Тарьей Весос - Птицы
— Нет, тебе надо быть на перевозе, — ответила Хеге. — Нельзя же ни с того ни с сего его бросить.
Тогда Маттис сказал то, что думал:
— Кроме своего Ёргена, ты теперь больше уже ничего не видишь. Даже противно.
Хеге оторопела.
— Что с тобой? — спросила она, чтобы выиграть время.
— Мне это не нравится, — продолжал Маттис. — Ты должна думать не только о нем.
Хеге засмеялась.
— А ты сам, Маттис, о ком думаешь? — спросила она, подмигнув ему. — Разве ты не думаешь о девушках, которых зовут Ингер и Анна?
Но ведь это совсем не то! — хотел сказать он, но высказал свою мысль по-другому.
— Тогда можешь смотреть на Ёргена, сколько хочешь, — сказал он, и на душе у него полегчало. Вот она какая умная и добрая, подумал Маттис, ведь все поняла об Ингер и Анне.
Хеге понесла Ёргену завтрак, а Маттис отправился на перевоз.
На берегу его одолели новые мысли — о глазах, лежащих под камнем.
Пусть будет пленка на пленке и камень на камне, но тех глаз им все равно не скрыть.
Он пристально смотрел на безбрежную водную гладь. Помоги Маттису, мелькнула у него смутная мысль.
Почему?
Он вздрогнул.
— Нет, нет, — бессмысленно пробормотал он и схватился за весла.
Свинец в крыльях, думал он, и там, над глазами, камень на камне.
32
Ёрген не уехал от них, и в общем-то это было хорошо. В лесу он много зарабатывал и неплохо платил Хеге за комнату. Маттиса это радовало и не радовало, где-то на самом дне души притаилось что-то жуткое и грызло его. Во всем плохом и хорошем виноват был он сам — ведь это он привел в дом лесоруба. В воскресенье Маттис с напряжением ждал, спустится ли Ёрген со своего чердака, чтобы провести время с ним и Хеге, но Ёрген долго сидел у себя в комнате, а потом один ушел на берег. Хеге с ним не пошла, Маттис не спускал с нее глаз.
И вот опять настало воскресенье. Ёрген по обыкновению был у себя в комнате.
Маттис сидел как на иголках.
— Хеге, — робко начал он. Ему хотелось побольше разузнать о ней и Ёргене.
Тут-то он и получил по заслугам.
— Ты мне надоел со своим вечным подглядыванием! — начала Хеге. По голосу было слышно, что на этот раз она в бешенстве. — Я шага не могу ступить, чтобы ты не следил за мной!
Ее слова больно укололи Маттиса. Он ей надоел? Хеге так прямо и сказала.
Но она тут же раскаялась в своих словах, так бывало всегда, когда она сердилась. Лицо у нее прояснилось.
— Давай считать, что я этих слов не говорила. Это неправда, ты мне не надоел.
— Как же считать, что ты их не говорила, если ты их сказала? — испуганно спросил Маттис.
Хеге остановилась перед ним:
— Иногда человек хочет, чтобы его слова забыли. Разве с тобой никогда так не было? Я не думала…
— Я знаю, в чем дело, — вдруг сказал Маттис.
— Что ты знаешь? Что ты можешь знать, если ничего нет? — быстро спросила Хеге. — Ты мне не надоел.
Она очень умная, подумал Маттис. Однако сейчас он был умней, чем она, он говорил о Ёргене, и она это сразу поняла, но перехитрить его ей не удалось. Не зря он целыми днями размышлял об этом, когда плавал по озеру. Если он ей надоел, значит, это связано с Ёргеном. Так продолжаться не может, в этом надо разобраться!
— Ёрген, спустись сюда! — неожиданно крикнул он на чердак, голос его прозвучал громко и грозно.
Хеге забеспокоилась:
— Маттис! Ты что надумал?
— Спустись сюда, Ёрген!
Хеге решила, что он окончательно помешался, и схватила его за плечо, чтобы увести из комнаты.
— Молчи! — сердитым шепотом пригрозила она ему. — Ты что, сдурел? Что он о тебе подумает? Идем на улицу и оставь Ёргена в покое!
— Ёрген!
— Не слушай его, это все глупости! — крикнула Хеге на чердак.
— Подожди, вот он спускается. — Маттис упирался и не желал уходить.
Ёрген и правда уже спускался по лестнице. Хеге отпустила Маттиса, бросилась к себе в комнату и хлопнула дверью.
— В чем дело, Маттис? — входя, спросил Ёрген. — Вот он я.
Одет он был по-воскресному — статный мужчина, ловкий лесоруб. Маттис не ответил на его вопрос, он сам был изумлен своим опрометчивым поступком.
— Что еще за глупости? — довольно резко спросил Ёрген и подошел ближе.
В этом надо разобраться раз и навсегда.
— Тебе нельзя больше здесь жить, — сказал Маттис и вспыхнул. Он и опомниться не успел, как эти слова слетели у него с губ, мысленно-то он произносил их очень часто.
