Даниэль Глаттауэр - Потому что
— Отчего?
— Я думал об убийстве.
— Что именно?
Я не ответил. В зале стало тихо.
— Где лежало ваше оружие?
— В кармане куртки.
— Все время?
— Да, я засунул его в вязаную перчатку.
— Зачем?
— Таким образом я его спрятал.
— Когда вы появились в баре?
— Около десяти часов. Я был в числе первых посетителей.
— Что бы вы делали, если бы ваш столик оказался занят?
— На всякий случай я его зарезервировал.
— Что произошло позднее?
— Я пил блауэр цвайгельт.
— Много выпили?
— Этого я вам сказать не могу.
— Один бокал или около литра?
— Около литра.
— Много.
— Я нервничал.
— После такого количества алкоголя вам могла прийти в голову любая глупость.
— Самые большие глупости приходят в голову трезвым, полагаю.
— Вы хотели, чтобы это придало вам смелости?
— Очевидно.
— Для чего?
— Чтобы совершить убийство.
Тут по залу снова пробежал шепот.
— Ну, а потом что произошло?
— Я положил пистолет на стол.
— Зачем?
— Чтобы привести его в нужное положение.
— Что вы имеете в виду?
— Повернуть дулом к входной двери.
— Вы не пытались повернуть его дулом к себе?
— Нет.
— Может кто-нибудь подтвердить ваши слова?
— Нет. Этого никто не видел.
— Чего именно никто не видел, того, как вы поворачивали пистолет дулом к себе?
— Я повернул его дулом к входной двери.
Последнюю фразу я прокричал и тут же извинился.
— Дальше.
— Я положил палец на курок и приготовился ждать.
— Чего?
— Пока кто-нибудь войдет.
— Кто именно?
— Моя жертва.
— Кто должен был стать вашей жертвой?
— Кто-нибудь.
— А если бы вошел ребенок?
— Дети не посещают подобных заведений.
— А если беременная женщина?
— К Бобу ходят только мужчины, именно поэтому я и выбрал его бар, чтобы совершить убийство.
— Вы часто повторяете слово «убийство» без необходимости. Зачем?
— Просто называю вещи своими именами.
— Мне кажется, будто вы произносите это слово с гордостью.
— Я не горжусь тем, что совершил убийство.
— Самоубийство у вас не получилось, но кое-что вы смогли, так?
Я потер глаза кулаками.
— В самый последний момент вы инстинктивно отвернули дуло от себя, но выстрел все-таки прозвучал, и пуля попала в только что вошедшего мужчину?
— Нет! — закричал я.
— А что, если баллистическая экспертиза допускает вращательное движение оружия на момент выстрела?
— Значит, она ошибается!
— Пожалуйста, не кричите.
— Извините.
В зале поднялся шум, и я зажал уши руками.
Судья объявила перерыв на десять минут.
Я остался на скамье подсудимых. Охранники поддерживали меня с двух сторон. Адвокат положил мне на плечо руку. Я чуть заметно вздрогнул, потому что не хотел обидеть его. Тогда он убрал руку, ведь он был хороший человек.
И тут я уставился на мою обувь. Она была из моей прошлой жизни. Для моей прошлой жизни. Выходные ботинки. Черная, матово блестящая кожа, широкий мысок. Около четырех лет назад я купил их в магазине. Мерил. Смешно! Стоял солнечный день. Понедельник, я уже закончил работу. Через пару недель после ухода Делии. Они мне сразу понравились. «Я беру их», — сказал я продавщице. Наверное, даже рассмеялся. Мне было весело. «Без коробки, пожалуйста», — попросил я. «Возьмете что-нибудь из средств для ухода за обувью?» — предложила она. «Нет, спасибо», — ответил я. Так я купил ботинки. Смешно!
— Продолжим, господин Хайгерер?
— Да, госпожа судья.
— Итак, вы нацелились на входную дверь?
— Совершенно верно.
— И что вы увидели там?
— Как открылась дверь.
— И?
— И кто-то вошел.
— Кто-то?
— Да, кто-то.
— И?
— Я начал считать: «один-два-три-четыре-пять».
— Зачем?
— Потому что я знал, что через пять секунд вошедший будет находиться на линии визирования. Я наблюдал это уже сотни раз.
— И?
— На счете «пять» я спустил курок.
— Не глядя?
— Я поднял голову, после того как выстрелил.
— Почему?
— Не выдержал.
— А ранее?
— Видел его лишь мельком.
— Что же вы видели?
— Темные мужские ботинки, голубые джинсы и красную куртку.
— А лицо?
— Не видел. На лицо падала тень.
— Тень?
— Да, тень.
Аннелизе Штелльмайер замолчала, потом что-то пробормотала, закрыв глаза.
