Клиффорд Ирвинг - Мистификация
– Послушай, – аргументировал я, – я перечитал собранные материалы дважды. Я не видел ни одного фильма, снятого Хьюзом. До сих пор не могу разобраться в махинациях с "Транс уорлд эйрлайнз". Мы слабы, и слабы именно в вопросе красок. Все слишком сухо, бесцветно. Что произошло с Ховардом, когда его брак распался в тысяча девятьсот тридцатом году? С кем он жил? Все это нам необходимо узнать.
– Вот как раз это мы можем сочинить.
– А проверить? Нет, не пойдет.
Мы долго спорили, и в конце концов Дик уступил мне, а потом, как обычно, под занавес разговора открыл правду.
– Просто не хочу снова уезжать от Джинетт и Рафаэля, – сознался он. – Последняя поездка была для меня просто адом. Ты был с Эдит, а я один. Ненавижу это.
– Дик, – принялся успокаивать его я, – книга – это цель. Мы должны сделать все правильно, иначе получится фарс, а правильно не выйдет, если мы не совершим еще одну исследовательскую поездку.
– Куда?
– В Лос-Анджелес. По пути заскочим в Хьюстон и заполним пробелы, но сначала остановимся в Нью-Йорке. Я бы хотел дорваться до материалов "Тайм-Лайф". Давай, – настаивал я. – Помни, на кону большие деньги.
– Эти поездки уже стоили нам пять тысяч баксов.
– Вот для этого и нужны деньги, – напомнил я.
Дик немного подумал, затем решительно кивнул:
– Ты прав. Когда поедем?
– На следующей неделе. Первого июня. И все, это будет наша последняя исследовательская экспедиция. В этот раз нам повезет, – добавил я. – Удача любит трудолюбивых.
Глава 8
Удача
В начале мая, когда Беверли гостила у нас на Ибице, я послал письмо Ральфу Грейвзу, в котором отчитался о проделанной работе, а в конце добавил: "Мне сказали, что у "Тайм-Лайф" есть хорошая подборка материалов по биографии Октавио. Они могут сильно мне помочь и избавить от нудной беготни. Если я не ошибаюсь и если мне позволят их увидеть, вы дадите мне знать?"
Ральф ответил письмом, датированным восемнадцатым мая: "Не вижу причин, по которым вы не можете изучить материалы, но сделать это надо здесь, в офисе. Я не могу позволить выносить их из здания". Затем он добавил: "Вы знаете что-нибудь о человеке по имени Дитрих? Как говорят, он долгое время был в ближайшем окружении Октавио, и, по слухам, этой осенью у него выходит книга, в которой будет рассказана вся правда об объекте. Собственно, это все, что мне известно, но я дам вам знать, если узнаю больше".
Существование книги Дитриха встревожило меня, но я написал в ответ, что Хьюз и Дитрих разделили компанию в 1956 или 1957 году, и поэтому последний не может "рассказать все"; только Ховард знает действительно все. Когда я приехал в Нью-Йорк, Ральф Грейвз сказал мне, что редакции "Лайф" предложили показать рукопись Дитриха, но они предложение отклонили. С чего бы им суетиться по этому поводу? Ведь у них был – ну, или предполагалось, что был, – куда более ценный источник.
В Нью-Йорке по телефону я объяснил, зачем мне нужны материалы "Тайм инкорпорейтед".
– Вся эта заваруха с "Транс уорлд эйрлайнз", – признался я Ральфу, – не понимаю, что же там произошло. Октавио продолжает беситься, когда я не владею ситуацией, о которой идет речь. Если мне удастся восполнить этот пробел, я не буду выглядеть полным придурком на следующей нашей встрече.
Проблем не было, и Грейвз согласился назначить мне встречу на следующее утро. К сожалению, известил меня Ральф, сам он не сможет присутствовать – мой визит приходился как раз на выходной, – поэтому меня встретит Дэйв Мэнесс, ассистент главного редактора. Грейвз сразу же извинился за то, что материалы находятся в полном хронологическом беспорядке.
– Вам, скорее всего, придется перерыть всю эту чертову кучу папок, прежде чем найдется хоть какая-то интересная информация.
– А их там много?
– Да, боюсь, что очень много.
– Ну, придется порыться. Вы не возражаете, если я подключу к работе Дика Саскинда? Этот человек помогает мне – так сказать, мой исследователь.
Ральф заколебался, а затем ответил:
– Не думаю, что это хорошая мысль. Проблема в том, что все документы засекречены. Предполагается, что они доступны только сотрудникам "Тайм инкорпорейтед". Да и вам, вообще-то, запрещено их видеть, но, думаю, в этом случае мы можем сделать исключение.
– Другими словами, вы не хотите, чтобы я говорил кому-нибудь о них.
– Верно, – с облегчением сказал он. – Мы не хотим упоминания о них и были бы благодарны вам за молчание. Фактически, хотя я и не люблю ультиматумов, это будет условием доступа к нашим материалам.
