Новый Мир Новый Мир - Новый Мир ( № 8 2010)
Позже я понял, что моя дружба с Валеркой многим казалась странной, особенно бабушке — у нее даже особым образом поджимались губы, когда она видела нас вместе: Валеркин дед служил “в органах”, а моя бабушка была вдовой “врага народа”. Добавить тут нечего. Но старинный московский двор на Таганке со всеми признаками хорошего двора — садом, дровяными сараями, столом доминошников, детской и волейбольной площадками, песочницей — с которой и началось наше знакомство — создавал узкопатриотическое чувство дворового братства, заставляющее совсем недрачливого меня бежать вместе с Валеркой наказывать наглецов из соседнего двора, сманивших турмана — гордость голубиной стаи Валеркиного отца… В таком дворе трудно было не подружиться — мы и подружились, благо ровесники.
Валерка рос атаманом. Не сказать, что он был злостным хулиганом, — просто он быстро усвоил, что ему все сходит с рук, — и привык к этому задолго до того возраста, когда от него можно было бы ожидать — если бы он оказался склонным к этому — поиска причинно-следственной связи между отношением к нему окружающих и местом службы его деда...
А я был довольно послушен, как позже рассказывала подругам мама, много читал и даже два года проучился в музыкальной школе по классу баяна, пока перенесенная желтуха с полугодовым запретом на поднятие чего бы то ни было тяжелее одного килограмма — а баян весил семь — не прервала процесс накопления навыков, необходимых будущему свадебному гармонисту, — эта перспектива тогда казалась весьма заманчивой и мне и окружающим… Но во время вынужденного перерыва я увлекся гитарой — Окуджава и “Битлз” и по отдельности могли сбить с толку любого любителя русских народных инструментов, я же услышал их практически одновременно, а времени — как для самозабвенного вслушивания в хрипящие магнитофонные записи, так и для поначалу корявого воспроизведения услышанного — у больного было предостаточно… О возвращении к баяну не могло быть и речи.
Итак, на полгода я выпал из активной дворовой жизни — на этом категорически настаивали врачи и мама. Я даже отказался от участия в традиционной драке “стенка на стенку” с соседним двором, при этом понимая, что мой авторитет теперь практически невосстановим. Но я с толком провел освободившееся время, и исполнение через несколько месяцев песни Окуджавы “А ну, швейцары, отворите двери, у нас компания веселая, блатная…” превзошло самые смелые ожидания, вознеся меня на дворовый олимп, как сказал эрудит Игорь со второго этажа.
Валерка, к счастью, был не завистлив, и наша дружба продолжалась еще лет семь, несмотря на скорый Валеркин переезд в новую квартиру в Текстильщиках. Вернее, квартир было две — одна для Валеркиных родителей, а другая, в соседнем доме, для Валерки с дедом. Все им завидовали — они были первыми. Я помогал другу переезжать, то есть носить и грузить в крытый грузовик мебель, тюки и прочее упакованное имущество. Мне запомнился один, средних размеров, чемодан — дед носил вещи наравне с нами, но почему-то не оставлял тот чемодан в грузовике, а шел с ним же назад за следующей порцией. Так эта единица движимого имущества и проболталась в его руке до грузовика и обратно раз двадцать. Валерка и его родители на эту странность никак не реагировали — либо знали, что лежит в чемодане, либо привыкли не задавать вопросы. Последнее было вероятнее — репутация у деда была соответствующая. Например, последние несколько лет дед общался с дочкой и ее мужем только через Валерку.
Дочку — позднего и единственного выжившего во время войны ребенка — дед увидел после долгого военного перерыва уже замужней женщиной с собственными взглядами на жизнь, которые, как выяснилось, сильно отличались от отцовских, — для себя дед объяснил это влиянием ее мужа, скромного сотрудника какой-то конторы, невысокого и худосочного — тот даже не воевал по причине слабого здоровья — но с характером… В общем, отношения сложились — так себе. Когда же через несколько лет родился крепыш Валерка, дед во время одной из ссор поставил под сомнение законное отцовство, что разрушило хрупкий мир окончательно. А дочка любила своего тихого мужа — хотя, казалось бы, за что? Сейчас я думаю, что главной причиной была его полная непохожесть на ее отца. Но мы, дворовые пацаны, этого тихоню тоже любили за доброту и, главное, за его голубиную стаю — гордость всего двора. Голуби примиряли с таким отцом даже Валерку, кумиром которого во всем остальном был дед.
