Нил Гейман - Дым и зеркала (сборник)
Я мрачно смотрел на воду.
— У вас все в порядке?
Обернувшись, я увидел стоящего рядом Праведника Дундаса.
— Рано вы встаете.
— Плохо спал. Страшно холодно.
— Надо было сказать администратору. Вам бы принесли обогреватель и еще одеял.
— Мне это даже в голову не пришло.
Дышал он с огромным трудом.
— А у вас все в порядке?
— Нет, черт побери. Стар я. Вот доживешь до моих лет, парень, у тебя тоже будет не все в порядке. Но когда ты помрешь, я буду еще тут. Как работа?
— Не знаю. Я больше не пишу сценарий, а «Греза художника», рассказ о волшебных фокусах викторианских времен, не двигается с места. Действие происходит на морском побережье в Англии, в дождь. На сцене фокусник показывает свое искусство, и публика неуловимо меняется. Это их глубоко трогает.
Он медленно кивнул.
— «Греза художника». Ну-ну. А себя вы кем представляете, художником или иллюзионистом?
— Не знаю. Мне кажется, ни то, ни другое.
Собравшись было уходить, я вдруг вспомнил одну вещь.
— Мистер Дундас, — спросил я, — а у вас есть сценарий? Написанный вами?
Он покачал головой.
— И вы никогда не писали сценариев?
— Только не я.
— Честно?
Он ухмыльнулся:
— Честно.
Я вернулся к себе. Пролистал английское издание своих «Сынов человеческих», спрашивая себя, как получилось, что была издана такая нелепая писанина, зачем Голливуд купил на нее права, и почему теперь они не хотят снимать по книге фильм.
Вновь принявшись за «Грезу художника», я потерпел прискорбную неудачу. Герои были как неживые. Они не могли ни дышать, ни двигаться, ни говорить.
Я пошел в туалет и пустил в унитаз ярко-желтую струю. По зеркалу пробежал таракан.
Вернувшись в гостиную, я создал новый файл и написал:
Я вспоминаю Англию. Шел дождь.
Театр на пирсе, странной тени след…
Смешались страх, и магия, и ложь.
Страх слыть безумцем вечно вводит в дрожь.
Как в сказке, магия спасет от бед.
Я вспоминаю Англию. Шел дождь.
В моей душе лишь пустоту найдешь,
Над одиночеством не одержать побед.
Смешались страх, и магия, и ложь.
Клубок из правд всем видится как ложь.
Лицо скрывая, не увидишь свет.
Я вспоминаю Англию. Шел дождь…
Маг палочкой взмахнет — и даст ответ,
Всю правду скажет — только толку нет.
Я вспоминаю Англию. Шел дождь.
Смешались страх, и магия, и ложь.
Я не знал, хорошее ли вышло стихотворение, но это не имело значения. Я написал нечто для себя новое и неожиданное, и это было чудесно. Заказав завтрак в номер, я попросил принести обогреватель и парочку одеял.
На следующий день я написал шестистраничный сценарный план к фильму под названием «Головорез», где Джека Головореза, серийного убийцу, с вырезанным на лбу огромным крестом, казнят на электрическом стуле, но он возвращается в видеоигре и овладевает сознанием четырех парней. Пятый его побеждает, предав огню электрический стул, который был выставлен в качестве экспоната в Музее восковых фигур, где днем работала его девушка, которая ночью исполняла экзотические танцы.
Я по факсу отправил на студию свой план, а сам отправился спать.
Отходя ко сну, я искренне надеялся, что студия официально отвергнет мой сценарий и я наконец смогу вернуться домой.
Во сне я увидел иллюзион, в котором человек с бородой и в бейсболке затащил на сцену экран и ушел. Серебристый экран завис в воздухе без всякой видимой опоры.
Но вскоре замерцал, и началось немое кино: я увидел женщину, которая смотрела прямо на меня. Это была Джун Линкольн, это она мерцала на экране, и это она из него вышла и уселась на краешке моей кровати.
— Ты пытаешься сказать мне, чтобы я не сдавался? — предположил я.
В душе я понимал, что это сон. Я смутно помнил: мне известно, что эта женщина — звезда, и сожалел о том, что ни один из ее фильмов не сохранился.
В моем сне она была воистину прекрасна, несмотря на белый след вокруг шеи.
— С чего бы мне это делать? — удивилась она.
В моем сне от нее пахло джином и старым целлулоидом, хотя я и не помню, чтобы в моих снах от кого-нибудь чем-нибудь пахло. Она улыбнулась мне безупречной черно-белой улыбкой:
— Я ведь вышла из игры, не так ли? — и прошлась по комнате. — Не могу поверить, что этот отель все еще существует, — добавила она. — Я здесь трахалась. — Ее голос трудно было различить сквозь потрескивание и шипение.
Вернувшись к кровати, она уставилась на меня, как кошка смотрит на мышиную нору. Спросила:
— Ты мой поклонник?
Я покачал головой. Она подсела ближе и взяла мою теплую руку своей серебристой рукой.
— Никто уже никого не помнит, — сказала она. — В этом городе в тридцати минутах.
Мне хотелось спросить ее кое о чем.
— Куда подевались звезды? — решился я. — Я все гляжу на небо, их там нет.
Она указала на пол:
— Ты смотрел не туда.
Оказалось, что пол в моем шале — это тротуар, и на каждой его плитке изображена звезда, а рядом значится имя, из тех, которые ни о чем мне не говорят: Клара Кимбол Янг, Линда Арвидсон, Вивиан Мартин, Норма Телмеддж, Олайв Томас, Мэри Майлз Минтер, Сина Оуэн…
Джун указала на окно:
— И еще там.
Окно было открыто, и из него я мог видеть весь простиравшийся подо мной Голливуд: бесконечное пространство мерцающих разноцветных огней.
— Разве это не лучше, чем звезды? — спросила она.
И она была права. Я даже видел созвездия уличных фонарей и автомобильных фар. Я кивнул.
Ее губы коснулись моих.
— Не забывай меня, — прошептала она, но так печально, словно заранее знала, что ее просьба напрасна.
Я проснулся от телефонного звонка. Сняв трубку, сипло что-то пробормотал.
— Это Джерри Квойнт, со студии. Нам необходимо встретиться на ланче.
Снова нечто нечленораздельное.
— Мы высылаем машину, — сказал он. — Ресторан от вас в получасе езды.
Они ждали меня на открытом воздухе, где было светло и зелено.
На этот раз я бы очень удивился, если бы хоть кого-то узнал. Под закуску мне сообщили, что Джон Рей «свалил из-за разногласий по контракту», а Донна, «видимо», ушла вместе с ним.
Оба мои собеседника были бородаты, а у одного из них была плохая кожа. Худая женщина показалась мне приятной.
Они спросили, где я остановился, а когда я ответил, один из бородачей сообщил (взяв с нас слово, что дальше это не пойдет), что в тот день Белуши принимал наркоту вместе с политиком по имени Гари Харт[53] и одним из «Eagles».
