Новый Мир Новый Мир - Новый Мир ( № 8 2010)
Валерка тут же примчался. Оказывается, вчера, когда все уже разошлись, к нему зашел новый сосед по подъезду — сразу после работы — ну, помянуть деда и познакомиться поближе. Выпили, конечно, разговорились, и, слово за слово, Валерка рассказал соседу про друга детства, который музыкантом стал, — то есть про меня. Услышав это, тот заволновался и вдруг спросил, надежный ли я человек. Получив убедительный ответ, сосед под большим секретом поведал, что у него тоже был дед, после смерти которого на антресолях обнаружилась спрятанная скрипка — никто понятия не имел, откуда она взялась, — музыкантов в той семье отродясь не было. Первым и единственным (я добавил: “И естественным”) желанием было эту скрипку продать, но продешевить-то не хочется! Значит, нужна экспертиза, но она стоит немало — и хорошо, если скрипка окажется ценной, а вдруг барахло, тогда денег жалко. С другой стороны, если скрипка стоящая, то наверняка возникнет вопрос: откуда она взялась? Начнут копать, и вместо денег можно получить большие проблемы.
— В общем, до поры, — тут Валерка многозначительно на меня посмотрел, — скрипку надежно перепрятали и теперь ищут подходящего эксперта.
— Ну а я-то чем могу помочь? — спросил я.
— Вот, смотри. Он картинку срисовал, ее там внутри видно, ну, вроде клейма.
Валерка достал листок бумаги. На нем был нарисован крест и две латинские буквы — “A” и “S” в двойном круге.
— Ты узнай у кого-нибудь из своих, стоит ли с этим связываться, и цену хотя бы приблизительную, а если потом и покупатель найдется, который не станет лишние вопросы задавать, — вообще отлично, мы с тобой по пять процентов получим!
— Хорошо, — говорю, — я знаю, кому это показать.
Я действительно знал одного из старейших мастеров Москвы — это знакомство досталось мне вместе с требующим ремонта контрабасом, который я купил по случаю через руководителя своего ансамбля.
— Только ты про меня и про соседа не рассказывай, — прощаясь, попросил Валерка, — просто узнай, что сможешь, а потом будем думать.
Закрыв за ним дверь, я почувствовал беспокойство. Валерка был какой-то не такой — он явно волновался, даже руки дрожали… Сосед тоже странный — у всей его семьи не оказалось знакомых музыкантов ближе меня! В Москве живут! И скрипка эта — откуда она взялась? Я был уже не рад, что связался с этим делом. В то же время я понимал, что и сам не успокоюсь, пока не узнаю все, что смогу. Еще раз разглядев рисунок, я обреченно вздохнул: похоже, я не успокоюсь, пока не узнаю все , — а рука уже крутила диск телефона. Мастер оказался дома — договорились на завтра.
Результат был ошеломляющий. Во-первых, мне пришлось сознаться, что знакомый моего знакомого это срисовал со скрипки, доставшейся тому в наследство, — без этого мастер, мельком взглянувший на рисунок, отказался разговаривать. Во-вторых, на рисунке была изображена метка Антонио Страдивари. В-третьих, это наверняка подделка, потому что все инструменты Страдивари известны наперечет, и уж точно такая скрипка не могла оказаться в руках человека, который не знает, чем владеет, — иначе зачем спрашивать — и поэтому она стоит столько, что не хватит оплатить экспертизу.
— В-четвертых, — загибая пальцы, продолжал мастер, — даже если предположить, что это настоящий Страдивари, то он наверняка краденый, и тут два варианта — или эксперт даже не возьмет эту скрипку в руки, или возьмет для того, чтобы сообщить куда надо, потому что, в-пятых, если таки допустить в-четвертых, продать ее тихо все равно нельзя — органы наверняка об этом узнают, и проблемы будут такие, что не хочется вслух говорить. А сумасшедшие миллионеры, готовые скупать подобные вещи и никому их потом не показывать, есть только на Западе — но я не знаю никого, кто бы взялся за переправку, — это расстрельная статья. Так что давайте считать, что вы срисовали эту картинку из дореволюционного справочника и просто морочите старику голову… Правда, неясно, где вы, молодой человек, смогли найти этот справочник, — хотя, если получить допуск в спецхран Ленинки…
На следующий день Валерка выслушал мой отчет с серым лицом, после чего невнятно поблагодарил и ушел — жалея, по-моему, что обратился с этим ко мне, и больше мы никогда не встречались. Правда, пару раз я ему позвонил, как обычно, но разговор не клеился — ну, к этому давно шло — а тут еще эта скрипка — хотя какое мне до нее дело? Но это только если она соседская… А если сосед — это выдумка, первое, что пришло в голову не совсем оправившемуся после поминок наследнику? Ну и что? Зачем врать? Чего ты испугался? Что я стану спрашивать, как попала к бывшему подполковнику скрипка Страдивари? Ну, попала, ты-то здесь при чем? Или ты боишься, что мне придет в голову то, что пришло бы тебе, будь ты на моем месте? А как же наша дружба? Ты помнишь, сколько раз ты выручал меня в мальчишеских драках? А как мы пели Высоцкого?
