Хади - Искалеченная
– Как ты одета? Что случилось?
Дядя позвонил моему мужу, и тот поклялся не трогать мои документы. Но я все-таки пошла в префектуру и попросила дубликат карты. А несколько недель спустя дядя сказал мне:
– Ты была права, он взял документы и хвастался, что спустил их в канализацию.
Чтобы добиться моего подчинения, он перепробовал все – семейное насилие, деньги и теперь документы. И он приходил в бешенство оттого, что не мог снова стать моим хозяином.
Однако чем больше усиливалась его жестокость, тем активнее я боролась. После очередной ночи насилия социальный работник пришла к нам в дом:
– Я не могу оставить вас здесь. У меня нет для вас квартиры, но я найду угол.
Я попросила ее найти жилье в провинции, подальше от нашего квартала, можно в деревне, не важно где, я буду работать в поле. Она вернулась после обеда и повела нас, детей и меня, в социальный приют, где мэрия предоставила мне комнату на несколько дней. Но, наивная, как и всегда, я согласилась, к несчастью, выслушать моего кузена, пришедшего говорить со мной о детях, их отце, о плохой репутации, которую я создаю мужу. Кузен хотел вызвать у меня чувство вины!
И я пошла за ним. Если бы я не покинула тот приют, то была бы, может, устроена где-нибудь далеко от Парижа и начала новую жизнь в другом месте. Комната в приюте была неудобной, но в ней я была свободна, спокойна и не избита. Вместо этого я вернулась в дом, чтобы вновь испытать насилие. Я заставила себя помалкивать с того времени, как обещала мужу не говорить с ним. Но какая разница, как бороться – словами или молчанием? Все равно я получала удары.
Из того ужасного периода своей жизни я вынесла урок: если затевается ссора – молчу.
Однажды близкий мне кузен предложил переехать с детьми на некоторое время к нему, чтобы немного успокоить всех. Он жил где-то в районе Ивлин[5]. Я не работала, были каникулы в честь праздника Всех Святых, и я согласилась. Я начинала терять веру в себя. Если не найду квартиру, то наверняка сорвусь. К тому же я ничего не говорила маме о насилии, которому подвергалась, – мне было стыдно и не хотелось огорчать ее еще сильнее. Я могла жаловаться полиции или социальным службам, но не маме. В тысяча девятьсот восемьдесят девятом году я оказалась не единственной африканской женщиной в такой ситуации, но мои сестры по несчастью предпочитали терпеть унижения– Избитая ночью, я делала все возможное, чтобы закамуфлировать следы на следующее утро. И бежать, всегда бежать, посещать чиновников мэрии для получения квартиры, искать работу.
Я осталась у своего кузена только на несколько дней. Жить у кого-то с четырьмя детьми без сантима в кармане – нелегко. Но мы получили передышку.
На пятый день школьных каникул, в пятницу, я оставляю детей и еду в Париж, чтобы посмотреть, начислили ли мне пособия. Если начислили, то я куплю кое-что на обратном пути. По дороге что-то подсказывает мне: «Тебе нужно позвонить в мэрию, никогда не знаешь, что тебя ждет».
Я выхожу из метро и звоню социальному работнику.
– Мэр ищет вас уже четыре дня! Есть два письма для вас, мы не хотели отправлять их к вам домой из-за опасения, что ваш муж перехватит их. У мэра есть два предложения о жилье.
Я чуть не упала в обморок в телефонной кабине.
– Что? Повторите! Я иду, иду, приду сейчас же!
– Куда вы ухали?
– Я спасалась.
– У нас были подозрения на этот счет. Вчера моя коллега заходила к вам. Мы пытались застать вас уже несколько дней, боялись, что муж отправил вас на родину.
Я бегу в банк: перевод пришел. Я взяла половину суммы и наняла такси, за которое заплатила двести франков! Праздник!
Идеи мелькают одна за другой, все перемешалось я ничего не слышу. Шофер говорит со мной, но я его не понимаю. Выходя, я даже боюсь упасть, настолько у меня подкашиваются ноги. И нот наконец я устремляюсь в бюро социальной помощи.
– Три квартиры освободились. Вы можете выбрать.
– Я выбираю самую дальнюю. Служащая смеется, а я плачу!
– Вы можете посетить все три.
– Нет-нет! Скажите только, где самая дальняя. Самая дальняя – пятикомнатная. И я выбегаю.
Даже забываю сказать «до свидания» и «спасибо». Возвращаюсь, чтобы прокричать это. Сейчас полдень, все закрыто. Мне объясняют, что смотритель будет в три часа и я не смогу сейчас попасть в квартиру. Я жду. Я не голодна, я делаю сотни шагов перед этим зданием, где находится мое сокровище. Я бы взяла эту квартиру не глядя, но должна ее сначала увидеть и только потом согласиться. Такова формальность.
