Новый Мир Новый Мир - Новый Мир ( № 8 2010)
Я же говорю — дело было в раю.
Деревня называлась Херрентиербах. Мы тут же переименовали ее в Херрентиербаховку. В одном из домов мы — московский ансамбль из четырех человек — разместились на время гастролей. В то утро мои товарищи еще спали, а я, жаворонок, пошел осматривать окрестности. Отмахав километра три по узкой асфальтовой дорожке посередине широкого поля Германщины, я успокоился — поначалу сердце сильно билось от нахлынувших эмоций…. Вот я иду по сельской местности — точно такой же, как у нас под Можайском, только здесь дорожка без единой выбоины, и злак какой-то на короткой ножке — был бы на длинной, подошло бы “стоит стеной” — а про этот и не знаешь, как сказать, — “лежит ковром” тоже не подходит, это про газон — в общем, некая плотная масса ниже колена начинается ровно в метре от дорожки и идет… нет, простирается (!) до горизонта — в общем, красиво, но совсем не по-нашему — и бог с ней, с красотой — но очень хочется, чтобы и у нас все было так… я долго подыскивал слово… все было так правильно. И обидно, что пока не так…
Желтое злаковое поле резко закончилось, и началось зеленое пастбище — на это разноцветное лоскутное одеяло я люблю смотреть из иллюминатора самолета. Вблизи, с запахами и звуками, было еще лучше. Вот она, благодать! Как уже сказано выше, я успокоился и метров триста шел, будучи абсолютно счастливым, вдыхая травяной настой и слушая птиц… Вдруг я подумал: а почему я назвал это чисто поле пастбищем? Я оглянулся — вдалеке паслось небольшое, не больше десяти голов, стадо. Наверное, я заметил его так называемым периферийным зрением — и неосознанно возникло “пастбище”. Привыкший к виду отечественных коров, я не сразу понял, что это за животные. Вид был у них явно не наш. “А чего ты хочешь, это же Европа”, — сказал мне внутренний голос. Я остановился. Одно из животных отделилось от остальных и повернуло голову в мою сторону. Забора не было, и только расстояние мешало рассмотреть анатомические подробности, которые помогли бы мне классифицировать этих парнокопытных млекопитающих или хотя бы понять, какого они пола. Ясно было только, что это крупный рогатый скот. Все три слова этого определения мне не понравились. Слово “скот” в русском языке часто употребляется как ругательство, и, согласно лингвистике, от скота можно ожидать скотского поведения, а если он при этом и крупный и рогатый…
А кстати, где пастух? Или они привязаны? В этот момент, отвечая на последний вопрос, неопознанные животные двинулись в мою сторону, быстро увеличивая скорость.
Первым порывом было — бежать. Я дернулся и вдруг увидел всю эту картину как будто со стороны. Посередине бескрайнего поля стоит человек, к которому несутся теперь уже несомненно быки хорошей немецкой крупнорогатой породы…
“Бескрайнего” — это, конечно, метафора — километрах в трех виднелись крыши Херрентиербаховки, а в другой стороне, но еще дальше — лес. Это не спасало. “Как голый на Красной площади” — залетела откуда-то дурацкая мысль. Еще я успел подумать, что книжные описания состояния героев в минуту смертельной опасности, как оказалось, соответствуют действительности. “Он похолодел”, “его ноги приросли к земле”, “кровь застыла в его жилах”, “его волосы встали дыбом” — все это было про меня. Правда, вся жизнь не “пронеслась перед моим мысленным взором”. Чего не было, того не было. Мелькнуло только: втроем они концерт не отыграют, придется отменять гастроли. Обидно…
Стадо приближалось с шумом курьерского поезда. Земля буквально дрожала. Я никогда ни до, ни после не испытывал такого страха, вернее, такого животного первобытного ужаса неандертальца, столкнувшегося на узкой дорожке с саблезубым тигром.
