Новый Мир Новый Мир - Новый Мир ( № 6 2006)
Проснувшись в 12 ночи пополуночи, синий чекист Власов и бывшие с ним другие чекисты сперва обозрели внутренним взором комнату и эпоху, где находились, затем открыли глаза, поднялись с постелей и предались власти греха. Увидев сотворённое [накануне], пришли в совершенное чувство реальности и решили продолжить. У одного расстрелянного нашлись в кармане шахматы, и хотели [чекисты] сыграть между собой. Но не знали, как это делать, и пришли к Власову. Власов же, забывший в поте лица своего всё, что знал, оживил покойника, и тот посмотрел на него своими голубыми глазами, отчего Власов перестал заикаться, опустил глаза свои и побрёл к своему ремеслу. Голубоглазому же объяснили, что он теперь живой чекист, и его первое задание — научить бывших вокруг него играть в шахматы. Но у ожившего от смерти произошёл сбой в памяти, и [он] утверждал, что пешки ходят перед смертью белым гордым конём, а ладья [тура] королём, отчего случается двоевластие, междоусобие и горе той стране. Игры не получалось, и чекисты быстро потеряли к ней интерес и вернулись к своим грехам, хотя ум влёк их на подвиги. Но Власов [давно и убедительно] растолковал, что ежедневное кропотливое исполнение своего труда — это подвиг, с кем спорить было бесполезно. Оживший голубоглазый, оставшись один, не растерялся и продолжал обучать игре [уже] покойников. Покойники лежали недвижно и не отвечали ему ни кивком головы. Чекисты же, [уже] обученные шахматам, тянулись к свету знаний всё больше, и потому, обступив Власова, спрашивали о внутреннем устройстве стерлёдки. Онже отвечал уклончиво: если из стерлёдки родится добрая гречиха, значит, хороша и стерлёдка. Если ваши жёны любили вас, почему [вы] были расстреляны? Если вы мертвы, неужели и жёны мертвы ваши? Итак, говорите тихо, но давайте явно понять, кто вы перед людьми, ибо у людей есть страх, у васже его нет. А если кто будет упорствовать — ведите его сюда, здесь будет тьма и лязг курков, мы дадим ему тумаков, тумаков-тумаков. [Чекисты] удалились, онже чертил карту секретных железных дорог, рисовал схему стерлёдки и шептал слова в одно [и то же] время (дальше курсивом):
Когда ровно в тёплую летнюю полночь рыба стерлёдка выбрасывается из реки на крутой берег города В и разражается отборной гречихой, ты, кто есть, раскрой глаза, подними веки свои от глаз, и за окном увидишь снег, приди сюда, в эти подвалы с дурной славой, с чекистами, с тем, что есть здесь, проходя мимо церберов — мужайся; проходя рядом с вдользаборными бродягами — толкни одного ногой. Зайди в ворота, зайди с центрального входа, с крыльца, на которовом толпился народ, чтобы убедиться в существовании унитазов, зайди с крыльца, покажи дулю вахтёрше и спустись в подвал. Спустя два года поднимешь веки свои от глаз и увидишь дверь. За дверью коробки, в которовые надо смотреть. Если в последний момент не одумаешься, если не замутит, то входи смело, вдользаборный уже не помнит тебя и не держит зла. В коробках обкусанные ногти, обгрызенные перья писателей, история создания книг и образцы творчества, мы сечём и рубим не только фишку, знай, ты, кто есть. Твои писатели, твои кумиры пламенных риторских выступлений, твои трибуны — ты увидишь, как заурядны они и нежны, как бедны в своих и чужих трусах, как ленивы в постелях. Ты узнаешь, как приходят домой, пьют водку, валяются сибаритами под столом, как пишут, смеясь, книги, которовые ты проплакал, как поджигают лучшие страницы, чтобы не дать их читать тебе, как колотят зло пальцами по машинке. И вот такого человека любить тебе? И вот за такого молиться? Нет, нет, лучше его в подвал. С слезами катарсиса, с слезами злобы и жалости выйдешь ты, кто есть, из подвала. Это говорит тебе грустный чекист, синий чекист Власов, слушай.
(Убрать все курсивы.)
Иличитай
И много чего не знают ещё. Например, что в подвале у синего чекиста Власова много бумаг с произведениями пролетарских и не слишком-то писателей. Вот они (ниже всё курсивом):
Направимся на победу
Зимой солнце всюду. В пасмурный послеполудень можно сколько угодно смотреть на небо — солнца нет. Голуби, разносящие туберозу, даже и не пытаются его разыскать. Ну что ж, не стоит делать этого и нам, людям. Свет исходит от всего, что может его испускать. Вот открываются шторы на окнах — и свет исходит от окон. Вот зажигаются фонари и тоже испускают свет. Вот проходят светлые люди, и на улице заметно светлее. Мы ходим по снегу, а это же вода, мы ходим, как боги, и от снега исходит свет.
Но речь не об этом.
