Михаил Мамаев - Босфор
Ламьи дома не оказалось. Я был уверен, что разминулся с ней.
Позвонил Жану.
Голос в трубке был кислый.
— Ребята меня надули. Взяли деньги на холсты и краски и сбежали. Я их так любил…
Жан ничего не знал.
Я растянулся на диване и не заметил, как уснул.
Когда открыл глаза, за окном темнело. Было без четверти шесть.
— Ламья!
Она лежала в спальне лицом в подушку.
— Что случилось?
— Не надо, — пробормотала она.
Принес воды.
Она привстала на локте и взяла стакан.
Я едва узнал ее.
Избитое, распухшее лицо.
Сплошной синяк.
Юбка изорвана в клочья, кофточка перепачкана грязью и кровью.
Колени разодраны, как будто таскали по асфальту.
— Кто?
Она не ответила.
Я взял ее за плечи:
— Одно лишь слово, прошу.
Ламья уткнулась мне в плечо и задохнулась в рыданиях.
— Дениз?
— И Дениз тоже.
У меня не было доверенности на машину.
Проскочить мост.
Дальше ерунда.
Под вечер у мостов над Босфором полиция останавливала машины и проверяла документы. Из-за взрывоопасной международной обстановки.
Всемирный терроризм по ночам не спит. Загрузив багажники взрывчаткой, он отправляется в дорогу. Из беспризорной Азии в страдающую авитаминозом Европу. По мостам через Босфор.
Проезжая мимо полицейского поста, я мысленно надел шапку-невидимку.
Детский прием, но в горах помогало.
Светящийся жезл в руке человека в форме сделал угрожающее движение вверх.
Я увидел ледяные зрачки автоматов и вспомнил, как замахивался гранатой.
Жезл поразмыслил и разумно уткнулся в лобовое стекло в потоке за мной.
Граната на глазах превратилась в гранат.
Повезло!
Дверь открыл Хасан.
— Ты что здесь делаешь, приятель? — спросил я, как ни в чем не бывало.
Хасан расплылся в мерзкой гримасе.
— Работаю. И отдыхаю немножко. Нельзя же только работать, правда? Как здоровье, русский?
Хасан приблизил рожу к моему лицу.
Пахнуло винным перегаром, потом и чесноком. Правильно. Если бы от моего друга распространялся запах гладиолусов или парного молока, я, пожалуй, каждый божий день чистил бы ему ботинки и рассказывал на ночь сказки всей его семье.
Мы вошли в квартиру.
Хасан остался у двери.
Дениз сидел в халате на голое тело и пил. На журнальном столике выделялась бутылка виски. Рядом сидел знакомый субъект в очках — Тольга. На сей раз пиджака с капюшоном не было, а была красная рубашка в клетку и голубые джинсы. Может, пиджак с капюшоном и стоял теперь недопитым на столе. У них ведь бывает — вилла есть, а выпить не на что. Тольга мирно спал в кресле, запрокинув голову и разинув пасть, словно собирался ловить нечто, висящее под потолком.
— Очень мило, что заехал навестить, — слащаво промурлыкал Дениз. — Хоть и без приглашения.
— Как же без приглашения, Дениз, когда ты меня вчера зазывал? — Я подошел к свободному креслу и сел, спиной к двери.
— Ах, ну да, я и забыл. Столько воды утекло за это время, столько всего произошло!
Дениз кокетливо заглядывал мне в глаза, словно там были экраны, на которых негры пердожопили негров.[31]
— Как она? — спросил Дениз, как ни в чем не бывало. — Или он? Даже не знаю, как лучше. Были жалобы? Блефует. На самом деле это обычно нравится.
— Она не жаловалась, — тихо сказал я.
— И правильно. А ты молодец. Ты ей так все… разработал, ха-ха! Ну не переживай, дружок. Все, что тебе надо, мы оставили на месте. Только немножко еще углубили, да, Хасан?
Живое приспособление для сноса небоскребов довольно зафыркало у меня за спиной, подражая веселому гулу воды в унитазе.
— Кстати, тебе не кажется, что искусственные сиськи лучше? — продолжал Дениз, смакуя впечатление, которое, по его мнению, он производил. — Эти силиконовые сиськи не отвисают и такие красивые! Кстати, если сравнить сиськи некоторых наших знакомых, то у Ламьи они самые классные, ты не находишь? Иногда мне хочется, чтобы и у меня были такие. А тебе, малыш, не хочется, ха-ха? Тебе они бы очень пошли, к твоему личику.
Я молча разглядывал пепельницу.
Он переспал с Наташей?
Врет.
Или…?
