Екатерина Завершнева - Сомнамбула
B.: Конечно, ведь там, где выход, обязательно должен быть какой-нибудь отвлекающий маневр.
A.: Мужчина. Ученый.
B.: Много говорит, трубочки показывает.
A.: Смотрите, дальше она описывает тупиковые ветви. Отсеченные сценарии, более чем рискованные. Я, кстати говоря, давно заметил, что Анимус часто персонифицирован мужчиной монголоидной расы. Китаец в данном случае тоже компромисс. Хорошо воспитанный и не очень старый.
B.: Вы проницательны. А заметили еще один типичный синтез — человека и животного? Тело мужчины определенно поделено на две части, сверху — воспитание, снизу — природа, ангел — демон и так далее.
A.: Этот ее ученый водитель потому и не встает из-за руля. Что у него там — остается только догадываться.
B.: Копыта или хвост.
А.: Мой дорогой, разве женщинам это важно. Да хоть два хвоста! Главное, чтобы там было…
И.: Я вижу, уважаемые, что обед не пошел вам на пользу. Расслабились, шутки шутите. А что же дальше будет. Тут у нас самая нежная материя начинается. Феминность просто зашкаливает. Может, подкрутить немного?
A.: Нет, уважаемый, давайте оставим как есть.
B.: Ага, я говорил. Вы увлеклись, коллега, и не на шутку.
А.: Бросьте. Мы же при исполнении. Покажите нам, в самом деле, эту вашу феминность.
любовь и еще«К., преодолевая сопротивление окружающих, упорно представляет меня как свою жену, хотя ни для кого не секрет, что мы не женаты. Ему постоянно намекают на то, что его так называемая супруга далеко не образец. Вот опять, отвечая на телефонный звонок, он теряет над собой контроль и орет в трубку что-то нечленораздельное, на грани нормативной лексики. Пресса открытым текстом обсуждает, что он загнан в угол, и уверенно прогнозирует, что ему придется сменить жену под давлением государственных интересов».
(77)
«Мы с К. едем в открытом автомобиле по скоростному шоссе. Это наш первый совместный отпуск, который мы собираемся провести на море, подальше от прессы и любопытных глаз.
Нас останавливают под предлогом проверки документов. Начинается обыск. Стройные красотки в военной форме быстро и слаженно демонтируют машину, как будто разбирают автомат на время, по нормативу — четко, уверенными рывками. Через минуту машина выглядит как железная кровать с сеткой вместо дна.
Но позвольте, возмущается К., что все это значит? Одна из красоток достает из нагрудного кармашка постановление об обыске, в котором указано и основное обвинение — сенатор К. ездит по подложным номерам. Другая вынимает из багажника стопку фальшивых номеров и пакет с фотографиями, где К. запечатлен „на отдыхе“ с женщинами всех размеров и мастей. Я совершенно спокойна — и что это доказывает? Что у этих женщин дурной вкус? Они выглядят как-то слишком дешево. До такой степени, что снимки невозможно принимать всерьез. Очередная фальсификация.
Нас отпускают под подписку о невыезде.
Не правда ли, мы не дадим им испортить наше свадебное путешествие?»
(78)
«Мы на Красном море, вода непрозрачная, со взвесью, горького красно-оранжевого цвета. Отпуск подходит к концу.
Я вижу заплаканную женщину, это жена К., она прогуливается по берегу с какой-то местной журналисткой. До меня доносятся обрывки разговора — вы его видели? он не один? (меня они совершенно не замечают, но я на всякий случай прикрываю лицо газетой). Дама утешает свою спутницу — эта женщина просто ужасна, у нее нет ни вкуса, ни манер, ни шарма. Поверьте мне, дорогая, она — временное явление, тем более, что общественность за вас.
К дамам подбегают К. и какой-то пожилой мужчина, К. оттесняет журналистку, спасибо, мы вам позвоним. Они принесли складной шезлонг, хлопочут вокруг бедняжки, усаживают ее, обмахивают, подают платок.
Только теперь я замечаю, что она беременна.
К. убеждает ее не поддаваться слухам. Он здесь по делу вот с этим господином (пожилой мужчина молча кланяется). Я подхожу поближе и сажусь в соседний шезлонг, брошенный кем-то на берегу. Мне нужна только ясность — пусть К. видит, что я тоже здесь. К. за спиной у жены машет на меня руками, продолжая терпеливо уговаривать ее — поедем домой, наш дом готов, я там все устроил как ты любишь.
Я резко встаю и выбрасываю то, что принесла для него. Это лекарство. Маленькие шарики раскатываются по песку и теряются в нем.