Я опять с интересом посмотрел на чемодан. Оказавшийся рядом Валерка перехватил мой взгляд, но лишь недоуменно пожал плечами. “Тут важные документы”, — раздался веский голос. “Рассказывай, — подумал я, — документы же бумажные, значит, тяжелые, вон Валерка с книжной стопкой как корячится, а чемодан болтается, как пустой. Один лист в чемодане не носят — врешь ты, дядя… Но тогда что там лежит и почему ты не выпускаешь его из рук? Нет, здесь какая-то тайна”.
Поломав голову и ничего не надумав, я списал свою подозрительность на переживаемое мной тогда увлечение детективами — и на время успокоился. До разгадки было еще много лет.
После Валеркиного переезда мы стали видеться значительно реже, хотя в старый двор на Таганке он приезжал регулярно. Наши общие интересы оставались теми же: волейбол и футбол — летом, каток — зимой, песни под гитару и портвейн — всегда. Что еще нужно — не говоря про девчонок, но это уже не общие интересы, — когда тебе пятнадцать, шестнадцать или даже семнадцать?
Валерка собирался поступать в институт, не важно, в какой — особых пристрастий у него не было, зато был разряд по боксу, что, при поддержке деда, гарантировало зачисление в любой вуз, поэтому он просто перевелся в школу поближе к новому дому, но учебой интересовался мало, а занимался в основном спортом. У меня шансы были понеопределенней, поэтому после восьмого класса — все-таки к армии уже будет какая-никакая профессия, как сказала мама, — я поступил в техникум — сейчас такие учебные заведения называются колледжами. В техникуме я учился довольно успешно, но не очень-то напрягаясь: все свободное время отнимала гитара — самодеятельность тогда поощрялась. Техникумовский — первый в моей жизни — оркестр даже играл на танцах: их разрешали после разных торжественных мероприятий — начальство заметило, что ожидание объявленного неформального общения сильно поднимало уровень посещаемости любых скучных собраний.
Как и предполагалось, Валерка сразу после школы оказался в Бауманском, но скоро успешно подрался с другим студентом — отпрыском более влиятельного семейства; к тому же Валеркин дед был уже на пенсии и потерял значительную долю своих возможностей — и отчисленный Валерка пошел в армию практически одновременно со мной. Я попал в военный оркестр, Валерка — в морской десант, и наше общение надолго прервалось — в редких письмах мы писали друг другу в основном чепуху…
Встретившись после службы, мы обнаружили, что наши интересы перестали совпадать, а по некоторым вопросам мы и вовсе, можно сказать, идейные враги. Ввод советских войск в Чехословакию, “Мастер и Маргарита”, очередной съезд КПСС, “Один день Ивана Денисовича” и вообще сталинские репрессии, прошлое наших семей — любая из этих тем доводила нас до ссоры, но, остыв, мы вспоминали дворовое детство, а портвейн и Высоцкий завершали сближение…
Очевидно, наша дружба сошла бы на нет и сама собой — паузы между встречами постепенно удлинялись, — но тут умер дед, что стремительно ускорило развязку.
Валерка неожиданно позвонил и спросил, можно ли приехать поговорить. Я удивился — мы накануне виделись на поминках и встречаться в ближайшее время не предполагали.
— Что-нибудь случилось?
— Да нет, ничего… Сосед тут пристал с одним вопросом… Музыки касается… А у тебя ведь там есть… ну… знатоки разные…
— А в чем вопрос-то?
— Это не по телефону… Это показать надо…
— Приезжай.
Я был заинтригован. У меня действительно были знакомые среди музыкантов — да я и сам уже играл в профессиональном ансамбле. Но чтобы какой-то сосед обратился с музыкальным вопросом именно к Валерке?! Разве что Валерка распушил хвост — вон, мол, какие у меня друзья! Хотя и это сомнительно — хвалиться дружбой с ресторанным контрабасистом нормальный человек не будет…
Валерка тут же примчался. Оказывается, вчера, когда все уже разошлись, к нему зашел новый сосед по подъезду — сразу после работы — ну, помянуть деда и познакомиться поближе. Выпили, конечно, разговорились, и, слово за слово, Валерка рассказал соседу про друга детства, который музыкантом стал, — то есть про меня. Услышав это, тот заволновался и вдруг спросил, надежный ли я человек. Получив убедительный ответ, сосед под большим секретом поведал, что у него тоже был дед, после смерти которого на антресолях обнаружилась спрятанная скрипка — никто понятия не имел, откуда она взялась, — музыкантов в той семье отродясь не было. Первым и единственным (я добавил: “И естественным”) желанием было эту скрипку продать, но продешевить-то не хочется! Значит, нужна экспертиза, но она стоит немало — и хорошо, если скрипка окажется ценной, а вдруг барахло, тогда денег жалко. С другой стороны, если скрипка стоящая, то наверняка возникнет вопрос: откуда она взялась? Начнут копать, и вместо денег можно получить большие проблемы.