Зимой снег всюду. Куда ни глянешь, везде увидишь одно и то же — снег. И немного голубей, разносящих туберозу, которовые сбиваются в группы и греются на крышках канализационных люков о подземное рукотворное тепло. Снег появляется отовсюду, даже оттуда, откуда его не ждёшь. Мы глядим на небо, — верно, он является сверху. Но порой сугробы увеличиваются сами по себе, без помощи снегопада. Значит, он растёт из земли. Особенно много снега под фонарями, значит, он появляется и от фонарей. Мы включаем настольную лампу, открываем штору — и видим под окнами снег. Мало того, стёкла и сами выращивают на своей поверхности узорчатый снег, а крыши — даже и сосульчатый лёд.
Но речь о другом.
Зимой холод всюду. В любой из дней можно сколько угодно гулять по улицам, и в любом месте города и даже нашей большой области будет холодно. Голуби, разносящие туберозу, греются на железных люках, но разве это тепло? Холод вырабатывает всё, что есть вокруг. Мы посмотрим на мутное небо — и у нас замёрзнут глаза. Прикоснёмся руками к стеклу — и станет холодно. Подумаем о зиме — и простынем. Лица прохожих людей источают холод, в глазах — только стужа, а более ничего. Река и то застывает снаружи, а что у неё внутри — никто не знает.
Но не об этом наш разговор.
Зимой всюду красота. Куда бы мы ни пришли, во всех краях видим белую красоту. Голуби, разносящие туберозу, вид не портят, а даже разнообразят. Сверкающий снег хорош настолько, что слепит глаз. Чёрные деревья на белом снегу и в прозрачном воздухе сделают красивым восторженное дыхание. Окна располагают на себе узоры. Фонарь создаёт причудливый прекрасный свет. Мы открываем шторы и видим красоту. Мы поднимаем веки свои от глаз, чтобы только увидеть.
Но не об этом речь.
Это неправда, что природа зимой отдыхает. Как мы видим, зимой она трудится, вырабатывая свет, снег, холод и красоту. Подобно же должно поступать и нам, вырабатывать всё, что положено по плану.
Писатель Трусов.
Резолюция синего чекиста Власова (курсив):
Факты небольшого эссе, написанного по поручению дорожно-строительной организации, ничем не доказаны и не подкреплены. Писатель Трусов пребывал в лирическом похмельном состоянии вследствие уплаченного вперёд гонорара и не был настроен в полной мере писать о тяжёлом зимнем труде и настраивать работников на самоотверженность и сопротивление холодной стихии. Во время сочинения этого документа писатель Трусов отвлекался, ложился на кровать, пил боржом и пилюли, прикладывал к вискам холодные пятаки. Неужели такие писатели нужны нам, неужели же будем их терпеть?
Не пей!
Мы, пролетарские работники, участвовали недавно в грустном деле, о нём и будет мой рассказ.
Долго мы не спали, пока товарищ Артуров не разбудил бригаду поутру рано, и мы пошли выселять первого в нашем городе должника, товарища Анатолия Журавлёва. При нас было решение городского суда о выселении Журавлёва из деревянного дома за задолженность по оплате жилищно-коммунальных услуг, оказываемых товарищу. Выселять его нам помогала его соседка, женщина редких душевных свойств. Она вышла навстречу нам и весьма приятно улыбалась. Журавлёв не платил с июня славного, отмеченного трудовыми подвигами прошлого года. Кроме долга в 1234567890 рублей, за ним числятся беспробудные пьянки, хулиганство, дебоши, пение без слуха до утра. Такое соседство не приносит счастья простому населению. Журавлёв пьянствовал вместе с друзьями и сожительницей, потерявшей всякий женский вид от чрезмерного воздействия алкоголя на организм. Мы, выселявшие, стали свидетелями ужасающей картины. В маленькой комнатушке на голых грязных матрасах, постеленных на железные кровати с пружиной, сидели двое мужчин в большом подпитии. Рядом стояли большие мешки с вещами, которовые мы едва отличили от мусора, на столе находилась в разнообразном положении грязная посуда. Обитатели жилища производили впечатление, будто они в течение последних нескольких лет вообще не просыхали от алкоголя. Пьяный дух витал надо всем. Бывший хозяин был не в состоянии встать с кровати, его поднимал собутыльник, но не мог удержать. На кровать от усилий заваливались оба, так продолжалось приблизительно 15 раз, насколько я не сбился считать. Потом сожительница уговаривала: “Давай уж вещи уносить”. Мат стоял в воздухе, Журавлёв смотрел на всех непонимающим взглядом, его тошнило в зелёный тазик. Меня просили вытолкать Журавлёва за дверь, но я в это время плакал благодарными слезами, что выселяют не меня. Я смог сделать просимое спустя время, вещи выносили работники ЖКХ. К нашей радости, Журавлёва выселили не на улицу, а в комнату типа общежития, и друзья смогут навещать его.
