Петр Проскурин - Имя твое
— Павел Андреевич, а почему вы упомянули о внучке?
— Потому что она замужем за внуком Стропова, Тихон Иванович, все очень просто.
— Проще пареной репы, как говорят. — Брюханов побарабанил пальцами по столу.
— Разумеется, физик и, разумеется, в двадцать семь лет кандидат, — добавил Муравьев.
— Дело здесь вполне может определяться и не родством, как вы считаете?
Муравьев энергично схватился за подбородок, потер его, рассмеялся, по-молодому быстро и цепко глядел на Брюханова, как будто видел впервые.
— Все-таки он мне внучатый зять, Тихон Иванович, — сказал он. — А внучка и без того в каждом разговоре, правда, довольно тактично, напоминает, что я по своим взглядам топчусь где-то в прошлом веке. А знаете, Тихон Иванович, почему я тогда, в самом начале, не подал заявление об уходе? — неожиданно спросил он.
— Что-что? — непонимающе вскинул глаза Брюханов и тотчас, вспоминая, выжидающе помедлив, кивпул. — Почему же, Павел Андреевич?
— Да все потому же, Тихон Иванович, что я сразу определил главное. Понял, что вы из породы тех, кому в конце концов обязательно везет, — уже по-стариковски спокойно улыбнулся Муравьев. — Как видите, я не ошибся. Вот вам удалось осуществить эту свою невероятную идею — построить город науки. Все про себя называют его Брюханов-град. Вы это знаете? Ну, разумеется, знаете… Разрешите идти?
Брюханов отпустил Муравьева и даже повеселел. Ну уж, это нечто, знаем, от чего нужно танцевать, подумал он, и в последующие дни и недели провел несколько довольно, на свой взгляд, удачных мероприятий. Во-первых, он решил пригласить к себе академика Стропова, но в последний момент, предварительно условившись, сам поехал к нему, чем разволновал и растрогал старика; тот приказал принести кофе, поставить коньяк с легкой, по-европейски, закуской, как выразился Стропов, и тут же, что-то вспомнив, посетовал:
— Все, понимаете, учат, учат, все молодым не так. Толи дело раньше; пшеничной хорошую рюмочку выпьешь да осетровым балычком ее… Приятно-с! А теперь вот, — сморщился академик, кивая на тарелку, где лежали крохотные тартинки. — А все туда же — и кому надо, и кому не надо, все в космос, не иначе, как в космос!
Слушая, Брюханов кивал, и Стропов, вздрагивая большими висячими, чуть не до плеч, пепельными баками, выставил вперед узкую дряблую ладонь.
— Нет, нет, не подумайте, Тихон Иванович, ради бога, я не против этого, понимаете, — Стропов поморщился, словно попробовал что-нибудь очень невкусное, и даже сделал попытку чихнуть, приоткрывая ослепительно белые, ровные зубы, — этого космоса, нет. Ради бога! Но у меня своя старая и вечно молодая любовь — грешная земля, — слабо стукнул он подошвой об пол, — вечная моя любовь. Amata nobis quantum amabitur nulla! Вы меня понимаете?
— Кажется, что-то о любви, Степан Аверкиевич? А?
— Возлюбленная нами, как никакая другая возлюблена не будет! Латиняпе умели скупо и точно выражать свои мысли. Впрочем… вот коньяк, свой, отечественный… отличный армянский коньяк… Прошу.
— Спасибо, Степан Аверкиевич, только сейчас одной земли уже мало. — Брюханов коньяк взял, попробовал, поставил рюмку назад; Стропов, дрогнув баками, щеголевато выпил все, энергично пожевал тартинку и прихлебнул чаю, и Брюханову стало неловко за эту его нарочитость, старческую наигранность, и он сделал вид, что заинтересовался писанным маслом портретом Ломоносова. — Вы знаете, Степан Аверкиевич, вчера я прочитал статью в американском журнале «Бизнес уик» «США на рубеже тревожного десятилетия». Любопытные в ней мысли высказаны. — Брюханов еще отхлебнул коньяку, с удовольствием ощущая его бархатистый вкус, затем решительно придвинул к себе чай, ожидая.
— Что же там за идеи, Тихон Иванович? — с каким-то брезгливым выражением лица тряхнул баками Стропов.
— Американцы предполагают, что в ближайшие годы четвертое место в мире, после проблем борьбы против рака, контроля генетического механизма человека и обуздания энергии ядерного синтеза, займет криогеника… Если учесть…
— Помилуйте, Тихон Иванович, нет, нет, я не против криогеники, — заторопился Стропов, и лицо его старчески неровно раскраснелось.
— Простите?
— Меня не так поняли, Тихон Иванович…
— Странно, Степан Аверкиевич, ведь письма и в ЦК, и в Совмине за вашей подписью…
— Что же тут странного? Вы понимаете, Тихон Иванович…
— Странно то, Степан Аверкиевич, что такого письма с вашим откровенным мнением по данному вопросу нет у меня, а вы с вашим институтом непосредственно относитесь…
— Ах, это все Георгий Витальевич! — безнадежно махнул рукой Стропов. — Я ведь говорил ему…
— Грекан?
— Ну конечно. — Стропов говорил так, словно ничего особенного не случилось, и это больше всего удивляло Брюханова: перед ним был человек, давно потерявший всякую научную ценность, не способный больше прогнозировать и направлять работу такого сложного механизма, как институт. Не позавидуешь науке, подумал Брюханов, но тут же опустил глаза, бывает и так, что один несомненный талант обсыпан целым роем паразитов…
— В чем же все-таки истинные причины? — спросил он, глядя Стропову в глаза, уставшие и беспомощные.
— Если бы я знал, — развел тот руками. — В свое время академик Лапин разнес докторскую диссертацию Георгия Витальевича, что-то такое из области электроники, а теперь, говорят, институт крпогеники отдают какому-то Дерюгину, зятю Лапина…
— Даже если есть реакция ненависти, то и это уже хорошо, — процедил Брюханов и с вежливой улыбкой попросил: — Продолжайте, продолжайте, это так, случайные мысли…
— И тот, я имею в виду этого молодого человека, зятя Лапина, вроде бы собирается скоро вывести в космос какой-то чудовищно дорогой объект, целую лабораторию, говорят, она даже не сможет работать… И, помилуйте, говорят, что этот Дерюгин сам собирается туда лететь, налаживать… Это же из рук вон! Да и Георгия Витальевича я сам ужасно боюсь… Простите, Тихон Иванович, я ведь этим совсем не интересуюсь, не до того. Правда, что Дерюгин женат на дочери покойного Ростислава Сергеевича? Вы ведь все о нас, грешных, знаете по долгу службы.
— Это совершенно достоверно, — подтвердил Брюханов. — Я вам даже больше скажу, Степан Аверкиевич, Николай Захарович Дерюгин приходится родным братом моей жене.
— Боже мой, как мир тесен! — изумился Стропов. — Вероятно, у этих Дерюгиных действительно счастливая звезда.
— Вероятно. — Брюханов в душе почти изумлялся какой-то ускользающей размытости, то и дело придаваемой разговору Строповым, хотя Брюханов отлично понимал, что многоопытный академик делал первые пробные попытки перейти в атаку. — Все-таки, Степан Аверкиевич, вернемся к сути. Я хотел бы выяснить лично вашу позицию.
