KnigaRead.com/
KnigaRead.com » Проза » Современная проза » Макар Троичанин - Корни и побеги (Изгой). Роман. Книга 1

Макар Троичанин - Корни и побеги (Изгой). Роман. Книга 1

На нашем сайте KnigaRead.com Вы можете абсолютно бесплатно читать книгу онлайн Макар Троичанин, "Корни и побеги (Изгой). Роман. Книга 1" бесплатно, без регистрации.
Перейти на страницу:

- Одет он был всегда в чёрное – и летом, и зимой: чёрный костюм, чёрная шёлковая жилетка, зимой – чёрное пальто и обязательные чёрная шляпа, тёмный галстук, только рубашка белая, и гладкая блестящая палка, как клюшка, с загнутой ручкой, которую из-за толщины трудно назвать тростью. Если учесть, что всё это носилось с большим достоинством и элегантностью, то, естественно, он должен был привлекать внимание, и многие принимали его за немца, приехавшего по делам какой-нибудь фирмы, а русские вообще боялись. Их осторожность усиливалась ещё тем, что он знал немецкий язык. Не то, чтобы в совершенстве, но достаточно для обычных разговоров, для того, чтобы быть понятым.

- И вот такой человек, бюргер по внешности, господин по манерам, классный мастер по способностям, имел один большой недостаток: он пил. Пил много и даже на работе. Другому бы это не спустили, а ему, большому мастеру, прощали, вернее, относились к этому недостатку снисходительно, старались не замечать, пока он делал своё дело лучше всех, лучше немецких рабочих. К концу рабочего дня он обычно был на большом взводе и часто задерживался, заканчивая заказ и стараясь уйти незаметно. Ему хорошо платили, и потому у него всегда можно было перекупить водку, шнапс, коньяк, а то и просто самогон. Мы этим пользовались, когда не хотелось идти в кафе далеко от аэродрома, а выпить хотелось, особенно в нелётную погоду.

Вальтеру показалось, что об этом русском пьянице Герман вспоминает с симпатией.

- Вот и я недели за две до штурма Москвы, - продолжал тот, - а базировались мы тогда на аэродроме километрах в 50-ти от неё и только что обжили, пришёл к нему - уж не помню, по какому случаю понадобился шнапс - уже под вечер. Он, как всегда, был пьян, но продолжал работать, точными движениями латая пропеллер моего мессера, я его узнал по рисунку на коке. Рядом на столе лежали ещё какие-то детали, тоже, наверное, с издержками моей воздушной лихости, и раздробленный пулями элерон. Увидев всё это, я, чтобы немного подмазаться и получить своё, сказал ему: «О! Это от моего самолёта. Надо же, как изрешетили русские сволочи! Прошу, заштопайте получше». Тот, не прекращая работы, как будто не слышал, не торопясь, с достоинством ответил: «Я никогда не делаю плохо. Пока рекламаций не было. Вы пришли с претензией?». «Нет, нет», - быстро возразил я, - «я пришёл не за этим, мне нужно другое». Он понял. «Сколько?». «Две», - ответил я. Он пошёл в угол комнаты, достал из какого-то ящика две бутылки хорошего прозрачного самогона, заткнутые деревянными пробками, и поставил на стол. Я отсчитал деньги. «Я знаю, вы хороший лётчик, воздушный мастер» - вдруг произнёс он, когда я уже взял бутылки и собрался уходить, - «но так вы долго не протянете. Вы не бережёте ни самолёт, ни себя». Я не замедлил с ответом: «Ничего, скоро штурм Москвы, и конец войне. Как-нибудь пролечу на параде над Красной площадью на своём израненном друге, а потом оба уйдём в отставку». Мастер на время прекратил работу, посмотрел на меня поверх очков, а он работал в защитных очках, и возразил: «Не спешите. Война будет долгой. Даже если вы возьмёте Москву». Я опешил, не зная, что сказать, а он продолжал: «Пока воевали только нацисты с большевиками, и ваши оказались более подготовленными и сильными. Но теперь, когда настала очередь Москвы, как в прошлые времена нашей истории начнёт воевать, наконец, русский народ, и будет война уже русского и немецкого народов. И в этой войне вы проиграете потому, что русский народ огромен, силы его неисчерпаемы, потому, что он борется на своей земле, за свои очаги и детей, потому, что его ещё никто не побеждал, потому, что отступать дальше Москвы некуда, так всегда говорили и знали в народе, и потому, что вы-то – народ маленький, и силы ваши уже на исходе. Сколько вас осталось со Смоленска, Минска, с начала войны, вспомните? А как теперь плохо с техникой и запчастями, я знаю лучше вас. Вы больше пьёте и безобразничаете, вы слабеете с каж…». «Перестаньте каркать!» - закричал я, прерывая его. – «Работайте лучше, а остальное не ваше дело. Мы будем в вашей вонючей столице и скоро». С тем и ушёл.

Герман невесело усмехнулся.

