Новый Мир Новый Мир - Новый Мир ( № 9 2013)
Я взялся переводить Мидянку по двум причинам. Во-первых, его стихи мне нравятся — и множеством отчетливых реалий, и внятностью, компактностью в сочетании с формальной изощренностью, да и в пресловутых диалектизмах есть для меня особая прелесть. Во-вторых — мне часто доводилось слышать, что эти стихи непереводимы...
Вообще-то переводы с близкородственных языков затруднительны хотя бы уже потому, что сам задаешь себе совсем другую меру точности, чем при переводе с далекого языка. Особенно когда переводимые стихи, как у Петра Мидянки, выглядят просто и неприукрашенно. Но даже там, где, казалось бы, возможен буквальный перевод, часто оказывается, что это не слишком-то естественно звучит по-русски. И конечно, остается проблема диалектных слов и оборотов. Если их переводить буквально — утрачивается колорит, но сохранять все диалектизмы — тоже нельзя, уж слишком их много.
Для переводов я отобрал стихи, можно сказать, этноисторического толка. Часть диалектизмов (и одно общеукраинское слово) оставил как есть и дал пояснения в сносках — ведь Мидянка и сам к своим книжкам прилагает словарики малопонятных слов, к сожалению очень неполные. В сносках же представлены и минимальные сведения об упоминаемых в стихах персоналиях. Большинство географических названий оставляю без пояснений — с географией пытливый читатель уж как-нибудь разберется.
* *
*
Солодкий звук лужанської недiлi
Все ж не такий, як в iнших Божих днiв.
А зранку хтось ногами дубонiв,
Збирав грушки в отавi переспiлi.
З верхiв бабки приходили змарнiлi
I опирались на камiнний мур.
В корчах здригався на порогах звур,
З лiсiв вiдпара пiднiмалась бiла.
Терпкий свiток ожиння та псянок
Став лагiдним од пташих спiванок.
I ти iдеш, ще накругло завита.
Так дивно усмiхаєшся менi.
Видзвонює маржинка на грунi,
Василиковий запах серед лiта.
* *
*
Лужанским [1] воскресеньем звук все ж слаще
Чем прочим Божьим днем. Уже с утра
Отавой топотала детвора,
Где груши-падалки коричнево-блестящи.
С верхов брели старухи; подуставши,
О стену опирались. Под горой
Перед порогом корчился сулой,
Белея, восходил туман над чащей.
Мир ежевичников и травяных усов
Помягче стал от птичьих голосов.
И ты, с улыбкой чудной, яснолика,
В платочке до бровей, идешь ко мне.
Коровий колокольчик на холме,
Посреди лета запах базилика.
sub /sub
* *
*
Расплескался серебром Надь-Аг,
С глубями зелеными при устье.
Где б прочесть про наше захолустье,
Где там Горнад, Лаборец и Ваг?
Сам подашься в дальний Яблочин,
Вспомнишь омуты, где ямина на яме.
Холмщина с полями, с журавлями,
Что Канон, что Литургийный Чин.
Вот топают жандармы в Ясеню,
Распотрошив по выселкам родню,
Взмутив колодцы тихой чистой влаги.
Попотчевав лещиновым дрючком,
В Сигит отконвоируют молчком
И шконку забронируют в тюряге.
Бабота [2]
Будителей, учителей бомонд.
«Kedves fiam» [3] , — проговорит Годинка [4] ,
Рождественская чудо-мандаринка —
Для патриархов самый шарм и понт.
Полным-полно находок и утрат:
Латинские отчитаны каноны,
А в Повче что за прелесть лентионы [5]
И в августе купанья в Блаубад…
А что еще? — небес лазурный тент
Надежды прежние, которых больше нет,
И Зореслава [6] называешь «вуйко» [7] .
Еще улыбки мимолетный след,
Как встретится какой реципиент,
Что курит файку [8] , цедит джин и цуйку [9] .
Мое почтение, господин Уорхол
Русин Андрей Вархола [10] — иль хохол?
Греко-католик, ставленник поп-арта.
Уорхол Энди — джаз и рок-н-ролл!
Куда там виршеплетам или бардам!..
