Новый Мир Новый Мир - Новый Мир ( № 9 2013)
Анна тоже с трудом разогнулась, и в спине ее что-то захрустело.
— Потому, девка, он еще сто таких, как ты и Надька, ухайдакат. Вот и подумай, нужно мне тако щастье али нет. По карману ли цена. По рылу ли каравай. По тебе дак без Клавы мир стоит. А по мне дак — мир на Клаве держится.
— Так чего тогда…
— Эх, девка. Щастья-то нет — ни тама, ни здеся. А щастья-то хоцца.
Мой следователь и я сидели у постели то ли умирающей, то ли раздумывающей, помирать ей или нет, Анны. Следователь задавал ей вопросы, а она дышала на него жаром своих воспаленных глаз, по радужкам которых прошла граница между тем и этим миром.
И молчала.
— Не готова она еще, — буркнул следователь и стал собираться.
Я тоже приготовился было уходить, потому что чувствовал, как мешаю остальным женщинам, но тут дверь палаты распахнулась и появилась Наська, на руках которой сидел ребенок (имени я в прошлый раз не удосужился спросить). За Наськой в палату зашел опухший и типично виноватый муж.
Мальчуган попросился на пол и забегал между кроватями, перебегая от одной постели к другой. И как воскресли, как помолодели и похорошели эти приговоренные к смерти и приготовившиеся к ней женщины. Как с отвращением, пусть на минуту, они отбросили всякие мысли о старухе с косой. Как потянули свои морщинистые, пораженные артритом руки к маленькому, но крепко сбитому малышу, сновавшему между уродских кроватей.
И даже Анна, когда Наська с мужем и ребенком покинула палату, а я дождался их ухода, потому что не мог оторвать глаз от этой картины… Так вот, даже Анна приподняла кисть, больше напоминающую корягу, нависшую над темной рекой, и покрутила суставом на сотую долю оборота, словно бы над темной рекой пронесся ветер.
Не надо войн, революций. Надоело.
Просто нарожайте детей и принесите их к Белому дому.
Принесите и положите перед охраной.
Пусть орут.
Миллионы.
Миллиарды.
Здоровых, крепких младенцев.
От которых хочется жить.
У нас не так.
Снуют между рядами бездельников упырихи с презиками.
А «наглых» сперматозоидов, которые поняли, что они в ловушке, и в отчаянном прыжке пробили смерть, воняющую химическими заменителями клубники, на выходе ждут рыночник, торговец спиртом, дилер, сутенер, а если и это «не поможет», — безымянный убийца с булыжником в руках.
Копаю грядки на своем вот уж два года как холостяцком огороде.
С женой мы развелись, потому как я был застукан с поличным, на месте преступления, и сказать, что, мол, я тут в трамвае катаюсь, язык не повернулся.
И все ради кого…
Эх! Хорошо, что не разлетелась эта история по городу.
Жена вот прямо как узнала, так чемоданы собрала — и адью.
Как не бывало.
А я остался, подлый и одинокий.
Анна, помню, от души повеселилась надо всей этой историей:
— Проводил свою я клячу,
У ворот стою и плачу:
«Ой ты, милая моя,
Подь ты на хрен от меня…».
Сиделка позвонила мне примерно в половине пятого дня.
— Что? — выдохнул я в трубку.
— Вроде получше стала. Слушай, тут дело идет к выписке. Ты бы сходил, похлопотал, чтобы оставили на платной койке. Куда тебе такой довесок? Не к мужу ведь в дурдом ее отправлять.
И я ходил, хлопотал, оформлял бумаги.
Потом заскочил к самой Анне.
Старушка у меня порозовела.
Я помог ей сесть, вернее, просто приподнял ее на подушке.
— Надоела я вам всем… — неожиданно выдала Анна поток связной речи.
— Да ладно ты… — Я положил руку на ее невесомое, птичье плечо. — Выздоравливай, давай. У нас с тобой на лето ведь планы, забыла? Нам жить и картошку копать…
Соседка покачала головой, и трудно было понять, не забыла она о планах или им не суждено будет сбыться.
Анна и Моль сидели на скамеечке у забора и смотрели на огород.
Марья хлопотала в доме. Последнее время она отдалилась от двух своих новых подруг.
А огород был красив. С ровными рядками картошки, выполотыми грядками с луком и свеклой, редисом и морковью, укропом и петрушкой.
— Славно потрудились, — вырвалось у Моли. — Эх, бабка, жалко, сигарет у тебя нет. Покурить хоцца.
— Так ты у подруги стрельни.
— У Марьи? Курит, что ль, курва?
— Зачем у Марьи…
Солнце зашло за тучи.
Моль продиралась через лес на единственный огонек среди первородного мрака.
У костра сидела Надька. И в то же время не Надька. Что-то изменилось в ней. Она была словно старше себя на пару месяцев. И когда Моль присмотрелась, то поняла, что именно в Надьке было не так. Вернее, именно так, как и должно быть. У Надьки появился маленький, еле заметный животик.
— Моля, ты куда делась? Парни тебя искать побежали, да тоже заблудились, наверно, — хихикнула Надька. — Садись греться. Я уж изготовилась в город ехать. Страшно тут. Сгинули, думаю, все вы, что ли?