— Вот как? А в чем же я провинился? — спросил Ёрген. Он даже и не рассердился, просто не мог понять, в чем дело.
— Я не хочу, чтобы ты уехал с моей сестрой! — вырвалось у Маттиса.
Ёрген держал себя как ни в чем не бывало.
— А я и не собираюсь никуда уезжать с твоей сестрой. Я вообще не собираюсь отсюда уезжать. Зачем? Только-только обосновался.
Маттис оказался в тупике.
— Понимаешь, Хеге стала совсем другой, и это из-за тебя.
— Почему? Что она тебе сказала?
— Хеге… — начал Маттис и замолчал. Он хотел сказать: Хеге перестала быть доброй. Но сказал иначе: — Просто она не такая, как раньше.
Забывшись, лесоруб рассмеялся.
Этот смех подействовал мгновенно, Маттис пришел в ярость, мысли перестали его слушаться, он и опомниться не успел, как выпалил в лицо этому самоуверенному человеку:
— Нечего смеяться! Ты не знаешь того, что знаю я! Что ты знаешь о птице, которая ходила тут по дороге? Ты небось никогда и не видел такой красивой птицы! А я видел! Она была тут. Это ради Хеге. Я ее хорошо знаю. И зачем ты только явился!
Собственная смелость ошеломила Маттиса, он хотел, чтобы его слова раздавили Ёргена, чтобы Ёрген исчез и больше никогда не смел тут показываться.
Но случилось иначе.
— Да уж вот, явился, — спокойно сказал Ёрген. — Кстати, где же сама Хеге?
Маттис показал на дверь ее комнаты.
— Куда ты? — испуганно спросил он, увидев, что Ёрген направился прямо туда.
— Подожди, Маттис, сейчас мы обо всем потолкуем по-хорошему.
С этими словами Ёрген вошел к Хеге, вспышка Маттиса оказалась бесполезной. В комнате послышался торопливый разговор, потом, они вышли вместе — Ёрген и Хеге. Ёрген как будто защищая ее. На этот раз Хеге смотрела на брата с робостью.
Ёрген обнял маленькую плотную Хеге за плечи и подвел ее к Маттису. От изумления Маттис раскрыл рот. Хеге покраснела.
— Мы с Хеге — добрые друзья, — сказал Ёрген. — И тебе надо это знать.
Хеге не возражала, она покорилась обнявшей ее руке Ёргена, радостная и испуганная.
Маттис спросил с трудом:
— Вы теперь настоящие влюбленные?
Наконец Хеге подняла глаза. За всю свою жизнь она столько раз ставила перед Маттисом тарелку с едой, что имела право смотреть ему в глаза.
— Да, Маттис, мы любим друг друга, — сказала она ему. И ее лицо осветилось такой счастливой улыбкой, какой Маттис никогда у нее не видел.
Потом она улыбнулась уже по-другому и сказала:
— Ведь это ты привез ко мне Ёргена. Помнишь?
Маттис не мог смириться с этим, на него вдруг нахлынул ужас: теперь Хеге потеряна навсегда.
— Когда же вы полюбили друг друга?. — бессильно, но в то же время настойчиво спросил он.
— Когда ты был на перевозе.
Маттис видел, что Хеге блаженствует в объятиях Ёргена. Ее лицо было неузнаваемо — ни усталости, ни раздражения, ни угрюмости. Случившееся ошеломило Маттиса, сперва он даже обрадовался, но потом сообразил: Хеге потеряна для него.
Нет, нет!
Ты же сам видишь. Она потеряна.
— Хеге, почему же ты ничего не сказала мне раньше? — спросил он наконец.
— Мне нужно было убедиться в этом, — ответила Хеге. — А тем временем ты сам обо всем догадался, потому что ты умный.
Он растерялся, услыхав похвалу, которой она хотела его задобрить. Его передернуло, он спросил, словно речь шла о жизни в смерти:
— Ты хочешь уехать отсюда?
— С чего ты взял?
— Ну, раз ты боялась сказать мне об этом!
— Нет! — сказала она очень решительно. — Мы никуда не уедем. У нас хватит места и для Ёргена. Все будет по-прежнему.
Маттис не решался поверить ей: они столько скрывали от него.
— И зачем только я стал перевозчиком, — откровенно пожалел он.
— Ну почему же? — возразила Хеге. — Разве плохо целый день плавать по озеру?
— Я никого не перевез, кроме Ёргена. Лучше бы мне и не браться за это!
Наконец в разговор вмешался и молчаливый Ёрген.
— Может, ты еще кого-нибудь перевезешь, — сказал он.
Маттис помотал головой.
Кто знает, на озере все может быть, — продолжал Ёрген.
Маттис считал, что у него есть все основания быть твердым и непреклонным:
— Лучше бы мне и не браться…
Он не успел закончить, Хеге вмешалась, испугавшись, что он что-то испортит. Она подошла к нему и сделала то, чего не делала никогда на его памяти: она крепко обняла его, и он почувствовал на себе ее руки. Лицо у нее было странное.