И что теперь?
Но тут, к счастью, меня отвлек очередной роман…
Лет через пятнадцать, случайно встретив общих знакомых, — вслед за Валеркиной семьей многие бывшие соседи переехали в Текстильщики — я узнал от них о нелепой Валеркиной смерти.
Началось все с пожара в его доме. Хотя Валерка работал в ночную смену, а жена успела выбежать, да и квартиру вместо полностью выгоревшей им дали даже лучше прежней — Валерка вскоре запил, жена, не выдержав, ушла, а сам он зимой замерз в укромном месте за забором стройки, куда зашел, видимо, по малой нужде. Еще вспомнили, что, выпив, Валерка всем рассказывал о сгоревшем несметном богатстве, — ну, это все погорельцы так говорят…
Все встало на свои места. Служба деда — таинственный чемодан — мифический сосед с рассказом о скрипке — странное поведение Валерки… Значит, он верил, что это действительно Страдивари! Мне веры было мало. Но проверить это было негде — не идти же в органы.
Прошло еще лет десять. Стал доступным Интернет. И вот однажды, собравшись с духом, я углубился в дебри этой глобальной паутины, где и откопал упоминание о скрипке Страдивари, след которой терялся в блокадном Ленинграде. Последним ее владельцем был профессор Н., арестованный и сгинувший в лагерях. “Как мой дед…” — подумал я. Изображение на экране стало расплываться. “Это от переутомления”, — почему-то громко сказал я и полез за платком.
Когда я успокоился, у меня ненадолго возникло желание найти членов семьи профессора и рассказать им историю скрипки, — но скоро прошло. Что я им скажу, даже если они существуют и я их найду? Что я знал человека, который, по всей вероятности, участвовал в аресте их родственника? Что я могу показать дом, где сгорела принадлежавшая им скрипка великого Антонио? Что страх потерять то, чем он сам не мог воспользоваться, оказался самым сильным мотивом, искалечившим и так-то не слишком счастливую жизнь лучшего друга моего детства Валерки? Кому от этого станет легче?
Я вздохнул и дочитал заметку до конца. Там говорилось, что, вероятнее всего, скрипка утеряна безвозвратно.
Но наверняка это знал теперь один я — если только Валерка не рассказал о скрипке жене, но это вряд ли: все-таки он был любимым внуком своего деда…
В раю
Смертельной опасности подвергаются все и постоянно. Мысли об этом, мягко говоря, неприятны, и каждый нормальный человек гонит их от себя, хотя все средства массовой информации — как и окружающая действительность вообще — стараются не дать нам забыть о бренности всего живого.
Ежедневно мы слышим и читаем:
Метро является транспортным средством повышенной…
При обнаружении подозрительных предметов и лиц…
Срочное сообщение — в Египте автобус с туристами…
Взрыв газа унес…
Обрушение произошло по вине….
Пьяный водитель не справился…
Рассматриваются несколько причин катастрофы…
Врачи сделали все возможное…
и наконец: “Не влезай — убьет!”
Я до сих пор удивляюсь, почему я тогда не умер. Дело было в раю — недалеко от небольшой деревни Германии 1990 года. Кто помнит Россию того времени, тот поймет, а для тех, кто не помнит, объясняю: тогда очень уместным и понятным было китайское проклятие: “Чтоб ты жил в эпоху перемен!”, и любое спокойное место на земле казалось нам раем. Наверное, в Германии газеты и телевидение тоже живут по принципу “хорошие новости — это плохие новости”, и вернувшиеся из города фермеры рассказывают соседям в первую очередь о том, что “там у них в городе” случилось, — но мы не знали немецкого (!), и на слух рассказ о рыбалке не отличали от показаний очевидца аварии — это в плюс к немецкой же глухомани — с непугаными косулями и зайцами, с рыбой в прудах, с грибами да с ягодами, которые никто, кроме нас, и не думал собирать, и совсем не из-за плохой экологии, с которой тоже был полный порядок…