— И что потом?
— Что именно вас интересует, госпожа судья?
— Как вы себя чувствовали?
— Плохо.
— Почему?
— Потому что я убил человека.
— Вместо того, чтобы убить себя?
— Пожалуйста, не надо, госпожа судья.
— И что вы делали? Вы сразу признались?
— Я хотел.
— И что?
— Мне было стыдно.
— Перед кем?
— Перед самим собой, инспектором Томеком. Мы давно знакомы, он мне не поверил.
— Почему же он вам не поверил?
— Потому что он знал меня другим.
— Вас все знали другим, господин Хайгерер. И теперь нам приходится заново привыкать к вам.
— Да, и в этом моя проблема, — согласился я.
В зале все стихло.
Судья закончила. Теперь пришел черед других задавать вопросы. Я отвечал не задумываясь. Так прошло несколько часов. Физически я чувствовал себя хорошо, то есть вообще не ощущал своего тела и действовал машинально. Иногда я смотрел на присяжных. Каждый раз, поднимая голову, я видел их испуганные лица. Их тронула моя история. Даже порнопродюсер как будто ею заинтересовался. Он нашел этот фильм захватывающим.
Я все еще надеялся на Зигфрида Реле. Он был моим человеком, потому что поверил мне. Он спросил, нет ли во мне подавленной агрессии. Я был вынужден его разочаровать, чему он, казалось, не удивился. Тогда он изменил формулировку:
— Скажите, откуда у вас странная идея фикс — убить человека?
Реле произнес это сурово, как того требовала ситуация. Он сжал кулаки и широко раскрыл глаза. На его висках надулись жилы. Почему я не такой, как он? Быть убийцей недостаточно, нужно хотя бы немного выглядеть соответствующим образом. Почему я не такой, как Реле?
— Да, это была идея фикс, — согласился я.
— И причину вы нам назвать не хотите.
— Нет.
— Значит, все-таки причина есть?
Коварный ход. Я задумался.
— Разумеется, все на свете имеет свою причину.
— И вы ее знаете?
Два-шесть-ноль-восемь-девять-восемь.
— Да, — нерешительно кивнул я.
Я хотел бы оставить данный вопрос открытым, но дал на него определенный ответ. В зале поднялся шум. Пенсионер Хельмут Хель призвал публику к порядку.
— То есть вы не желаете нам ее открыть, — задумчиво промолвил Реле.
Он хотел, чтобы это прозвучало с сарказмом. Оскалился, чего ему делать не следовало: слишком много дырок зияло между зубами.
— Совершенно верно, — прошептал я.
— Просто так не хотите или же и на это имеется своя причина?
Реле встал и смотрел сейчас куда-то поверх моей головы. Он набрал в грудь воздуха и походил сейчас на оперного певца. Вот только голос подкачал.
— На все есть причины, — произнес я.
— Спасибо, вопросов больше не имею! — прокричал Реле.
В прошлой жизни я тысячи раз слышал эту фразу, когда готовил репортажи с судебных заседаний. Формула победителя. В кинофильмах она обозначала конец эпизода.
Тут разбудили профессора Бенедикта Райтхофера, чтобы он прокомментировал мой случай «неудачного самоубийства». И он сказал то, что от него хотели слышать. Его формулировка не оставляла лазеек для дальнейших уточнений, поэтому обе стороны остались довольны. По словам Райтхофера, внутреннюю агрессию в большинстве случаев установить гораздо труднее, чем ориентированную вовне. Мучительный стыд в результате неудавшегося самоубийства часто притупляет страх перед возможными последствиями уголовного преступления, вплоть до многолетнего тюремного заключения. Идентификация себя как убийцы в собственном смысле этого слова в данном случае может иметь для пациента толковательное значение и даже сыграть роль антидепрессанта, поскольку дает выход подавленному чувству стыда.
— Вот так, если хотите знать мое мнение, — осторожно добавил профессор.
Тем самым он напоминал, что его слова не имели здесь никакого юридического веса и звучали скорее как дополнение к основной, так сказать, программе. Заседательницу, напомнившую мне мать, от них еще больше потянуло в сон. Меня же вдруг охватил панический страх, который возникал каждый раз при мысли, что меня могут оправдать. Что я, убийца, буду делать там, на свободе? Покупать обувь? Мерить ботинки?
21 глава
В камере меня ждало письмо. Его засунули в газеты, которые я больше не разворачивал, поскольку сейчас как никогда надежно был изолирован от внешнего мира. Белый конверт покрывали красные пятна. На месте имени и фамилии значилось: «Заключенному Хайгереру, освободителю». Там, где указывался отправитель, стояло одно-единственное слово: «Спасибо». Кто и за что благодарил меня? Я терялся в догадках.
