Ричард Йейтс - Пасхальный парад
— Ты много чего можешь делать, — ответила Эмили, хотя единственное, что пришло ей в голову, это место секретарши в приемной какого-нибудь дантиста. (Откуда берутся эти милые никчемные дамы среднего возраста и как они получают эти места?). — Не важно, — поспешила она сменить тему. — Сейчас главное — принять решение. Ты возвращаешься в Сент-Чарльз или начинаешь здесь новую жизнь.
Сара помолчала, делая вид, что обдумывает ее слова, а затем, как и ожидалось, сказала:
— Я, пожалуй, вернусь. Прямо сегодня.
— Но почему? Потому что ты ему нужна?
— Мы нужны друг другу.
Итак, решено: Сара возвращается домой, и Эмили в любое время дня и ночи может быть в распоряжении Майкла Хогана, а также любого другого мужчины, который сменит его в будущем. Она испытала явное облегчение, хотя, по понятным причинам, не показала виду.
— На самом деле ты боишься одного, — сказала она сестре не без насмешки, — как бы Тони тебя не бросил.
Сара опустила глаза, выставив на обозрение свой бело-голубой шрамик над бровью:
— Ну да.
Часть третья
Глава 1
В последующие годы, вспоминая о сестре, а это случалось не часто, Эмили всякий раз внушала себе, что сделала все от нее зависящее. Она высказала Тони все, что она о нем думает, и предложила Саре кров. Кто бы на ее месте сделал больше?
Сара представляла собой занимательную тему в разговоре с мужчинами, в чем Эмили неоднократно имела возможность убедиться.
— У меня есть сестра, которую постоянно бьет муж, — сообщала она.
— Да что вы? По-настоящему?
— По-настоящему. На протяжении двадцати лет. И самое занятное знаете что? Я понимаю, ужасно говорить это о собственной сестре, но, похоже, ей это нравится.
— Нравится?
— Ну, не то что нравится, но она принимает это как должное. Она верит в брак, вот в чем дело. Однажды она мне сказала: «Я была девственницей, когда выходила замуж, и девственницей осталась». Вы слыхали что-нибудь подобное?
После таких признаний — как правило, в подпитии, за полночь — она испытывала угрызения совести, но достаточно было дать себе слово, что это не повторится, и чувство вины быстро проходило.
Да и некогда было терзаться при ее занятости. В начале 1965 года агентство «Болдуин» обзавелось клиентом, о котором можно только мечтать: «Нэшнл карбон». Его новейшее синтетическое волокно тайнол обещало произвести революцию в производстве тканей.
— Вспомни нейлон! — ликовала ее начальница Ханна. — А тут мы захватили процесс в самом начале. Представляешь, как высоко мы взлетим!
Эмили написала серию рекламных объявлений, и Ханна от них пришла в восторг.
— По-моему, ты попала в самую точку. У них глаза полезут на лоб.
А в результате возникла неприятная заминка.
— В чем дело, ума не приложу, — недоумевала Ханна. — Только что мне позвонил их юрисконсульт. Он намерен обсудить с тобой организацию рекламной кампании. По телефону он не захотел вдаваться в детали, но голос был мрачный. Его зовут Даннингер.
Она нашла его на одном из верхних этажей высокой башни из стали и стекла, одного в офисе, устланном ковром. Это был здоровяк с тяжелой челюстью и таким голосом, что ей сразу захотелось, как котенку, спрятаться в его кармане.
— Позвольте ваше пальто, мисс Граймз, — сказал он. — Садитесь… нет, садитесь рядом, чтобы мы могли вместе посмотреть материалы. В целом все хорошо…
Пока он говорил, она осмотрела краем глаза огромный стол с разложенными наработками. Единственное, что оживляло деловую обстановку, — это фотография очаровательной темноволосой девушки, вероятно его дочери. Эмили нафантазировала, что они живут в Коннектикуте, и каждый день, придя с работы, он идет с дочкой на собственный корт, чтобы сыграть пару сетов, а потом, приняв душ и переодевшись, они присоединяются к миссис Даннингер в библиотеке, где их уже ждут коктейли. Интересно, как выглядит миссис Даннингер?
— …Меня беспокоит только один момент, — продолжал он. — Одна фраза. К сожалению, она проходит через весь ваш текст. Вы говорите: «Тайнол обладает натуральной элегантностью шерсти». Поскольку речь идет о синтетике, это может вводить людей в заблуждение. Боюсь, что, если мы оставим эту фразу, с Федеральной торговой комиссией хлопот потом не оберешься.