Без десяти три я стояла у комнаты смотрителя. Он открывает. Я показываю ему бумагу из мэрии, и он ведет меня в квартиру. Она большая, пустая, только что отремонтированная. Я забываю о смотрителе, сажусь на пол в центре большой комнаты, опускаю руки и плачу навзрыд.
Эта самая большая победа в моей жизни. Я плачу от облегчения и счастья. Конец кошмара. Можно оскорблять меня, говорить что угодно за моей спиной, но я не получу больше тумаков. Я СВОБОДНА!
Я мчусь в мэрию, чтобы подписать бумаги. Но есть проблема – у меня нет справок о зарплате. Уроки грамоты, которые я даю, бесплатны. Мне обещали однажды оплатить хотя бы расходы на транспорт… Может, мне дадут такую справку? И, как всегда, бегом я направляюсь в офис ассоциации. Объясняю ситуацию управляющей.
– Посмотрим, что можно сделать. Я получила немного денег от префектуры и могу вам задним числом возместить расходы на транспорт, стало быть, выдать справки по зарплате.
Вооруженная тремя необходимыми справками, я оставляю в мэрии досье со своими документами, и через неделю меня приглашают подписать договор аренды.
Выйдя после подписания договора, я смеялась как сумасшедшая, люди, наверное, принимали меня за больную. Они не могли понять, чего я добилась сегодня! Вместо того чтобы вернуться к детям, я мчусь напрямик в город, беру ключи от своей квартиры и вхожу в нее на этот раз одна, свободная и независимая. Мне нужно снова увидеть эти стены, этот потолок, эти окна. Нужно познать до конца подобное счастье, такое желанное! Нужно претерпеть то, что я претерпела, бороться в течение многих лет, выйти из дома, ставшего тюрьмой, местом нравственных и физических мучений, чтобы понять эмоции и признательность, которые переполняют меня. В мэрии социальные работники помогали мне, они добивались для меня освобождения так же, как и я добиваюсь его для других женщин. Бог никогда не бросал меня. Он всегда был рядом, даже в самые страшные минуты давал мне силы выстоять. Я верующий человек и благодарю Бога за то, что он услышал мои молитвы.
Я возвращаюсь домой, настолько довольная, что не могу скрыть свою радость от детей. Я решила сказать им так: «Я оставляю выбор за вами. Не хочу лишать вас отца. Тот, кто захочет пойти со мной, – пойдет со мной, тот, кто захочет остаться с отцом, – останется с ним». У меня нет намерения навязывать им что-либо. Старшей исполнилось тогда тринадцать, второй – одиннадцать, сыну – восемь, а самой маленькой – четыре, она еще ходит в детский сад. Младшие – в начальной школе, старшая – в колледже.
Дети, измученные тягостной и жестокой обстановкой, царящей в доме, кричат в один голос:
– Ни за что не останемся здесь, мы идем с тобой, мама!
– Тогда это наш секрет. Если кто-нибудь из вас скажет папе, что мы нашли жилье, отрежу ему язык!
Я прошу прощения за свои слова, но это был единственный способ заставить их хранить молчание, всех, кроме маленькой, которая пребывала в полном неведении. Их отец не должен знать, куда мы идем. И мне нужна неделя, чтобы организовать переезд.
Я продвигаюсь маленькими шажками, как тихая невидимая мышь. Когда дети в школе, я складываю одежду стопками и беру такси. Когда я выхожу, другая жена не может видеть меня: ее окна выходят во двор. Я даже могу бросить вещи через окно, а потом собрать их.
Моя французская мама знает обо всем. Поскольку у меня нет средств на оплату грузовика для перевозки, я оставлю в ее подвале большую сумку и чемоданы, которые заберу позже. Постепенно я освободила комнату от моих личных вещей, и никто ничего не заметил.
Шкаф, телевизор, а главное – кровать я не хочу забирать. Это то, что принесло мне несчастье, а оно должно остаться здесь. Я стала очень суеверной, боюсь, что оно будет преследовать меня.
Мне нужны только мои вещи и вещи моих детей, одеяла, покрывала и несколько предметов кухонной утвари. В течение недели я повторяла детям, что у них есть выбор и я не поведу их силой. Но все же тайком записала их в новую школу.
Настал день большого переезда. Мне остается перевезти самое крупное – большой таз с кухонной утварью, покрывала и одеяла. Я рассчитывала на маленький грузовик друга моей знакомой, но он подвел меня в последний момент. Я тащу большую сумку до погреба моей французской мамы, проходя через двор как раз под окнами второй жены.
Она могла увидеть меня, но сейчас семь вечера, и это час ее любимого сериала. Она настолько увлечена «Санта-Барбарой», что не способна заметить, что происходит во дворе.