– Больше ни слова, Ральф. Я могу делать копии того, что покажется мне интересным?
– Не хотелось бы. У нас нет частного оборудования для ксерокопирования. Вам придется отдавать документы секретарям, могут пойти слухи.
– Ну что ж, тогда я принесу камеру. Буду завтра в десять утра.
* * *На следующее утро в девять часов я зашел в "Уиллоуби-Пирлесс" на Западной 48-й улице, один из лучших магазинов в Нью-Йорке по продаже оборудования для фотосъемки. У меня был "Никон" в неуклюжем коричневом футляре с телескопической линзой и широкоугольным объективом. Я объяснил продавцу за прилавком условия работы: фотографирование документов и газетных вырезок, причем без источника дополнительного света. По его предложению купил по четыре катушки пленки "Три-икс", "Плюс-икс" и "Панатоник-икс", а также четыре увеличительные насадки на объектив для обыкновенного "Никона".
– У вас, естественно, должна быть тренога, – добавил продавец.
– Это обязательно?
Тот нахмурился:
– Если вы думаете, что сможете удержать камеру в руках, то забудьте об этом. Нормального изображения не получится.
– У меня твердая рука.
– Лучше использовать треногу.
– Я вернусь и куплю ее, – ответил я. – Позже.
Каков бы ни был риск, я четко понимал, что никогда не смогу войти в офис "Тайм-Лайф" с камерой в одной руке и треногой – в другой и небрежно попросить принести мне материалы по Ховарду Хьюзу. Есть пределы наглости, и я во всех подробностях познал их на ступенях библиотеки конгресса. Надо попытаться сфотографировать все, что покажется необходимым, но с треногой в офис журнала не попасть, слишком уж она вопиет о моих намерениях.
Теплым июньским утром я прошел с Западной 48-й улицы к зданию "Тайм-Лайф", рядом с Рокфеллеровским центром, и поднялся на лифте на двадцать девятый этаж.
Появился Дэйв Мэнесс, а его секретарь передал мне связку ключей.
– Мы отведем вам отдельную комнату, – объяснил мне Мэнесс с немалой торжественностью. – Вот единственные ключи от нее. Если надо, заприте дверь изнутри. Материалы на столе. Просто не выносите их из комнаты.
– Вы их просматривали?
– Времени не хватило, – извинился он. – Так, поверхностно осмотрел. Там есть одно замечательное письмо от летчика, парень написал его сразу после сенатских слушаний тысяча девятьсот сорок седьмого года и рассказал нам о своих полетах с Хьюзом. Может, он, конечно, и чокнутый, но все равно это чертовски забавное письмо. Кое-что нам пришлось убрать, конфиденциальную информацию – телефонный разговор Хьюза с работником "Тайм", так как это частная собственность этого человека, и он сказал, что не хотел бы подвергать огласке некоторые факты оттуда.
– О, если информация конфиденциальна, не нужно ее раскрывать.
– А что это там у вас?
– Фотоаппарат.
– "Минокс"?
– Нет, "Никон". – Я расстегнул молнию футляра и показал аппарат Дэйву и секретарю. – Жена подарила на Рождество.
– Вы можете снимать документы этой камерой?
– Попробую, но без треноги будет трудновато.
Дэйв открыл дверь и впустил меня в маленькую комнату. На столе было горой навалено с дюжину светлых желто-коричневых папок увесистых размеров.
– Наслаждайтесь, – сказал Мэнесс и оставил меня наедине с документами.
Маленькую комнату на двадцать девятом этаже заливал солнечный свет. Стоял один из тех ясных манхэттенских дней, когда жителям города кажется, будто воздух, овевающий мегаполис, годен для дыхания, а экологи все-таки одержали победу. Я сделал пару заметок об этом эффекте перед началом работы, а гораздо позже, в окончательном варианте "Автобиографии", заставил Ховарда сказать: "Нью-Йорк – это Каир Америки", что великолепно отражало мои собственные чувства.
Папки были куда в большем порядке, чем предсказывал Грейвз, хотя каталогизация действительно отсутствовала. Документы распределены по хронологии, начиная с первых дней Хьюза в Голливуде в конце 1920-х годов, затем переходя на его воздушные подвиги и деловые авантюры и завершая фиаско в Лас-Вегасе. Но здесь были не только вырезки статей из "Тайм", "Лайф", "Форчун" и "Нью-Йорк таймс". Я мельком просмотрел их, пока не наткнулся на пачку пожелтевших страниц: написанные от руки заметки корреспондента журнала "Тайм", интервьюировавшего Хьюза на поле Флойд Беннетт сразу же после его возвращения из кругосветного перелета 1938 года. Впечатления, пояснения, детали, цитаты как Ховарда, так и его команды из четырех человек. Я прикрутил четырехкратно увеличивающую линзу к камере, поднес окуляр к глазу, замер на минуту-другую у окна, повертел головой, пока не решил, что поймал четкий фокус страниц, и начал съемку.