— Не понимаю, — сказала Эмили. — Если я скажу, что у вас терпение как у святого, это же еще не значит, что вы святой.
— А-а. — Он с улыбкой откинулся на спинку стула. — Но если я скажу, что у вас глаза как у проститутки, кое-кто наверняка поймет неправильно.
Они смеялись и болтали дольше, чем требовали интересы дела, и при этом трудно было не заметить, что его взгляд с удовольствием скользит по ее ногам и фигуре, снова и снова останавливается на ее лице. Ей было тридцать девять, но под этим взглядом она ощущала себя гораздо моложе.
— Это ваша дочь? — спросила она о фотографии. Он смутился:
— Нет, это моя жена.
Сказать на это «простите» или что-то в этом роде означало бы только усугубить неловкость.
— Очень милая, — проговорила она и сразу засобиралась.
— Мне кажется, проблемное слово здесь «натуральной», — сказал он, провожая ее до дверей. — Если вы придумаете, чем его заменить, я думаю, проблема будет снята.
Она пообещала постараться, и, пока лифт опускал ее в привычную реальность, Эмили скорректировала свои фантазии: он жил не в Коннектикуте, а в нью-йоркском Ист-Сайде, в пентхаусе, где эта красотка весь день охорашивалась и морщила губки то перед одним, то перед другим зеркалом в ожидании его возвращения.
— Мисс Граймз? — раздался его голос в телефонной трубке через несколько дней. — Это Говард Даннингер. Могу я пригласить вас на ланч?
За бокалом вина в «прекрасном» французском ресторане, как она назвала его про себя, Даннингер первым делом сообщил, что он фактически не женат: три месяца назад они расстались.
— «Расстались» — это такой эвфемизм, — заметил он. — А на самом деле она меня бросила. Не из-за другого мужчины, просто устала от меня и захотела пожить свободной жизнью. Что ж, ее можно понять. Мне пятьдесят, ей двадцать восемь. Когда мы поженились, мне было сорок два, а ей двадцать.
— Но вы по-прежнему держите ее фотографию на столе. Да вы романтик!
— Скорее, трус. Все наши сотрудники так к ней привыкли, что, если я ее уберу, они сильно удивятся.
— И где она сейчас?
— В Калифорнии. Она решила, что нас должно разделять максимальное расстояние.
— У вас есть дети?
— Только от первого брака. Два сына. Они уже взрослые.
Смакуя салат с французской булочкой и поглядывая на хорошо одетых, утонченных посетителей за соседними столиками, Эмили поняла, что переспать с Говардом прямо сейчас не составит никакого труда. Ханна к ее отсутствию отнесется спокойно, ну а юрисконсульт компании «Нэшнл карбон» волен распоряжаться своим рабочим временем по собственному усмотрению. Они оба достигли того уровня, когда мелкими обязанностями можно пренебречь.
— Когда вам надо вернуться на работу, Эмили? — спросил он, и в этот момент официант поставил рядом с ее кофе посверкивающий боками фужер с коньяком.
— Не имеет значения. В любое время.
— Это хорошо. — Он прикусил тонкую нижнюю губу, что, вероятно, являлось у него признаком смущения. — Я так много говорю, а вы в основном молчите. Расскажите о себе.
— Вроде как и не о чем рассказывать.
Но на поверку вышло иначе: ее автобиография, отредактированная и местами усиленная для пущего драматического эффекта, казалось, не имеет конца. Она говорила, когда он вывел ее на ярко освещенный тротуар и усадил в такси и когда они выходили из машины, остановившейся перед его домом. Она умолкла только в лифте, но не потому, что закончила, а потому, что почувствовала: сейчас лучше помолчать.
Он жил не в пентхаусе, и вообще квартира оказалась вовсе не такой шикарной, как она рисовала ее в своем воображении. Выдержанная в синих, коричневых и белых тонах, пахнущая кожей, квартира, в сущности, была обыкновенная, разве что пол накренился под опасным углом, когда она села после любезного приглашения, за которым последовало столь же светское предложение выпить. Не успел он усесться рядом на кушетке, как они тут же дали волю рукам, и городской шум, долетавший до девятнадцатого этажа, сразу заглушило их учащенное дыхание; когда же он повел ее в спальню, это был словно давно ожидаемый и вполне заслуженный выход в царство воздуха и света.
Говард Даннингер до краев заполнил ее жизнь. Он был привлекателен, как Джек Фландерс, но без его пугающей зависимости; он от нее ничего не требовал, как Майкл Хоган; а что касается его подвигов в постели, то тут в поисках сравнений Эмили пришлось вернуться аж к Ларсу Эриксону.