Оставалось метров десять, и я уже каким-то отстраненным, почти потусторонним, взглядом четко видел раздувающиеся розовые ноздри, клочья белой пены на губах, почему-то не грязные, действительно оказавшиеся парными копыта, рога — хоть и не такие длинные, как у их испанских сородичей, но вполне достаточные, чтобы проткнуть меня насквозь, особенно у вожака, бежавшего первым…
Спасибо родителям — мое сердце оказалось крепким и не разорвалось. Нервы были пожиже — когда стадо резко остановилось в трех метрах от меня, обдав жаром и запахом, я сел на землю и заплакал, даже можно сказать, зарыдал. Через пару минут сквозь слезы я смог рассмотреть препятствие, остановившее быков: в метре от земли в воздухе висела то-о-о-о-ненькая проволочка, совершенно незаметная на фоне едва шевелящейся и играющей всеми оттенками зеленого травы. Пройдя по проволоке взглядом, я увидел державшие ее столбики, тоже очень тоненькие и незаметные. Приглядевшись, я различил и фарфоровые изоляторы. Все стало ясно — проволока была под током, что, в отличие от дикого меня, хорошо знали цивилизованные немецкие быки, — действительно, не может же пастбище быть неогороженным! Тем временем они потеряли ко мне интерес и продолжили наращивание живого веса.
Не знаю, сколько времени я просидел на земле, вспоминая, кто из великих людей прошлого окончил свои дни при нелепом стечении обстоятельств, — войны и катастрофы я не рассматривал — и не смог вспомнить никого, кроме вещего Олега со змеей, — это не тянуло на тенденцию, и я стал понемногу приходить в себя.
Тут раздалось тихое шуршание шин — оглянувшись, я увидел человека на велосипеде, на нем были комбинезон и сапоги — типичная одежда немецкого фермера. Он остановился около меня и произнес что-то приветливое. Я встал и постарался повторить похоже. Видимо, мне это удалось, и он обратился ко мне с речью. Пришлось объяснять, что я нихт ферштейн, и дальше, на пальцах, что я русский музыкант, что приехал с друзьями вчера, что будут концерты — в общем, еще увидимся. Не уверен, что он понял, но формальности гостеприимства были соблюдены, и он стал отстегивать от багажника велосипеда какую-то коробку. Тут я снова обратил внимание на быков — они стояли у проволоки и смотрели на него так же, как недавно на меня. Фермер подошел к ним и каждому что-то дал — челюсти дружно задвигались.
Позже я узнал, что это были вкусные брикеты с нужными пищевыми добавками, ускоряющими процесс превращения травы в бифштексы, — но быки пока не знали, что их ждет мясокомбинат, и радовались соленому лакомству, которое им ежедневно привозил хозяин.
Кивнув мне на прощание, немец уехал. На все еще дрожащих ногах я медленно пошел назад. Быки нас просто перепутали! Хотя я выше на целую голову!! Ну хорошо, на таком расстоянии и человек может ошибиться… Но я же шел пешком, а у хозяина — велосипед! И одежда разная!! Идиоты жвачные… А если бы сердце не выдержало?!
Оказавшийся надежным мотор постепенно снижал обороты — ритмичная ходьба и окружающие декорации успешно помогали прийти в себя, и скоро я успокоился окончательно. Следуя воспитываемой в себе привычке во всем искать позитив, я с мстительной улыбкой подумал о том, что теперь мне будет гораздо легче отгонять от себя мысли о пользе вегетарианства, которые вместе со слабыми уколами сострадания к убиенным животным стали посещать меня в последнее время за обеденным столом…
Как же прекрасна жизнь! Даже в раю.
Пора невозможности слов
Ковальджи Кирилл Владимирович родился в 1930 году в Южной Бессарабии. Поэт, переводчик, прозаик, критик, педагог. Живет в Москве.
Ангел приснился
В детстве я скорей представлял тебя девочкой,
потом про тебя позабыл, завязал с пионерским галстуком,
ты примирился грустно со своим отсутствием,
как полагалось тогда в мире кумиров,
при которых с неба сыпались бомбы.
Но я продолжал, взрослея, чувствовать чьё-то вниманье,
нескромно приписывал это Всевышнему,
будто у Него другого дела и не было.
Я теперь понимаю — это ты, мой незримый болельщик,
я на длинном твоем поводке, мы давно не встречались, —
как ты выглядишь, я-то уже постарел…
Мифологический воздух полон свистящих стрел,
я проскочил между ними, преодолел перевал.
Теперь предлагается спуск? Я на тросе повис,
я не приспособлен к пропасти, мне некомфортно вниз.
Я тревожно заснул, мне приснилось, что ты меня поцеловал…
Современники
Сбрасывают книги
в баки… Подбираю,
выбираю авторов,
