Кристофер Мур - Самый глупый ангел
— Пусть тот, кто лежит здесь мертвым, восстанет! — И Разиил как бы обвел рукой всю близлежащую местность. — Пусть тот, кто долее не жив, жив станет вновь. Восстань из могилы сим Рождеством и живи! — Ангел посмотрел на недоеденный «Сникерс» в деснице и подумал: надо бы уточнить, что же именно должно произойти. — Изыди из могилы! Празднуй! Пируй!
Ничего. Не случилось совершенно ничего.
Ну вот, сказал себе ангел. Сунул в рот остаток батончика и вытер руки о плащ. Дождь поутих, и в лесочке посветлело. Там все равно тишь по-прежнему.
— Я не шучу! — сказал он громким и самым страшным ангельским голосом.
Ничегошеньки. Ветер, мокрая хвоя, деревья туда-сюда мотыляются, дождь. Никакого чуда.
— Узри! — сказал ангел. — Ибо я реально не шучу!
При этих словах налетел вдруг сильный вихрь, и еще одна ближайшая сосна треснула и повалилась, промахнувшись мимо ангела лишь на несколько шагов.
— Ну вот. Такое происходит не сразу, только и всего.
И ангел вышел из леса и по Вустерской улице направился в город.
— Вау, я чё-то вдруг проголодался, — сказал Марти Поутру, мертвый так, что мертвее не бывает.
— Я тоже, — отозвалась Бесс Линдер, опоенная, но бедовая. — Мне как-то странно. Есть хочется — и чего-то еще. Мне раньше так никогда не было.
— Ох, дорогуша, — вторила ей учительница Эстер. — А у меня в голове почему-то сплошные мозги.
— А ты, парнишка? — спросил Марти Поутру. — Тоже думаешь о мозгах?
— Ага, — ответил Джимми Антальво. — Пожрать бы не помешало.
Главы 13 здесь нет, на счастье…
…А есть только этот рождественский фотоальбом
Иногда, приглядываясь к семейным фотографиям, в лицах детей можно увидеть, какими они станут, повзрослев. А во взрослых за одним лицом иногда можно разглядеть другое. Не всегда, но можно…
Такер КейсНа этом снимке мы видим благополучную калифорнийскую семью, расположившуюся перед своим поместьем на берегу озера в местечке Эльсинор. (Это цветная глянцевая фотография восемь на десять, украшенная тиснением — торговой маркой профессиональной фотостудии.)
Все загорелые и здоровые на вид. Такеру Кейсу, вероятно, лет десять, он одет в спортивный пиджачок с эмблемой яхт-клуба на кармане. Еще на нем мокасины с кисточками. Он стоит перед своей матерью, у которой такие же светлые волосы и ярко-синие глаза, а похожая улыбка не призвана демонстрировать качество работы зубных техников, а просто выдает, что через секунду женщина может расхохотаться. Три поколения Кейсов: братья, сестры, дяди, тети и двоюродные сородичи — идеально накуаффюрены, отглажены, вымыты и начищены. Все улыбаются — кроме одной маленькой девочки впереди, у которой на лице застыл раболепный ужас.
При ближайшем рассмотрении выясняется, что сзади и сбоку подол ее красненького рождественского платьица приподнят, а из-под соседствующего с ним синего спортивного пиджака туда змеится рука юного Така — он только что украл инцестуальный щипок за одиннадцатилетнюю попку своей кузины Джейни.
В этой картинке о многом говорит не сама подпольная каверза, а ее мотив, поскольку здесь Такер Кейс в таком возрасте, когда ему интереснее не столько секс, сколько взрывать все, что можно, однако он не по годам осведомлен, насколько его поползновения взбесят кузину. В этом смысл его существования. Следует отметить, что Джейни Кейс-Роббинс в дальнейшем прославится как преуспевающая сутяжница и радетельница за права женщин, а Такер Кейс так и останется рохлей с сухостоем, неизменно разбитым сердцем и плотоядной летучей мышью.
Лена МаркесМоментальный снимок сделан у кого-то на заднем дворе в солнечный день. Повсюду дети, и совершенно очевидно, что происходит некая шумная тусовка.
