коллегой юристом.
С этого дня в течение нескольких недель семидесятивосьмилетний Хонда был охвачен явным «соблазном».
Он уже виделся с девушкой на банкете. Обменялся с ней несколькими словами. Были получены еще несколько фотографий… Отсюда-то и возник соблазн.
Хонда не дал положительного ответа, не пришел к какому-то решению, и все-таки его душа упорно отказывалась довериться рассудку. Старческое упрямство жгло тело, словно зуд при чесотке. Ему захотелось показать фотографии Тору и посмотреть на его реакцию.
Хонда вообще-то понимал, что им двигало, но где-то на дне этого соблазна шевелились радость и гордость. Он осознавал безвыходность собственного положения. Осознавал, но из каприза не признавал.
Он хотел наслаждаться нежданными последствиями, которые возникнут из связи девушки и Тору, — он будет ударять по шарам на бильярдном столе и смотреть, что выйдет. Влюбится девушка — хорошо, влюбится Тору — тоже хорошо. Может быть, девушка будет оплакивать Тору, может быть, Тору, обнаружив в девушке мирские страсти, узнает, что такое человек, — любой результат был для Хонды желанным, самим по себе праздником.
Хонда давно перешагнул тот возраст, когда к жизни относятся строго и серьезно. Сейчас он может позволить себе любую злую шутку. Как бы он ни жертвовал другими, близившаяся смерть все искупит. Он в таком возрасте, когда может сделать молодость игрушкой, считать человека манекеном, привлечь на свою сторону мир, обратить верность в игру окрашенного вечерней зарей облака.
Раз решив, что другой человек — ничто, он теперь считал своей миссией подчиниться соблазну.
Как-то поздним вечером Хонда позвал Тору к себе в кабинет. Постоянно идущие дожди усилили запах плесени в этом кабинете, оформленном в английском стиле, кабинетом пользовался еще отец Хонды. Хонда не любил и не включал кондиционер, поэтому у Тору, который сидел перед ним на стуле, на белой груди, видной через расстегнутый ворот рубашки, блестели капельки пота. Хонда подумал: «Отвратительная молодость, цветет здесь, как белый цветок гортензии».
