Кэрол Дринкуотер - Оливковая ферма
— Нет, не собираюсь, — коротко отвечаю я.
Я еще никогда не оставляла незаконченную работу, хотя в этот раз, честно говоря, соблазн очень велик. Однако сейчас по многим причинам, среди которых не последнее место занимает ремонт «Аппассионаты», это было бы крайне глупо и нерационально. Поэтому я продолжаю учить свою роль и придумывать, как бы через две недели выпросить у руководства компании выходной.
Замена для Тони найдена. Это жизнерадостный, остроумный и очень обаятельный молодой человек. Я изо всех сил стараюсь не испытывать разочарования из-за того, что премьера не отложена. Мне нужна эта работа, а с нашим новым актером я уже работала раньше, и он мне нравится. Он прекрасно вписывается в спектакль и, как ни странно, выучивает свою роль буквально за два дня. Его предшественник обвинен в непрофессионализме и уже забыт. К тому же новый актер труппы вполне способен постоять за себя, и все попытки нашей звезды сделать из него козла отпущения наталкиваются на веселый и дерзкий отпор. Садист временно остается без жертвы, но, к сожалению, скоро находит новую. Чем ближе день премьеры, тем хуже у него с нервами и тем чаще он срывает свое дурное настроение на мне. После одного из первых прогонов он обвиняет меня — в присутствии всех осветителей, костюмеров и рабочих сцены — в полной бездарности и отсутствии элементарного чувства ритма. У себя в гримерке я несколько минут рыдаю, а потом, как любая актриса, оказавшаяся в отчаянной ситуации, звоню своему агенту. Он старается меня ободрить:
— Ну, дорогая, он же этим и знаменит. Когда Такая-то закончила с ним работать, она пару недель не вставала с постели!
Мог бы сказать мне об этом пораньше.
Единственная радостная новость на этой неделе — это то, что в понедельник после премьеры не будет репетиции. Компания решила дать нам давно заслуженный выходной. А потому я принимаю рискованное решение слетать во Францию, никого не извещая. Если из-за такого непрофессионального поступка я потеряю работу, то, возможно, вздохну с облегчением. Но чтобы хоть немного успокоить свою совесть, я решаю поделиться своим планом с нашим администратором. Услышав о нем, та приходит в ужас и даже бледнеет.
— У вас же нет замены! Если что-нибудь случится, нам придется отменять спектакль! — причитает она.
— Что может случиться? — успокаиваю ее я. — Мы подписываем документы в половине десятого утра. Днем из Ниццы в Англию вылетают два самолета «Британских авиалиний». Оба приземляются в Хитроу задолго до начала спектакля. Я возьму такси и приеду вовремя. Беспокоиться не о чем.
Бедная девушка сдается. А что ей делать? Единственная ее просьба — это чтобы, если случится худшее, ни одна живая душа никогда не узнала об ее участии в этом плане. Разглашение будет означать конец не только моей, но и ее карьеры. Разумеется, я обещаю.
* * *В воскресенье Мишель встречает меня в аэропорту Ниццы: его самолет приземлился на час раньше. Несмотря на тяжелую неделю и ранний подъем, у меня отличное настроение, под стать чудесному весеннему утру. Завтра мы поедем высоко в горы, в город Грасс, в котором я давно мечтала побывать, и там «Аппассионата» наконец станет нашей. Мы не были на вилле уже три месяца и сейчас, подъехав, не узнаем ее. Оказывается, Амар успел расчистить всю территорию, и география участка совершенно поменялась. Все кусты, все заросли ежевики и джунгли из сорняков вырваны, вырезаны, спилены и свалены в огромные кучи, которые надо будет сжечь. «Аппассионата» выглядит непривычно голой и беззащитной, как новорожденная. Нам предстоит заново узнавать ее. Мы насчитываем шестьдесят четыре оливы (десять из них я раньше не видела) и на верхней террасе обнаруживаем место, где можно будет посадить еще несколько десятков. Сами террасы совершенно изменились и, кажется, впервые за много лет дышат свободно.
— А я думала, Амар возьмется за работу только после того, как…
— Я и сам так думал.
Теперь весь участок открыт взорам, и потому особенно заметным становится отсутствие ворот, забора и вообще всяких обозначенных границ. Скоро нам придется этим заняться. К сожалению, список дел получается бесконечным.
Помимо обновленного пейзажа «Аппассионата» преподносит нам еще один удивительный сюрприз. Оказывается, под зарослями ежевики, неизвестная нам, скрывалась прелестная каменная лестница, поднимающаяся от подножия холма к самому крыльцу. Мишель считает, что до постройки асфальтовой дороги это и был парадный вход в дом. Судя по множеству прямоугольных отверстий в камне, можно предположить, что большую часть этого трехсотметрового подъема прикрывала крыша из вьющихся роз. Какое восхитительное зрелище и какой аромат, должно быть, встречали гостей виллы!
