Маргерит Дюрас - Моряк из Гибралтара
— Что ж, отлично, — одобрил он наконец.
— Ты же сам мне советовал, — напомнил я. Вид у него был какой-то смущенный. Мы не знали, что сказать друг другу.
— Что ж, пока.
— Я остаюсь в Рокке, — сказал я, — так что до скорого.
Он ушел. Но вместо того чтобы продолжить путь, повернул назад. Я провожал его взглядом. И тут внезапно меня осенило: он уже видел меня, наверняка специально заходил справляться обо мне в тратторию старины Эоло, должно быть, он здесь еще со вчерашнего дня и, наверное, уже запасся для меня у кузена всем подводным снаряжением, все обдумал и выбрал местечко, где мы с ним будем купаться. Так что у него были все основания на меня обидеться, ведь я напрочь забыл, что мы с ним договорились провести этот день вместе. На какую-то секунду мною овладело желание окликнуть его. Но я так этого и не сделал. Просто вернулся и улегся подле нее.
— У тебя здесь есть знакомые? — спросила она.
— Это шофер грузовичка, он довез нас из Пизы до Флоренции, — пояснил я. — Мы договорились, что вместе займемся сегодня подводной рыбалкой. Он не решился мне напомнить, а я напрочь забыл.
Она приподнялась и посмотрела ему вслед.
— Ну, так надо его окликнуть.
— Да нет, — возразил я, — какой смысл? Она была в нерешительности.
— Нет, правда, не стоит, — повторил я, — мы еще с ним увидимся. Я думал о нем целую неделю, каждый Божий день, и вот, представь только, как раз сегодня напрочь забыл.
Мы дружно рассмеялись.
— Ты сказал, будто я отплываю нынче вечером, — проговорила она, — но ведь я уезжаю только завтра вечером.
— До этого еще далеко, — все еще смеясь, заметил я.
Обедать мы вернулись на яхту. Потом снова пошли к ней в каюту. И оставались там долго. Она заснула, и у меня было время посмотреть на нее спящую, в ставших уже более нежными отблесках моря. А потом я и сам заснул. Когда мы проснулись, солнце уже заходило. Мы поднялись на палубу. Небо точно горело в огне, а карьеры Каррары сверкали ослепительной белизной. Все трубы Монт-Марчелло уже курились дымком. Пляж прямо перед нами изгибался длинной плавной линией. Кое-кто купался, это были постояльцы Эоло и матросы с «Гибралтара». Мы были одни на яхте.
— Ты грустный, — заметила она.
— Когда спишь после полудня, — с улыбкой ответил я, — всегда просыпаешься немного грустным. — Потом добавил: — Отсюда, с яхты, все выглядит совсем по-другому.
— Да, совсем по-другому, но со временем возникает желание посмотреть на все и с другой стороны.
— Да, конечно.
Купальщики играли в мяч. До нас доносились их крики и смех.
— Уже поздно, — заметил я.
— Ну и что?
Огненное сияние неба в одно мгновение погасло, сметенное легкой тенью.
— Уже поздно, — повторил я. — Через двадцать минут совсем стемнеет. Терпеть не могу этот момент, для меня он самый неприятный за весь день.
— Если хочешь, — ласково предложила она, — можем пойти в бар, выпьем чего-нибудь.
Я не ответил. Я слишком насмотрелся на нее, пока она спала. Мне было немного страшно.
— Пожалуй, вернусь на берег, — проговорил я.
— Давай, я поужинаю вместе с тобой, — спокойно предложила она.
Я не ответил.
— Эоло, наверное, удивится. Все равно хочешь?
— Сам не знаю.
— И часто у тебя так меняется настроение?
— Частенько, — согласился я. — Но сегодня дело совсем не в этом, дело не в настроении.
— А в чем же?
— Да сам не могу как следует понять. Может, слишком уж много всего со мной произошло за эти два дня. А что, если нам чего-нибудь выпить?
— Нет ничего проще. В баре есть все что душе угодно.
Мы пошли туда. Выпили по две порции виски. Я не привык к виски. Первая порция не произвела на меня особого впечатления, зато вторая показалась очень вкусной. Даже, более того, необходимой. Она-то к нему уже привыкла и выпила с видимым удовольствием, не произнося ни единого слова.
— Очень дорогая штука, — проговорил я, — это виски. Не так уж часто выпадает его пить.
— Да, правда, очень дорогая.
— Ты его много пьешь?
— Пожалуй, немало. Я только его и пью, никаких других крепких напитков.
— Стыда у тебя нет! Три тысячи франков бутылка!
— Да, пожалуй, что нет.
Мы насильно заставляли себя разговаривать. И снова чувствовали себя на корабле совсем одиноко.