— Слышь, Надька…
Тут голос у Моли дрогнул, и она неожиданно сгребла подругу в крепкие, неженские объятия.
— Наденька ты моя… Не ходи никуда. Я уйду, а ты не ходи. Сиди тут, слышишь? Просто — не смей.
Надька кивнула:
— Ладно, ладно. Чего разоралась?
Потом опустила голову на плечо Моли, тут же засопела и даже негромко всхрапнула…
Моль снова ринулась через лес.
Обдирала с себя одежду, кожу, исступленно шептала: «Господи, вынеси. Вынеси меня, Господи. И вынести, Господи, пособи…».
Наконец выскочила на дорогу.
Анна светила фонариком:
— Скорее, скорее.
Из темноты на них летела машина, большая машина. Моль махнула рукой, и тут же раздавался визг тормозов. Фонарик погас.
— Подвезти, красавица?
— Да, подвезти, — хрипло выговорила Моль.
— Куда?
— В Воронье Поле.
— В Воронье Поле — это можно. Это нам как раз по пути. Полезай в машину.
Моль обернулась, угадала в темноте крестовый взмах легкой, почти птичьей руки и взлетела в салон…
Когда она отняла свое мертвое лицо от липкой грязи, кто-то утер ее и погладил по голове.
Открыв незрячие глаза, она увидела саму себя, такой, какую видела во сне и так хотела увидеть в жизни.
— Привет, сестренка, — улыбнулась ей девушка в белом платье. — Вставай, некогда разлеживаться. Работы — непочатый край. Я на секунду, повидаться и сказать, что горжусь тобой.
Последующая сцена сестринских объятий, поцелуев и слез была бы чересчур трогательна, чересчур сентиментальна даже для людей. А что говорить об ангелах? Но все разом оборвалось, когда поблизости раздался явственный, полный отчаяния крик:
— А-а-у-у-у…
Телефонный звонок разбудил меня утром.
Звонила сиделка.
— Что?
— ВСЕ.
— КАК!?
— Только что. Приходи.
Через полчаса я уже бежал по больнице.
— Говорят, всю ночь стонала, — рассказывала сиделка, пока я собирал личные вещи Анны в огромный черный пакет.
Анна лежала, с головою накрытая белой простыней.
— Не говорила ничего? — почему-то спросил я.
— Одно слово. В самом конце. Странно так… Приснилось ей, наверно, что-то.
— Какое слово?
— КАМАЗ.
Я заорал, выхватил из кармана телефон и бросился в коридор.
— Молодец какой! Переживает! Племяннице торопится сообщить! — неслось у меня за спиной по палате.
Я действительно переживал и торопился сообщить, но только не о смерти Анны, которая и была здесь единственным молодцом. И не ее племяннице.
— Слава, КАМАЗ! Ты понял?.. Ты понял, Слава? КАМАЗ… КАМА-А-АЗ!!!
— …мать, мать, МАААТЬ…
А потом нахлынуло.
Я сидел, словно пораженный ударом палицы в самое темя, и ждал ритуальщиков.
— Не грусти!
Я повернул голову вправо.
На меня смотрела темная седая женщина, лежавшая под капельницей.
— Не грусти, — повторила она.
И поведала мне все то, что рассказала ей Анна в горячечном бреду и чего никому живому не дано было видеть в Аннином доме. Про Моль, и Марью, и страшного толстячка с мертвыми глазами, и прибранный огород, который остался ждать тех, кто придет и будет собирать урожай. Оставалось только верить или не верить этой истории. И я поверил. Потому что нельзя было не поверить ей…
Через час пришли ритуальщики. Взялись за простыню, гикнули, рванули… Что-то потекло на пол. Тело переложили на носилки. Только это была уже не Анна. Это было то, про что сама она говорила с усмешкой: «Как сдохнет старая кляча, заройте в землю».
Беременная медсестра попросила меня открыть форточку.
Мой знакомый следователь с запыленными и бесконечно усталыми глазами сидел напротив меня в деревенском доме, курил сигарету за сигаретой и рассказывал, рассказывал, рассказывал изнанку жизни:
— Конечно, Иванов сразу его вспомнил. Но, самое главное, его вспомнил и описал урка из красных жигулей. Память у зонаря, особенно такого, который даже для своих ниже уровня плинтуса, фотографична. Секунда на встречке. Единственная встречная машина за полчаса! Еще и поэтому запомнил, бродяга! И рассказал! Да еще и добавил: «Экс-пи-ди-тор, мля. Скажешь потом, куда его отправят. Я на зону шепну. Девку… жалко. Хоть кто-то на меня как на человека посмотрел. А я ее на убой…». Впрочем, это уже лирика. Что сошлось: продуктовая фура на основе КамАЗа. Зеленого цвета. Дальше — дело техники. Нашли мы водителя этой фуры. Такой… Обаятельный толстячок, сыплющий анекдотами и веселыми историями из жизни. Только вот экспертиза показала, что в машине этого толстячка побывала Моль. Да он особо и не отпирался. Что была в машине. Бессмысленно потому что, не дурак. А уж когда мы глубже копнули… Он сам с пятьдесят третьего. Был судим за изнасилование. И знаешь когда?
