Изабель Фонсека - Привязанность
— «В Мумбаи, если позволите», — сказал Марк, имея в виду поправку, которую Викрам сделал за обедом. — Давай-ка сотрем все следы Британской империи зла, ты как, не возражаешь? Забудем, к примеру, о парламентской системе или о независимом судопроизводстве. Он, может, предпочел бы свалиться откуда-нибудь из Заира, или его надо называть Демократической Республикой Конго? Нам, наверное, надо радоваться, что мы обедали не с представителем какой-нибудь Буркина-Фасо или Гонконга.
— По-моему, ты был прав, когда начал с того, что он потрясающий парень, — сказала Джин, разворачивая Марка в противоположную сторону. — Слегка педантичный, с этим я согласна. — Она отскребла какую-то еду, прилипшую к столешнице. На самом деле Викрам показался ей поразительно самодовольным. Но Виктория была так уж исполнена надежд, да и к тому же длительное отсутствие вынудило их стать очень сдержанными в суждениях. Ей представлялось, что тому способствовала и внешность Викрама: он оказался красивым, умным — и темнокожим; никакой критики в его адрес невозможно было высказать, а для Виктории она была совершенно немыслима. — Надо делать скидку, — сказала Джин, обращаясь в той же мере к себе, как и к Марку. — В конце концов, он знакомился с родителями.
— Я бы не сказал, что он хоть кого-нибудь из нас испугался.
— Вот и хорошо, — сказала она со смехом. — Ты ведь понимаешь, как это должно нравиться Вик: то, что кто-то способен полностью сохранять самообладание. — Регби? Рэдли? Она уже забыла, как называлась та закрытая привилегированная школа, в которой он учился, — а потом до нее дошло, что именно это Марк, сам когда-то учившийся в Итоне, имел в виду под трогательностью Викрама. С точки зрения Джин то был нарциссизм, основанный на крошечной разнице. — Да и сам он ей нравится, вне всякого сомнения. Не помню, чтобы ее когда-нибудь так… интересовало, что имеет сказать кто-нибудь другой. Тебе должно льстить, не правда ли, что наша обожаемая социалистка закончила с парнем из привилегированной школы?
— Что ты имеешь в виду под «закончила»?
— Ничего я не имею в виду, я просто соглашаюсь: он необычайно мил. Только мне до сих пор трудно свыкнуться с тем, какой она стала взрослой. Думать об этом меня ничуть не тревожит, но вот видеть, как она, держась с ним за руки, спускается в метро, чтобы спать неизвестно где…
— Мне не верится, что это говоришь ты. Представь себе, что она уходит неизвестно куда, как ты выразилась, с тем певцом, если его можно так называть, — помнишь того костлявого бас-гитариста? С этими его черными брюками-дудочками, настолько узкими, что можно подумать: их на его ногах нарисовали. Рик или Мик, как там его? Настоящий герой Камдена. «Бывшие мужья», мы смотрели, как они играли в «Дублинском замке», помнишь? Вот что я называю любовью. Ты потом несколько недель жаловалась, что у тебя волосы пропахли пивом. Что для папочки не проблема — ну, у него не так уж много волос осталось, чтобы о них говорить. А знаешь ли ты, что пиво невероятно питательно для кожи головы? Знаешь, знаешь — я прочел об этом в твоей же колонке. Нет, нет и нет — все могло быть гораздо хуже. Гораздо, гораздо хуже. — Он заметил, что с лица Джин так и не сходит тревога. — Тебе бы понравилось, окажись она в потных объятиях какого-нибудь увальня-регбиста? Он кое-что знает, о нашей чертовой вселенной, к примеру, он не просто фонтанирует мнениями, основанными на том, что слыхал краем уха, как это делает большинство в его возрасте. Да и в любом возрасте, если на то пошло. В нем есть этот, как его, стрежень.
— Ты что, пьян? — Она поднялась, поставила чашки в раковину, но мыть не стала. — Стержень, а не стрежень.
Джин вспоминала о том, как Викрам пытался объяснить, что такое космическая погода, их самой на свете приземленной семье, как раздвигал он на столе свои длинные, тонкие пальцы и сосредотачивался так, что казалось, будто он разглядывает пылинки на внутренней стороне стекол своих очков, и о его манере прочищать горло или заикаться, отгораживаясь тем самым от вмешательства, когда заговорить пытался кто-то другой, — это, пожалуй, был единственный в своем роде способ вести разговор, с каким приходилось когда-либо сталкиваться Хаббардам.
За кухонным окном по тротуару процокали и прошуршали четыре ноги, две — в ажурных чулках и на шпильках, две — в заостренных черных туфлях с загнутыми кверху, как у гондол, носами. В световой колодец, отскочив от стекла, упала сигарета.