— А вообще-то неплохая штука, — заметил я, — это твое виски.
— Вот видишь…
— Правда, приятная штука. Действительно, чего тут стыдиться? А он любил виски?
— Думаю, что да. Правда, мы его очень мало пили.
Она глядела через дверь бара на пляж, который все темнел и темнел.
— Мы совсем одни на яхте, — заметила она.
— Нет, это уж слишком, — рассмеялся я. — Есть люди, с кем тебе хочется выпить, а с другими нет. Так вот ты вызываешь у меня желание выпить с тобой еще один стаканчик виски.
— А от чего это зависит?
— Кто его знает? Может, от того, насколько серьезно он относится к жизни.
— А я не серьезная?
— Нет, наоборот. Все зависит от того, как понимать, серьезным можно быть совсем по-разному.
— Не понимаю.
— Да я и сам не понимаю, — ответил я, — какая разница, должно быть, это мне уже виски в голову ударило.
Она улыбнулась, встала, налила мне виски и подошла ко мне.
— Когда привыкнешь, — проговорила она, — без этого уже очень трудно обойтись.
— Да, очень трудно.
Она отошла и снова села. Нам очень хотелось забыть, что мы одни на всей яхте.
— А откуда ты знаешь? — спросила она.
— Так, догадываюсь, — ответил я. Она опустила глаза.
— Когда разбогатею, — заметил я, — буду день и ночь пить только одно виски.
Она взглянула на меня. А я смотрел на пляж.
— Даже странно, — проговорила она, — как я рада, что встретила тебя.
— Да, — согласился я, — действительно странно.
— Правда, странно.
— Это называется великая любовь с первого взгляда, — заметил я.
Мы дружно рассмеялись. Потом вдруг перестали смеяться, я встал и снова вышел на палубу.
— Что-то есть хочется, — сказал я. — Может, пойдем к Эоло?
— Придется подождать матросов, — ответила она. — Они взяли катер. Если, конечно, у тебя нет желания отправиться вплавь…
Мы остались стоять у борта. Она подавала знаки своим матросам. Один из них отделился от остальных и поплыл на катере за нами. Прежде чем отправиться к Эоло, мы еще немного прогулялись по пляжу, но не с той стороны, где купаются, а с другой.
— Если у тебя будет время, — обратился я к ней, — ты все-таки должна рассказать мне эту историю.
— Это длинная история, она займет много времени.
— Все равно, мне бы очень хотелось, пусть хотя бы совсем коротко.
— Посмотрим, — ответила она, — если у нас будет время.
Когда мы вошли с ней вместе в тратторию, вид у Эоло был удивленный, но не так чтобы слишком. После танцев я ведь не возвращался в гостиницу, и он, конечно, догадался, что я был с ней. Карла, увидев нас, сразу густо покраснела. Я не счел нужным давать им хоть какие-то объяснения. Она разговаривала с Карлой, как и накануне, разве что, может, не так охотно. У меня же не было ни малейшего желания говорить ни с кем, кроме нее, так что я вообще не открывал рта. В траттории были постоянные клиенты и еще двое новых, должно быть, они оказались здесь проездом. У нее был усталый вид, но я находил ее еще более прекрасной, чем накануне, ведь как-никак, а в этой усталости была и моя заслуга. Она рассеянно разговаривала то с Эоло, то с Карлой, все время чувствуя на себе мой взгляд. Мы много ели и выпили немало вина. Как только закончили, она чуть слышно попросила меня вернуться с ней на яхту. Уже начались танцы. Мы слышали, как с другого берега реки доносились звуки той же самбы, что и накануне. Едва мы оказались одни на дорожке, ведущей к пляжу, я поцеловал ее, Не в силах больше ждать. Это она, когда мы уже почти дошли до понтонного мостика, первой снова заговорила о том, чем же я теперь намерен занять свои дни. Она спросила об этом со смехом, будто шутя, но, как мне показалось, чересчур настойчиво.
— А как насчет медных ручек, у тебя еще не пропала охота ими заняться?
— Сам не знаю.
— Может, тебе уже разонравились женщины гибралтарских матросов? — с улыбкой поинтересовалась она.
— Возможно, я судил о них слишком поспешно, — ответил я, — не успев узнать поближе.
— Они такие же, как и все прочие, ни лучше, ни хуже.
— Ну, не скажи… Во-первых, они очень красивые. А во-вторых, вот уж они-то точно никогда не бывают довольны.
— А в-третьих?
— А в-третьих, такое впечатление, будто они принадлежат всем и никому, а с этим, должно быть, нелегко свыкнуться.
— Мне всегда казалось, что то же самое можно сказать о многих женщинах.
— Так-то оно так, — согласился я, — да только с этими и на секунду не усомнишься.
