Жан-Луи Кюртис - Мыслящий тростник
— По правде говоря, ничего определенного я не могу… Мне захотелось с тобой поговорить, просто так…
На лице Юбера выразилось удивление.
— Ничего определенного? Но все же постарайся определить!.. Наверняка ты что-то хочешь мне сказать. Ты ведь пришел не случайно. Говори, дорогой! Что стряслось?
Марсиаль барабанил пальцами по подлокотникам кресла. Это была настоящая пытка.
— Мне приснился странный сон, — пробормотал он сдавленным голосом.
Повисло тяжелое молчание. В глазах Юбера вспыхнула тревога.
— Ты пришел, чтобы поговорить со мной о сне? — спросил он с недоверчивым смешком. — Но я же не ясновидящий. И не психоаналитик. Я-то подумал, что у тебя неприятности. Ну, не знаю, семейные там или финансовые, быть может…
— Нет-нет, тут все в полном порядке.
— Тогда объясни, в чем дело. Что тебе снилось?
— Мне снилось, что я умер.
Снова пауза. Юбер ждал продолжения.
— И это все? — наконец спросил он.
Марсиаль заерзал в кресле:
— Что… что ты по этому поводу думаешь?
— Классика, — сказал Юбер. — Если это тебя тревожит, то зря. Сон классический.
— В каком смысле классический?
— А в том, что сон такого рода известен, много раз описан и связан, видимо, с тайным состоянием тревоги, а может быть, просто с плохим пищеварением. Какие-то нервные центры временно блокированы. Кажется, что ты парализован, а отсюда ассоциация с неподвижностью трупа.
— А тебе такие сны когда-нибудь снились?
Юбер задумался.
— Мне? Нет. Никогда. Никогда не снились. Впрочем, мне вообще ничего не снится. Или, во всяком случае, я не помню своих снов.
— Это было ужасно, — сказал Марсиаль. — Меня положили в гроб.
— Клаустрофобия, — безапелляционно заявил Юбер. — У тебя, видимо, клаустрофобия, в легкой форме. Это пустяки. Прими транквилизатор и будешь спать как младенец… Но право, — продолжал он, помолчав, — прийти ко мне из-за страшного сна! Ты меня удивляешь. Я считал тебя более уравновешенным.
— Дело в том… это еще не все, — сказал Марсиаль, отводя взгляд.
— Что ж, говори, дорогой, говори!
— Я открыл… — начал Марсиаль и остановился, испугавшись нелепости того, что собирался сказать, потом вдруг решился, как бросаются в воду; — Открыл, что мне осталось жить не больше двадцати лет, — выпалил он одним духом.
Юбер застыл в тревожном ожидании. Он решил, что его свояк сошел с ума и поэтому опасаться можно было любой выходки. Так прошло несколько секунд.
— Ты… У тебя какая-нибудь неизлечимая болезнь? — спросил он осторожно.
— Нет. Во всяком случае, насколько я знаю… Просто я вдруг отдал себе отчет в том, что, учитывая мой возраст, мне осталось жить не больше двадцати лет. Максимум тридцать.
Юбер вздохнул.
— Понятно, — пробормотал он, не сводя глаз со своего собеседника, боясь, как бы тот чего-нибудь не выкинул. — Действительно, тебе осталось жить только тридцать лет, — повторил он примирительным тоном (сумасшедшим надо всегда поддакивать, делать вид, что ты всерьез принимаешь их бред). — Это совершенно верно. Но скажи мне, — добавил он с подозрительной вкрадчивостью, — скажи, разве ты… ты этого не знал?
— Знал! — воскликнул Марсиаль, который начинал терять терпение, натолкнувшись на полное непонимание. — Именно это сказала мне и Дельфина.
— Ты говорил об этом с Дельфиной?
— Да. И в ответ она меня спросила, как и ты: «Разве ты этого не знал?» Конечно, знал! Но я не отдавал себе в этом отчета. Вот и все.
Новый вздох Юбера.
— Ясно. Понимаю… Понимаю, но, впрочем, не совсем, потому что в конечном счете… На что в точности ты жалуешься?
— Ни на что я не жалуюсь! — воскликнул Марсиаль в бешенстве. — Просто я нахожу, что жить осталось очень мало! Я немного растерялся, вот и все. Сам знаешь, как быстро бежит время. Последние десять лет пронеслись так, что я и оглянуться не успел. Как один день! Есть отчего потерять голову, стоит хоть немного задуматься… Как бы тебе это объяснить? Я все считал себя молодым, если хочешь… Я как-то плохо осознавал, что жизнь… течет, что ли. И еще Феликс, помнишь, мой друг Феликс, он умер так внезапно. Видимо, это произвело на меня впечатление, хотя сперва я не отдавал себе в этом отчета. Да-да. А потом вдруг осознал, вот и все. И пережил потрясение. Говоря откровенно, во мне все перевернулось. Я совсем растерялся. И мне захотелось с кем-то поговорить. С тобой. Теперь понимаешь?