А нас на этот раз приветствует все розовое, уже отцветающее миндальное дерево, нежная, молодая ярко-зеленая листва на вишнях, грушах и фиговых деревьях и сотни — буквально сотни! — цветущих ирисов. Пастельно-розовые, зеленые, белые и чернильно-фиолетовые, они густо обрамляют все террасы. Еще не выбравшись из машины, мы крутим головами, ошеломленные всем этим великолепием. Какое же облегчение испытывает сейчас земля, впервые за много лет увидевшая солнце!
И еще одна неожиданная радость: наша новая кровать наконец-то доставлена!
Едва мы заканчиваем наскоро приготовленный ланч, погода начинает портиться, и небо быстро затягивается тучами. Становится прохладно, но мы согреваемся физическим трудом. До чего же приятно вновь работать на воздухе! Я чувствую, как уставшая от грима кожа дышит и вновь становится гладкой и нежной. Я пропалываю свои клумбы, а Мишель подметает ступени, покрытые толстым ковром листьев, и готовит садовые стулья к покраске. К своей радости, я нахожу у подножия апельсиновых деревьев, которые мы считали погибшими, молодые зеленые побеги. Издалека, со склона, до нас доносятся редкие выстрелы: должно быть, охотники преследуют кроликов или птиц. Ближе к вечеру начинается дождь. Под мелкой моросью я прыгаю в позеленевший бассейн и, повизгивая, плаваю в ледяной воде, а Мишель срочно разводит огонь в камине — топлива у нас теперь хватит на много лет.
Вечером мы сидим на подушках у камина, слушая, как дождь стучит в окна и звенят струйки, стекающие в ведро на кухне. Нас это больше не волнует. Завтра весь этот дом с его протекающей крышей и облупленной штукатуркой официально станет нашим!
Ночью дождь превращается в тропический ливень. Утром по нашей заасфальтированной дорожке бежит настоящая река, несущая с собой листья, сучья, мусор и даже мертвого кролика. Только в сезон дождей на Борнео да во время урагана на Фиджи я наблюдала такие потоки воды, хлещущие с неба. Еще не успев добежать до машины, мы промокаем до нитки. Щетки стеклоочистителя не справляются с этим потоком, но, к счастью, Мишель хорошо знает дорогу, и приезжаем мы вовремя. В приемной у нотариуса нас уже ждет мадам Б., элегантная и совершенно сухая. Нотариус с грустью провожает глазами капли, падающие с нас на его безукоризненный светло-бежевый ковер. Мы все рассаживаемся в кожаные кресла.
Панорамный вид на Грасс, о котором я так много слышала, совершенно скрыт потоками воды.
— C’est dommage[94], — пожимает плечами хозяин кабинета, невысокий человечек с острой, как у пуделя, мордочкой, в старомодном двубортном костюме и в пенсне.
Он ставит локти на ручки кресла, соединяет пальцы, как будто в молитве, и начинает говорить. Уже скоро становится очевидным, что это на редкость дотошный и чересчур обстоятельный человек. Каждый закон и подзаконный акт, каждый пункт договора и знак препинания неторопливо объясняется и снабжается подробными комментариями. История «Аппассионаты» не только занимает несколько страниц подготовленных документов, но еще зачитывается вслух и тоже комментируется.
Вилла была построена в 1904 году. В том самом году, когда провансальский поэт Фредерик Мистраль получил Нобелевскую премию в области литературы. Я, не понимая и трети из того, что вещает нотариус, и от скуки начинаю вспоминать стихи Мистраля, которые когда-то учила наизусть. Стихи не вспоминаются, a le maître — во Франции всех нотариусов называют «мэтрами», по-видимому из уважения к их учености и положению, — все говорит, говорит и говорит… Теперь он обращается исключительно к Мишелю, а тот в ответ утвердительно кивает. Насколько мне удается понять, речь идет о том, что Мишель родился в Кельне, но еще в детстве переехал во Францию и с тех пор проживает здесь. Мадам Б. нисколько не интересуется их разговором, но все время подчеркивает и помечает что-то в своем экземпляре договора. Зато каждый раз, когда мэтр останавливается, чтобы перевести дыхание, она вежливо, но твердо вмешивается:
— Maître, s’il vous plaît…[95]
Я понятия не имею, какие тонкости они обсуждают, и не решаюсь спросить у Мишеля. К тому же в груди у меня уже начал шевелиться маленький червячок беспокойства: не слишком ли затягиваются наши переговоры? Неужели они продлятся все утро? Мне ведь надо успеть на дневной самолет.