- Москву я видел только сверху, а конец войны встречаю здесь. Этот русский мастер оказался провидцем. Он был убеждён в своей правоте, а работал на нас, и неплохо. Как это понять? Наверное, здесь всё смешалось: измена и вера в своих, слабость духа, униженное смирение и задавленная гордость, талант и пренебрежение чувством собственного достоинства, цепляние за жизнь и неумение жить, все грани стёрты, всё сложно. Он жил как бы вне времени и вне событий.

Вилли возразил, мало задумываясь:

- Просто изменник и пьяница, со зла на отвратную жизнь свою брякнул и случайно попал в точку.

Герман отрицательно покачал головой.

- Нет, тут во всём сквозило убеждение, он знал, что говорил. От него исходила какая-то внутренняя сила, и я не посмел врезать ему за дерзость по морде, как поступил бы с другим, не задумываясь, да и купленный самогон обязывал к сдержанности, поэтому повернулся и ушёл, но почему-то разговор этот запомнился, и я часто возвращался к нему, когда мы драпали из-под Москвы. А мастер через несколько дней после нашего разговора перестал ходить на работу, и скоро его нашли в полнейшей алкогольной прострации и отступились. Рассказывали потом, что незадолго до нашего драпа его обнаружили ночью на улице раздетым и с проломленной головой: кто-то из соотечественников позарился на добротную одежду, да, наверное, подумал, что у такого респектабельного господина и в карманах что-нибудь водится. Мне он запомнился таким русским: работал усердно на нас, а не сомневался в победе своих. Тебе не кажется это нелогичным?

Вилли призадумался, стараясь объяснить психологию русского пьяницы.

- Пожалуй, я не нахожу в нём ничего непонятного, - ответил он. – Надо жить, а он ещё и любитель выпить как следует, вот и пошёл работать. Спиртное недёшево. Сколько оно стоило там?

- Да где-то порядка тысячи марок за бутылку.

- Вот видишь. Чтобы иметь, надо хорошо зарабатывать, надо хорошо работать. Вот и всё.

Герман с сомнением покачал головой.

- Не верится. Я его видел. Не так всё просто.

Вилли попытался продолжить свои догадки, благо времени на размышления было вдосталь, стараясь рассуждениями вслух нащупать мучившую соседа истину.

- У нас в отделе рассказывали, что русские вообще пьют много. Ты ведь знаешь, мы пьём, когда весело, а они больше пьют, когда тягостно. Может, и тот русский много и часто пил, чтобы забыться, знаешь, как наркоманы. Чтобы не видеть и не слышать жизни вокруг, которая его не устраивала. Ты говоришь, что он - запойный пьяница? Значит, и до войны пил так же, и коммунистическая жизнь ему не нравилась. Ни та, ни наша. Может, здесь разгадка? А народ свой он любил, потому и хотел ему победы, а угадал, всё же, случайно.

И снова Герман не согласился:

- Нет, не случайно. Я это видел и чувствовал. Разве не странно, что он бросил работу буквально за несколько дней перед кардинальным поворотом в войне? Он его предчувствовал?

- Слушай, Герман, ты мне совсем замутил мозги с этим русским, - тихо возмутился Вилли. – Ну его к чёрту! Нам всё равно не разобраться в загибах русского характера. Нет привычной ясности ни в поведении, ни в мышлении. Бросим гадалки?

Герман согласился:

- Ладно, замнём. Так и останется эта заноза в моём мозгу. Послушай ещё.

- Только попроще.


- 12 –

- Проще некуда, - начал Герман рассказ об очередной занозе. – Случилось это уже после Москвы, зимой, когда мы с трудом зацепились за проклятую стылую землю и старались не столько воевать, сколько выжить, выждать до весны. От такой жизни, конечно, остервенели, много пили и безобразничали, отыгрываясь за неудачи и на своих, и, особенно, на местных русских.

Чуть приостановившись, чтобы лучше припомнить и собраться с мыслями, Герман продолжил, и по тому, как он брезгливо скривил рот, стало ясно, что вся история, которую он собрался рассказать, ему неприятна.

- Четверо наших технарей с утра в дождь, стащив большую флягу спирта со склада, засели в одном из домов на окраине городка, вблизи которого мы тогда располагались. Не слушая хозяина, залезли в его погреб, достали, что там оказалось на закуску, заставили его и его жену нажарить картошки, яиц, сала, добытого в самом дальнем углу погреба. В общем, вели себя нагло и жёстко, готовясь к основательной пьянке в чужом доме как в своём, где им не грозила расправа начальства, не то, что на аэродроме. К тому времени пьянство у нас приняло повальный характер, и начальство карало за это нещадно, раздавая наряды на гауптвахту впрок, чтобы утишить напасть.

Вилли не упустил заметить:

- Стали, значит, пить как русские, уже не только по поводу радости?

- Да, - подтвердил Герман. – Глушили стрессы. Легко ли было пережить московский позор, да ещё, если ты в нём не виноват? Все переносили бегство от Москвы очень тяжело. Кроме меня, наверное.

Перейти на страницу:
Прокомментировать
Подтвердите что вы не робот:*