Юбер кивнул несколько раз подряд. Он уже не считал, что свояк сошел с ума, страхи его рассеялись. Поэтому он тут же расслабился, отпала необходимость быть начеку, чтобы предотвратить нападение в случае приступа бешенства, которого он опасался. А как только прошла боязнь, к нему вернулась его обычная бойкость. Он вскочил с кресла и стал ходить взад-вперед по гостиной, размахивая руками для пущей убедительности. Был он высокий, сутуловатый, с непропорционально коротким торсом и длинными ногами, его розовая, как ветчина на витрине, лысина, покрытая на макушке пухом, была окаймлена венчиком волос. И так он ходил взад-вперед по комнате, длинноногий, элегантный, нетерпеливый.
— Ясно, все ясно, — сказал он. — Тебе открылась абсурдность мира. Ты жил, как живется, ни о чем не задумывался, и вдруг — бац! Эта абсурдность мира бросается тебе в глаза. А так как ты не интеллектуал и не привык иметь дело с абстрактными понятиями, ты поражен и совсем растерян. Как ребенок. Но все это не опасно. Главное, чтобы реакция была здоровой, мужественной. Тверди себе, что по нынешним временам мужчина нашего возраста еще молод. Сам говоришь, что впереди у тебя двадцать-тридцать лет. Дорогой мой, тридцать лет — это большой срок! Подумай о том, что ты еще успеешь сделать, о том, как ты можешь обогатить свою жизнь. Не говоря уже об удовольствиях… Ну-ну, выйди поскорее из этого маленького кризиса — вполне естественного, спешу тебя в том заверить, абсолютно естественного! Но было бы ошибкой долго пребывать в подобном состоянии.
— А ты уже прошел через такой кризис?
Юбер остановился и подумал:
— Я? Нет. В самом деле, нет. Оно и понятно, у меня такая захватывающая, такая наполненная жизнь… А кроме того, я участвую, понимаешь, участвую…
— В чем? — с искренним изумлением спросил Марсиаль.
— Во всем! Во всем, что сейчас происходит в мире. И в том, что будет происходить. Я солидарен… А это очень важно.
Он, будто прокурор, ткнул в сторону Марсиаля указательным пальцем. — А вот ты, уж прости мне такое замечание, ты засел в своей раковине и выползаешь из нее, только… только чтобы пойти на матч регби! — заключил он с явным презрением. — Что делаешь ты для других? Что делаешь ты для человечества?
Своим молчанием — молчанием провинившегося школьника — Марсиаль признал, что действительно ничего не делает.
— Вот видишь! — воскликнул Юбер на высокой, со сладостными переливами ноте. — Ничего! В твоей жизни нет решительно ничего, что делало бы ее трансцендентной. И пожалуйста, не обижайся, дорогой, но, раз уж мы говорим доверительно, раз ты пришел ко мне за советом, я буду с тобой предельно откровенен. Так вот, я часто сам об этом думал и даже не раз говорил с Эмили, и разговоры наши сводились к следующему: Марсиаль далеко не глуп и способности у него есть, хотя они мало проявились. Он мог бы что-то сделать, а он… — Юбер выдержал паузу, уголки его губ опустились, лицо исказилось гримасой отвращения, — …он ведет жизнь мокрицы.
— Мокрицы? — переспросил Марсиаль, опешив.
— Мокрицы! — торжествующе воскликнул Юбер. — Ну, скажем, если это сравнение тебя оскорбляет, я, может, хватил через край, но для твоей же пользы, скажем, жизнь ограниченного мелкого буржуа, лишенную размаха, духовности, интереса к тому, что происходит в мире… Совершенно понятно, что такого рода люди в известном смысле принижают себя, не правда ли?.. Они не в состоянии мужественно принять условия человеческого существования. Ты, наверно, считаешь, что я говорю жестко. Но что поделаешь, дорогой, есть вещи, которые лучше высказать разом, со всей резкостью. «Я заколю тебя без гнева и ненависти, точно мясник». Это Бодлер. Я уже давно собирался с тобой поговорить, сказать все, что думаю. Ты сам дал мне повод, что ж, тем лучше.
Пауза. Вид у Марсиаля был ошеломленный.
— Никак этого не ожидал, — пробормотал он.
— Ты пришел за поддержкой, ведь так? Отвечай, да или нет?
— Ну, знаешь, хороша поддержка… Итак, ты в самом деле считаешь, что моя жизнь…
— Твоя жизнь ничтожна! — перебил его Юбер с силой. И он повторил это слово, разделяя его по слогам: — Нич-тож-на! Удручающа! Контора. По воскресеньям футбол или что-то в этом роде. Раз в неделю кино. Месяц отпуска в году в своей дыре на юго-западе. Никакой среды. Ни друзей. Ни интереса к чему бы то ни было. Не знаю, какова твоя сексуальная жизнь, но подозреваю…
![BlackSpiralDancer - Unwritten [СИ]](/uploads/posts/books/no-image.jpg)