У меня в кармане еще одна коробочка с леденцами, которые К. очень любил, как-то по-детски, немного смущаясь оттого, что ему не положено по статусу любить такие пустяки. Сминаю ее, не вынимая из кармана, и ухожу с пляжа».
(79)
«В приемной две девушки в форме и всего два посетителя. Я приехала навестить К. Представляю, как он обрадуется. Наверное, и не ожидал меня здесь увидеть, ведь тюрьма далеко от города и сообщения с ней нет. Занимаю очередь — нужно пройти собеседование с сотрудником тюрьмы и только потом получить пропуск. Свидание регламентировано сводом правил, которые необходимо строго соблюдать. В частности, требуется выбрать мелодию, которой будет сопровождаться встреча, и ее запустят через громкоговоритель. Список мелодий невелик, мой взгляд падает на пункт № И *Между мною и тобою гул небытия*. Кажется, я знаю эту песню.
… между мною и тобой века
… льды и облака
… если можешь, если хочешь, вспомни обо мне
долгая любовь моя…
Но один из посетителей уже выбрал № 11. Молодая жена, он немного смущен. Почему-то я должна уступить, хотя правила не запрещают проигрывать один и тот же номер дважды. Просматриваю список снова, но другие варианты никуда не годятся.
Пока я пытаюсь принять какое-то решение, набегает толпа матерей, жен и сестер, они моментально выстраиваются в очередь и оттирают меня назад. У них определенно есть опыт хождения на свидания. Из двух сотрудниц тюрьмы одна как будто подобрее, я хочу пробиться к ней, но прямо передо мной она захлопывает окошко — посещений больше не будет
девушка вы что оглохли передачи не разрешены тем более это
как вам вообще пришло в голову
и завтра тоже
я вам русским языком повторяю
ПОСЕЩЕНИЙ БОЛЬШЕ НЕТ»
(80)
«Он сидел обняв колени под нашим старым письменным столом я подошла к нему во сне забралась под стол в его темное детство и он поднял голову и посмотрел на меня и тогда я поняла что он мертв и обняла его и наконец-то заплакала и бледный воск как старый снег ноздреватый а под ним талая вода и дерн».
(81)
«Рано утром я проснулась оттого, что на зарешеченное окно села горлица. Ее тихое воркование, еле заметное сияние, разлитое по комнате, детские голоса под окном, свет и молоко.
И тогда я поняла, что тебя больше нет».
(82)
* F2 АЗ конец таксона ветви
тема закрыта
A.: Да-а. И это, вы говорите, без отсебятины? И на том спасибо. Я знал, что мы вырулим в конце концов на тематику униженных и оскорбленных.
B.: Положение второй жены…
A.: …одна из любимейших тем всех времен и народов.
B.: Заметьте, возвращение темы тюрьмы.
А.: И она, представьте себе, на свободе. За решетчатым окном.
В.: Бедная девушка. Столько иллюзий. Ее бессознательное прямо-таки набито утешительными образами. Сплошные химеры.
A.: Кентавры.
B.: Интересно, она понимает, что внутри и снаружи одно и то же?
A.: Вряд ли.
B.: Что у нее нет выхода.
A.: Определенно нет.
И.: Могу ли я интерпретировать ваше замечание как вывод о замкнутой метрике ее сновидного пространства?
B.: Да сколько угодно.
И.: И на том спасибо, как вы говорите. Мне просто нечего фиксировать. Вы приятно проводите время за непринужденной беседой, а у меня протокол.
A.: М-мм… ну давайте сгенерируем что-нибудь для господина И. Скажем так. Замкнутое сновидное пространство наблюдателя характеризуется внутренними петлями, закольцованностью основных сюжетов. В ряде случаев мы наблюдаем сквозные переходы, так называемые сифонные трубки, в сопредельные пространства, но наблюдатель их, похоже, не замечает. Про феминность будем писать?
B.: Я бы написал.
А.: Ага, а меня обвиняете. Ну и феминность, значимо снижающая надежность данных и возможность их переноса в другие условия. Сами сформулируйте там.
И.: Кисло. Ничего нового.
А.: А мы-то тут причем.
И.: Ладно, у нас еще два блока.
А.: Давайте их блоком и посмотрим. Какой смысл каждый раз что-то говорить.
А. и В. устраиваются в креслах, через некоторое время А. погружается в сон.
на выписку«Меня выписывают из больницы, и я долго прощаюсь с главным врачом. Больница опустела, пациенты разошлись по домам. Мне тоже пора собираться.
По пути к себе я заглядываю в палату моей учительницы музыки, которая умерла вчера вечером. Хочу взять что-нибудь на память. Оказывается, она рисовала на стекле, белой краской. Ее работы аккуратно расставлены по комнате. Это предчувствие зимы.