Лене шесть лет, на ней пышное розовое платьице и лакированные туфельки. Редкая симпатяшка — длинные черные волосы перехвачены в два хвоста красными лентами, летят за нею, словно шелковые хвосты кометы, а она несется к пиньяте. Глаза у нее завязаны, рот широко раскрыт, и рвется из него тот звонкий девчоночий смех, что звучит воплощенной радостью: Лена только что вошла в неоспоримый контакт с палкой и уверена, что высвободила целую гору конфет, игрушек и шумелок для всех детей. На самом же деле она изо всей силы врезала своему дяде Октавио по cojones.[4]
Сам же дядя Октавио пойман объективом в тот волшебный миг трансформации, когда лицо от радости переходит к изумлению и боли — на нем отражается все сразу. Лена все равно очаровательна и мила; ее пока не коснулось то бедствие, которое она вызвала. Feliz Navidad![5]
Молли МичонРождественское утро сразу после бурного разворачивания подарков. На полу разбросаны салфетки и серпантин, у одного края снимка виден кофейный столик, на нем — пепельница величиной с колпак от колеса, переполненная окурками, и пустая бутылка «Джима Бима». Спереди в центре — шестилетняя Молли Ачевски (фамилию она изменит на Мичон в девятнадцать по настоянию одного агента, «потому что это, блядь, по-французски звучит, а публика такое любит»). На Молли красная балетная пачка с блестками, красные резиновые сапоги до середины икр и гигантская наглая ухмылка с дырой посередине, где раньше были передние зубы. Одна нога попирает крупный игрушечный мусоровоз, как будто Молли только что выиграла его в состязании на жадность, а ее младший брат Майк четырех лет пытается извлечь его из-под ее ноги. По его щекам струятся слезы. Другой брат Молли, Тони, которому пять, взирает на сестру так, будто она — принцесса всех сокровищ на свете. Она уже насы́пала ему целую миску «Амулетиков», как насыпа́ла их обоим братьям каждое утро.
На заднем плане мы наблюдаем женщину в халате — она лежит на кушетке, одна рука с сигаретой свисает на пол. Сигарета погасла много часов назад. Серебристый пепел размазался по ковру.
До сих пор неизвестно, кто сделал этот снимок.
Дейл ПирсонФото сделано всего несколько лет назад — Дейл тогда был по-прежнему женат на Лене. Дело происходит на рождественской вечеринке ложи «северных оленей», и Дейл, как водится, наряжен Сантой. Он сидит на импровизированном троне. Его окружают пьяные гуляки, все хохочут, у всех в руках шуточные подарки, которые чуть раньше им раздал Дейл. А он гордо держит свой — четырнадцатидюймовый резиновый пенис, толстый, как банка консервированного супа. Ухмыляясь, он помахивает им перед Леной, а она, в черном коротком платье и с одной ниткой жемчуга, судя по виду — в немалом ужасе от того, что он говорит. Говорит же он следующее:
— Мы этого негодника вечером хорошенько к делу приспособим, а, крошка?
Ирония тут в том, что ночью Дейл вырядится в один из своих коллекционных эсэсовских мундиров — кроме рейтуз то есть — и попросит Лену сделать ему этим новым подарком именно то, что она рекомендовала на вечеринке. Лена так и не поймет, она ли подсказала ему эту мысль, но происшествие станет значительной вехой в ее стремлении к разводу.
Теофилус КроуВ тринадцать лет рост Тео Кроу — уже шесть футов четыре дюйма, а весит он чуть больше сотни фунтов. Перед нами классическая сцена: три царя идут за звездой. На уроке музыки седьмой класс исполняет «Амаля и ночных гостей». Первоначально занятый в роли одного из трех царей, Тео ныне обряжен верблюдом. Уши — единственная часть его тела, обладающая хоть какой-то пропорциональностью, и он действительно очень похож на верблюда, каким из проволоки сварганил бы это животное Сальвадор Дали. Его шанс сыграть эфиопского царя Валтасара испарился, когда он объявил, что волхвы принесли золото, блядовонья и мирр. Впоследствии его, двух других верблюдов и барана отстранят от участия за курение мирры. (Их бы ни за что не поймали, не предложи баран по-быстрому сыграть в «Убей человека Младенцем Иисусом» на задворках театра. Очевидно, мирра оказалась «первоклассной покуркой».)
Гейб ФентонА эту щелкнули в прошлом году — на маяке, где у Гейба хижина. Маяк виден на заднем плане, за постройкой по ветру летит пена с гребней волн. День ветреный — колпак Санты у Гейба на голове сносит куда-то вбок. К башке Живодера присобачены оленьи рога. Рядом в тысячедолларовом вязаном прикиде от «Сент-Джона», красном и смоделированном по образцу формы наполеоновского солдата, с медными пуговицами и золотыми аксельбантами на плечах, присела доктор Вэлери Риордан. Волны ее каштановых волос заправлены за уши, чтобы подчеркнуть кольца сережек с бриллиантами. Накрашена Вэл, будто кукла-суфлер из «Событий дня» — точно лицо ее сначала отпескоструила, а потом нарисовала заново команда асов-мастеров по спецэффектам: оно ярче, лучше, быстрее, чем обычное человеческое лицо. Вэл старается — она по правде старается улыбаться в камеру. Одной рукой она придерживает волосы, а другой вроде бы гладит Живодера, но при ближайшем рассмотрении просто не подпускает к себе. Стрелка у нее на нейлоновом колене выдает уже состоявшуюся попытку Живодера в честь праздника покрыть ногу самки Кормильца.