Богобоязненный и конвульсивный фолк,
При челке белой и в очечках… Энди!
И многоликий туческреб Нью-Йорк:
Все казино, вся кока, бренди, денди.
Покойся в Питтсбурге, где соус, мармелад,
Кресты схизматиков, печальный колумбарий,
Игра в рулетку, записи рулад,
Расшитый саккос и русин-викарий.
Паранормальный ракурс камбалы…
О Земплин, Спиш [11] , Нью-Джерси и Аляска.
Из наркотической завесы, сизой мглы —
Дизайн супов, платочки — и запаска [12] .
Попытка антропологии
Мы закарпатцы
Али не закарпатцы?!
Мы рутены
Али не рутены?!
Воду пьем свалявскую
Али сельтерскую?!
Соль потребляем солотвинскую
Али моравскую?!
Едим брынзу польскую
Али румынскую?!
Мы газдове
Али не газдове? [13]
Рыбари али не рыбари?
Охотнички али не охотнички?
Фартовые али не фартовые???
ИЛИ:
«Возьми пень,
Приодень,
Нареки
Именем,
Вот тебе и
ЧЕЛОВЕК…»
Ходiння в комiтат Бач-Бодрог
В далекiм Коцурi, де сербська сторона,
Почерез мряку, iнiй та тополi,
Руснацтво гарувати йде на поле:
Там соняхiв пеньки й озимина
З’єднались стиха в голосистий хор,
Серед рiвнини млака спить солона.
Але чому мовчать тепер п’ять дзвонiв,
Чому з туману мружиться собор?
Бач-Бодрог, Гайдудорог, Шариш, Спиш…
Котрi ще знаеш руськi комiтати
В провiнцiї Паннонськiй? Треба знати…
Плаский Бач-Бадрогу, це ти менi болиш.
Не заздрiсна, важка твоя судьба
Переселенства, все ж не верховенства.
В своєму первородствi ти, в первенствi,
На рiвних землях оранка й сiвба.
Отак щороку, так — десятки лiт…
У срiбнi вберi вдягнуто дерева,
Як Керестур, як Вербас, ветхi й древнi,
Там не один поет прийшов на свiт.
Дарма довкiл груднева непроглядь…
Як на полотнах Мункачi — там бурi.
Новий некрополь в Руськiм Керестурi
Зарано розпочав Юлiнко Надь…
I тут чигає люта круговерть,
I нам життя вiдпущено на палець.
I замордований на ловах бiлий заєць
Ще прагне розгадати власну смерть.
Нiмецький циркуль Коцур розпростер,
Що тут вартують тi лайливi серби?!
Ми заховали у дуплистi верби
На всякий випадок ще справний машингвер.
Бо нас покавалковано! На кiн
Нас кинуто, розкидано по свiту…
Либонь, село, з туману розповито?!
I пiд вiкном, цимбори, тупне кiнь,
Зарухається на полях стерня…
Всiдлємо ж бетярського коня?!
Хождение в комитат [14] Бач-Бодрог
В далеком Коцуре, где наши руснаки
Идут с рассветом надрываться в поле:
Сквозь иней, изморось, на сербском том раздолье,
Где озимь и подсолнухов пеньки
По-тихому сплелись в нестройный хор,
А место топкое все солоней и зыбче.
Но что ж колоколов не слышно нынче
И сумрачно прищурился собор?
Бач-Бодрог, Гайдудорог, Шариш, Спиш…
Еще какие наши комитаты
В Паннонии неблизкой? Надо знать их…
Бач-Бадрог плоский, как же ты болишь.
Чему завидовать? Нелегкая судьба
Переселенства — нет, не верховенства.
А что до первородства и первенства,
Так это пахота, и сев, и молотьба.
Из года в год — и так десятки лет…
Там в серебро разубраны деревья,
Как ветхий Керестур, как Вербас древний,
Там не один поэт явился в свет.
Декабрь, и за три шага не видать…
Как на полотнах Мункачи [15] — всi в буре.
Некрополь новый в Русском Керестуре
Безвременно открыл Юлинко Надь [16] …
И поджидает злая круговерть,