— Очень мило! — крикнула им вслед Джин через опущенное на фут окно, вдруг почувствовав себя донельзя усталой. Марк стоял возле того конца кухонных шкафов, где располагался бар, и откручивал пробку с бутылки беспошлинного скотча. — Ты в своем уме? — спросила она.
— Конечно, нет, — отозвался он, сгорбленный, но воодушевленный, и налил себе щедрую порцию.
На следующее утро Джин предстояло увидеться со Скалли, а Марк улетал в Мюнхен. Ее тревожило то, что могло ожидать его в Gasthof[42], но ей очень хотелось по-настоящему повидаться с Вик и побыть одной в своем собственном доме.
— Я — все, — сказала она, зевая и принимаясь обходить помещения, чтобы выключить свет.
— Я тоже, — сказал Марк, со стуком опуская на стол пустой стакан и опережая ее на пути в ванную.
Когда в пятницу на рассвете Джин открыла глаза, Марк уже был одет. Спала она неважно — не давали покоя предстоявший ей визит к врачу и его поездка, а к тому еще и шум, причем не только приглушенные звуки дорожного движения, но и каждое произнесенное кем-то слово, каждый смешок, каждый шаг, колокольным звоном несшиеся с тротуара прямо в их спальню. Она села. Марк не просто оделся, на нем уже было длинное зеленое пальто из лодена[43], которое они вместе купили в Вене. Волосы у него были зачесаны назад и прилизаны.
— Ну, вы, несомненно, вошли в роль, герр Хаббард. — Джин зевнула. — Очень тебе к лицу. Хотя, может, куртка «Barbour» была бы еще лучше.
— Она плесневеет на Сен-Жаке. Не беспокойся. Уверен, что Флайшер выложит полный набор — включая кожаные штаны, что меня нисколько не удивит. До свиданья, дорогая. Я хочу в точности знать, что тебе скажет Скалли, так что все запиши, хорошо? И, пожалуйста, не забудь передать Дэну мои наброски. До свиданья, милая.
Быстрое чмоканье в щеку между двумя «до свиданья» выказывало некоторое нетерпение отчалить. Но что это за клейстер у него на волосах? Запах какой-то давний, слегка медицинский. И, постой-ка, это не в стиле «помпадур»? Да, так и есть, очень маленький «помпадур» — не мемфисская волна, скорее похоже на английский эскарп, высотою в дюйм. Все же, подумала она, похлопывая его по плечу и воздерживаясь от каких-либо комментариев, у него, должно быть, ужасное похмелье.
Широко шагая, Марк через двадцать секунд оказался снаружи, и за ним захлопнулась дверь. Джин со второго этажа услышала, как он постучал дверным молотком, словно бы извиняясь или просто еще раз говоря «до свиданья», словно кто-то, кто отъезжает и нажимает на клаксон, радуясь открывающему перед ним пути.
5:55. Вечно эти аккуратные циферки: человечки, живущие в часах, суть фанатики точности. Она посмотрела на плотные металлические тучи — свинец, смешанный с сурьмой и медью. Уже пятница — снова уснуть уже невозможно, пусть даже небо окуталось своими собственными затемняющими занавесями. Где-то вверху было солнце, но Лондон скрывался под покровами.
Джин вовремя добралась до Харли-стрит, освеженная прогулкой через Риджентс-парк, продуваемый ветром и испещренный нежданными пятнами солнечного света. С опаской поднимаясь сквозь сердцевину этого древнего муниципального здания в лифте размером с птичью клетку, рассчитанном на одного человека, она вспоминала о прежних своих визитах — о ежегодных осмотрах, но в основном о тех, когда она была беременна и клетка казалась даже теснее, пока преэклампсия не обрекла ее на постельный режим.
Скалли специализировался на этом таинственном состоянии, неизвестном ни у каких других видов животных, поскольку, как он объяснял, только человеческие детеныши накапливают толстые слои жира — успешно перехватывая питательные вещества у матери. Собственно говоря, он решил сосредоточиться на этом заболевании, потому что оно вроде бы подтверждало его догадку о том, что беременность скорее представляет собой конфликт между матерью и эмбрионом — неистовое состязание за питательные вещества и даже за выживание, — чем спонтанную гармонию, на которой настаивает остальной культурный мир, включая биологов. В свое время Джин испытала огромное облегчение из-за того, что могло существовать медицинское обоснование для ее беспокойства, своего рода предродовой депрессии, которую она вначале приписывала неминуемому прекращению ее исключительной близости с Марком, хотя ее стыд и ужас немедленно развеялись, когда сама Вик появилась на свет.
