Йоханнес Зиммель - Любовь — последний мост
Они прошли мимо ресторана «Набережная, 13», относящегося к гостиничным корпусам. Здесь, на воздухе, сидели еще несколько посетителей. Ночь была теплая. На палубах прогулочных судов танцевали, горели шары уличных фонарей. Световая реклама с крыш высотных домов по другую сторону реки отражалась во всем своем многоцветии в воде озера, и золотая струя фонтана была сейчас, кажется, совсем близко. По набережной Монблан проезжали редкие в это время суток автомобили. Светофоры были переключены на желтый свет.
— Где вы научились так хорошо говорить по-французски? — спросила Клод Фалькон.
— Мне приходилось часто бывать по делам фирмы в Париже. Обзавелся там подругой и брал у нее уроки французского, — сказал он. — А вы? Откуда ваш блестящий немецкий?
— Я целый год проработала в парижской редакции «Штерна», — ответила она и сразу, как бы не желая об этом больше распространяться, добавила: — Мы уже почти пришли.
Поблизости от отеля «Нога-Хилтон» царило оживление: слышались громкая музыка и смех, о чем-то оживленно переговаривались темнокожие молодые мужчины и красивые юные девушки — по всей видимости, весьма доступные.
— В Женеву приехал некий арабский шейх, — сказала Клод Фалькон. — Со свитой человек в сто пятьдесят. Это, наверное, его телохранители и любимые сыновья.
— Да, мне уже приходилось слышать об этом.
Они пересекли узкую улицу, где вплотную, одна к другой, стояли припаркованные машины. Толчея здесь была такой, что Сорель уже начал опасаться, что им не пройти. Мужчины пялились на Клод Фалькон и раздевали ее глазами, но расступались перед ними, давая пройти. И вдруг наступила почти полная тишина, хотя они прошли всего шагов сто.
— Завтра пятница, — сказала она. — Точнее говоря, она уже наступила. Интересно, разразилась ли где-нибудь очередная война, пока мы с вами прогуливались?
— Будем надеяться, что нет.
— Тогда, значит, так: если нигде не вспыхнула война и они не позвонят мне и не пошлют меня срочно к черту на кулички, то мне удастся выспаться и к десяти утра я заеду за вами на машине в отель. Ничего не имеете против, месье?
— Напротив, я очень рад, мадам. Просто чрезвычайно рад.
Они остановились перед высокой дверью из светлого дерева. Он задрал голову и оглядел фасад пятиэтажного дома с множеством балконов. Большинство окон было прикрыто спущенными жалюзи, в трех еще горел свет.
— Так вот где вы живете.
— Да, месье. — Она посмотрела на него. — Наверху, крайнее окно слева на пятом этаже. Дом недалеко от центра, для меня это удобно — из-за работы. И вообще — квартира у меня просторная, так что я часто работаю дома. Квартплата высокая, но тут уже ничего не поделаешь.
— Я об этом не спрашивал…
— Но вы об этом подумали…
— Ваша правда, — кивнул он.
Она открывала дверь.
— Я известная на весь город «великосветская коммунистка». Живу на набережной Монблан, но езжу на подержанном «рено-лагуне». Что вы на это скажете? — Она быстро повернулась к нему, при этом у нее подвернулся высокий каблук правой туфельки, и она упала бы, не подхвати он ее мгновенно обеими руками. Секунду спустя он услышал ее крик: — Убери свои руки, грязная свинья! — потеряв всякий контроль над собой, она колотила своими маленькими кулаками по его груди, с размаху заехала по лицу, сорвав пластырь на щеке. Ему стало больно. Он опустил руки, в недоумении уставившись на нее, а она все никак не могла остановиться, била его кулаками и кричала:
— Мерзавец! Подонок! Убирайся ко всем чертям! — потом она рванула дверь на себя и, вся в слезах, скрылась за ней.
Сорель стоял, как вкопанный, не зная, что и подумать. «Слегка тронутая? Не в себе? — Он, огорошенный донельзя, вспомнил их недавний разговор. — Да она самая настоящая сумасшедшая, эта женщина. Сначала эти наскоки в галерее, теперь — вот это. Ей самое место в психиатрической клинике…»
Несколько погодя он неспешно направился в сторону своего отеля. Он не оглядывался и не посмотрел в сторону окон Клод Фалькон на пятом этаже. Он мысленно ругал ее разными крепкими словами. По-немецки и по-французски…
Перед отелем «Нога-Хилтон» по-прежнему стояли молодые арабы и красивые проститутки, они о чем-то громко переговаривались и смеялись во все горло. Громко играла музыка в стиле «техно». Он пересек четырехполосную набережную, сейчас пустую, и мимо множества клумб и деревьев в цвету пошел вперед, решив немного прогуляться по ночной Женеве.