— Следует тебя проучить, но не кулаками, — мрачно сказал Дениз. — Ты распустился. Так и быть, дадим тебе еще одну попытку. Подумай, как жить дальше, если решил остаться в моем городе. Помни, если бы я захотел, ты давно бы назывался не Ники́та, а Никита́! А твоя девушка не кривлялась перед фотографами, а занималась приличным честным делом — продавалась по тридцать долларов в час в одном из наших «пансионов» на южном берегу. И благодарила судьбу, что жива. Это подарок для юных искательниц приключений, как по-твоему, Хасан?
Я взял стакан, налил виски.
— Извини, что не предложил, — сказал Дениз. — Выпьем за нашу дружбу, за ее углубление… Где мой виски?
— Вот он, — сказал я и на мгновение превратился в Марусю.
Дениз сморщился, заскрипел зубами, принялся растирать глаза.
В то же мгновение металлические пальцы Хасана схватили меня за волосы.
Я был готов.
Получай, верзила!
Бутылка вдребезги разлетелась, словно ударилась не о голову, а о кирпич или о стену.
Хасан схватился за лоб.
Фонтаном брызнула кровь.
Ошарашенный очкарик открыл глаза и с трудом воспринимал происходящее, не врубаясь до конца, наяву это или во сне, но на всякий пожарный делая вид, что он часть обивки кресла.
— Дерьмо! — прорычал Хасан, бросаясь с ножом.
Я выстрелил, целясь в лицо.
Хасан мешком рухнул на пол.
Минуты три он пускал пузыри в луже собственной крови.
Я повернулся к Денизу.
— Смотри, его больше нет. Ты остался без друга.
Дениз дрожал.
Подражая его неповторимой интонации, я попросил:
— Разденься пожалуйста, малыш.
Лицо передернула гримаса, как будто он зацепился глазом за невидимый крюк.
Он засеменил в спальню, на ходу снимая халат.
— За стол! — приказал я. — Пиши: «Я убил моего любовника Хасана за то, что он…»
— Не буду писать! — взвизгнул Дениз.
Стукнул его кулаком.
— «… убил Хасана за то, что он…, — написал? — … постоянно изменял мне с коровами, свиньями, лошадьми… Кошками, собаками… Хомяками… — Что остановился? Пиши!! — Хомяками. Последних он заставлял плясать, как дервиши, у себя в заднице под включенный на полную турецкий гимн… Высокие моральные принципы, непоправимо оскорбленный патриотизм и неизлечимое чувство вины перед замученными грызунами не позволяют мне жить дальше…»
— Бред! Неправда! Ты больной! Извращенец! Тебе надо в психушку!!! — завопил Дениз. — Не буду этого писать!!!
— Еще как будешь…
Замахнулся, чтобы снова ударить его.
В прихожей хлопнула дверь. Я рванулся к выходу, но было поздно. Очкарик сбежал.
— А ну-ка руки вверх! — раздалось за спиной. — Бросай пистолет, русская сволочь!
Поднял руки и медленно повернулся. Дениз стоял голый с пистолетом в дрожащей руке. «Если он не тренируется в тире, при выстреле рука прыгнет вверх», — подумал я, кладя оружие на ковер.
— Сесть в кресло! — крикнул Дениз, подбирая мой пистолет.
Замешкался, подыскивая, чем связать меня.
Я метнулся в сторону кухни.
Выстрел!
Со стены посыпалась штукатурка.
— Шайтан! Выходи! Выходи, сука!
Я взял хлебный нож, присел на корточки и, на долю мгновения показавшись из-за угла, где Дениз не ожидал, метнул.
Нож угодил рукояткой в глаз.
Дениз завопил.
Я кинулся на него и повалил.
Он был холодный и слабый.
Скрутил ему руки шнуром от торшера.
И тут позвонили в дверь.
— Вот и все, крышка тебе! — злорадно крикнул Дениз. — Это полиция!
Он хотел плюнуть в лицо, но я вмазал ему промеж глаз.
Дениз заткнулся.
В дверь уже стучали.
Вытащил Дениза на пристань.
У причала стоял катер.
Затащить Дениза на борт оказалось делом нешуточным. Он был тяжелый и упирался. Пришлось стукнуть еще раз.
Кинул его в угол рубки.
В замке зажигания торчал ключ.
«Боже, помогай мне и дальше — это у тебя здорово получается!» — мысленно крикнул я.
Движок завелся с пол оборота. Я чуть не выпрыгнул за борт от счастья и дал задний ход.
Тут только дошло, что остался без оружия.
Денизу каким-то чудом удалось развязать руки. Я стоял у штурвала, когда он набросился сзади, накинул на шею шнур и повис.
Я выронил штурвал и изо всех сил ударил Дениза локтем.
Катер качнуло.
Дениз потерял равновесие, ослабил пальцы и получил еще один удар. Он отшатнулся, но успел приложиться ногой между лопаток. Ножки были короткие и слабые, тычок получился чмошный. С разворота залепил ему кулаком в висок. Он отлетел к стене, стукнулся головой и упал.