«Мишель, — подумал он, — Мишель тоже была такой вот сумасшедшей. Сколько всего я вытерпел по ее милости. Мишель была истеричкой, выходки которой были достойны Нобелевской премии. Да, тогда в Париже… Редкой красоты фурией была эта Мишель. А ее попытки покончить с собой… А ее припадки истерии… Но все же по сравнению с Клод Фалькон Мишель была невинной овечкой. Нет, такой женщины мне еще встречать не доводилось. Я уже сейчас сыт по горло! С Мишель эта история тянулась целый год. Какое счастье, что с Клод это произошло в самом начале знакомства: мне будет легче покончить с тем, чего не должно быть ни при каких обстоятельствах. Как бы это ни было больно, да, как бы больно это ни было».
Вернувшись в свой номер, он включил верхний свет. Увидел в зеркале пластырь на щеке, по которому Клод заехала кулаком. Рана под ним саднила, а на самом пластыре виднелась кровь. Другого пластыря у него под рукой не было, но это не пугало его. «Все остальное куда хуже», — подумал он, мысленно чертыхнув еще раз Клод Фалькон. Потом вышел на балкон, посмотрел на столик с бутылкой и рюмкой и перевел взгляд на сияющий посреди озера фонтан. Стало совсем тихо, только откуда-то издалека доносились звуки музыки.
«Клод Фалькон, — подумал он, — folle de Genève[28]. Я на коленях должен был бы возблагодарить Бога за то, что она сразу повела себя именно так, да, на коленях, если бы я верил в Бога».
В комнате зазвонил телефон.
Он налил себе виски в стакан, не обращая внимания на звонок.
Аппарат перестал трезвонить.
«Вот и славно», — подумал он и выпил.
Телефон опять зазвонил. Но он оставался на балконе, пока звонки не прекратились.
Время от времени отпивал несколько глотков из стакана.
Опять телефонные звонки!
«А, все равно!..» — подумал он, снимая трубку.
И сразу услышал ее прерывистый голос:
— Не кладите трубку! Я хотела извиниться перед вами…
— Это мы уже проходили. — Он выпил.
— Нет, нет, нет! Не то!.. — Она даже не пыталась скрыть, до чего взволнована. — Такого я себе никогда не позволяла… Клянусь вам… мне так стыдно… мне ужасно стыдно…
— Забудем об этом! — сказал он и подумал: «Это мы тоже уже проходили».
Ему захотелось выпить, но он заметил, что стакан пуст. Он подошел к столику на балконе и налил в стакан виски, бросил кубики льда и подлил воды. Все это он проделал одной рукой, потому что в другой у него была трубка телефона.
— Да, да, я, наверное, спятила. Но не окончательно, уверяю вас. Это у меня пройдет…
— Будем надеяться. — Он опять выпил.
— Вы мне верите?
— Конечно, — сказал он. — Каждому вашему слову.
— Благодарю вас! Значит, завтра в десять утра я за вами заезжаю?
— Нет.
— Нет? — Ее голос задрожал, потом он услышал, что она плачет. — Но ведь мы договорились.
— Этот договор потерял силу.
— Мы с вами… пожалуйста! В десять!
«Хватит, я сыт по горло, — подумал он. — Да и стакан опять пуст».
— Клод? — сказал он.
— Да, Филипп?
— Я не желаю вас больше видеть. Идите к черту!
Часть II
ГЛАВА ПЕРВАЯ
1
Стул из светлого дерева был не меньше двенадцати метров высотой. Ножки у него по крайней мере метров в шесть. Но их всего три. Четвертую оторвало, остался один обрубок… Стул стоял посреди пустого поля, рядом с Площадью Наций, в самом центре комплекса ООН, высоко над городом.
Филипп Сорель смотрел на этот стул, как Гулливер, попавший на остров великанов. Клод Фалькон стояла рядом. Свою белую «лагуну» она оставила в самом конце авеню де ла Пэ прямо под знаком «парковка запрещена».
Вот, значит, он какой, «Безногий стул». Сорель был не в силах оторвать от него взгляд. На черной каменной доске на трех языках говорилось о «многочисленных ежедневных человеческих жертвах, вызванных противопехотными минами» и требовании «запрета противопехотных мин большинством государств».
Самолет, взлетевший с аэродрома Куантрен, пролетел совсем низко над «Безногим стулом» и над головами людей, стоявших посреди пустого поля.
Сорель по-прежнему смотрел на трехногий стул.
— Собственно говоря, я собиралась вам показать, где вход во Дворец Наций, — сказала Клод Фалькон. — О «Безногом стуле» я и не подумала.
