Заур Зугумов - Воровская трилогия
Но мне этого сделать не дали, и кто бы вы думали? Буквально через полчаса после моей малявы дверь в хату открылась, и я услышал давно знакомый и почти забытый голос моего старого друга Женьки Ордина, которого давно уже кличили Колпак.
– Где вновь прибывший?
– Да вон, в углу лежит, замаялся с дороги. Видно, процесс у бедолаги катит. Еле отдышался, пока поднимался по лестнице, – ответил ему один из моих новых сокамерников хриплым и прокуренным голосом.
Я потихоньку открыл глаза и чуть приподнялся на локтях, чтобы убедиться, что не ошибаюсь. Да нет, такие ошибки – редкость. В дверях действительно стоял Женя.
Трудно передать, что почувствовали мы в тот момент, когда наши взгляды встретились. Как сильно изменился мой кореш с тех пор, когда мы виделись с ним последний раз! Видно, и его жизнь здорово потрепала за это время. А разве могло быть иначе? Ведь мы с ним были одной масти.
Перекинувшись парой-тройкой дежурных приветствий, не подавая конечно же и вида, как мы взволнованы и что для нас значит эта встреча, Женька повел знакомить меня с босотой.
Мент-ключник был при этом ручным. Что ему говорили, то он и делал. Мы подошли к 611-й камере, которая вообще была открыта, и вошли внутрь. Это была воровская хата «тубанара». Так повелось, как бы по традиции, что именно в этой самой хате и собирался постоянно общак, да и положенцы «тубанара» сидели всегда именно в этой хате.
– Вот, познакомьтесь, братва, – это тот самый Заур Золоторучка, о котором я вам рассказывал.
Я поздоровался с каждым из присутствующих в хате и, присев на шконарь, огляделся. Камера эта была такой же, как и та, из которой я только что вышел, но, в отличие от нее, где располагалось больше двадцати арестантов, здесь их находилось в пять раз меньше.
Думаю, нет надобности особенно подчеркивать, как меня встретили? Встретили, как и подобает, чисто по-жигански!
Еще только войдя в хату, я сразу обратил внимание на человека, который лежал на полу под единственным окном, заботливо укутанный домашним одеялом и обложенный пуховыми подушками со всех сторон. Это был положенец, с которым меня тут же познакомили, совсем еще молодой босячок-грузин, который медленно угасал прямо на наших глазах.
Я присел возле него на полу и не счел нужным говорить ему разные банальности, которые произносят в таких случаях, а как родному сыну в нескольких словах рассказал, как я вот так же много раз умирал, но всякий раз возвращался к жизни вновь, потому что слишком сильно хотел жить, но все было напрасно. Он уже оказался в холодных лапах смерти, и финал его жизненного пути был лишь делом самого ближайшего будущего, уж на этот счет у меня был богатый опыт.
Забегая немного вперед, скажу, что, к сожалению, я ошибся ненамного, ибо через пять дней после моего прибытия он упокоился с миром. Царство ему Небесное!
Мы справили ему достойные поминки, собрав со всех хат «тубанара» босоту, а мент с «хроники» принес фотоаппарат, с помощью которого мы и запечатлели на память столь скорбную картину.
Глава 4
К тому времени я уже перебрался в 611-ю хату, со всеми перезнакомился, понемногу входил в курс дела, вел ежедневную переписку с Русланом Осетином и другими ворами, в общем, жил полноправной босяцкой жизнью. Я не буду описывать тех арестантов, с кем мне довелось познакомиться в первое время моего пребывания в «тубанаре», не из-за того, что они не заслуживают этого, а просто потому, что вскоре их почти всех отправили на этапы и я больше почти никого из них не видел.
Но все же не вспомнить о некоторых из них было бы большой несправедливостью с моей стороны. И одним из них был Коля Сухумский. Можно сказать, что с первых же минут нашего знакомства на «тубанаре» мы тут же прониклись друг к другу большим уважением и симпатией. Коля был не только одной со мной крови, но и жил почти такой же жизнью, что и я.
Почему почти? Дело в том, что он был калекой. Кусочек позвоночника ему заменяло одно из его ребер, и без палочки он уже давно не мог нормально передвигаться. Ко всему прочему у него еще был и туберкулез костей, а этот диагноз, смею заметить, посерьезней любого другого.
Еще намного раньше тех трагических событий, о которых я рассказал, когда уже было ясно, что положенец долго не протянет, Коля был единственным кандидатом на его замену (исключая Женьку, потому что у него бывали частые приступы из-за травмы головы). Но после моего прибытия на «тубанар» урки посчитали, что вдвоем нам будет сподручней справляться с этим ответственнейшим воровским поручением, и это было действительно так.
Если в начале этой главы я постарался рассказать читателю о том, что из себя представлял туберкулезный корпус Матросской Тишины, то теперь я постараюсь описать его в деталях. Начну, пожалуй, с нашей 611-й камеры.
Она была как бы сердцем всего «тубанара». Сюда стекались все сведения о жизни как в нашем туберкулезном корпусе, так и во многих других, также шел «общак» не только с Матросской Тишины, но и со всех московских и областных тюрем.
В боковых стенах и в полу были пробиты огромные «кабуры», возле которых постоянно сидели люди, встречая и отправляя грузы или корреспонденцию. Ту же картину можно было наблюдать и возле решетки, откуда все то же самое шло в камеры на первом этаже и оттуда разгонялось по сторонам.
Почти половина нашей хаты была забита мешками с сахаром и чаем. Стояли коробки с сигаретами, махоркой и табаком. Под нарами не было свободного места даже для тапочек. Там лежала уйма разных лекарств, мыло, тетради, зубные щетки, полотенца, носки, трусы, майки и много того, что необходимо в тюрьме в первую очередь.
Вот представьте себе такое положение. Отправляют человека на этап, а он, как говорится, гол как сокол. Ну нет у человека никого, кто бы мог принести ему передачу или послать посылку, если он залетный мужик или вообще бродяга. Он сообщает нам об этом малявой, и его собирают на этап так, как если бы это сделали его родные и близкие.
Даже самый последний лагерный педераст и тот не обходился без грева перед отправкой на этап. Больше того, все то время, что он находился здесь, по первому же требованию ему отправлялись курево, чай, глюкоза.
Все без исключения арестанты должны были чувствовать воровскую заботу, не забывая даже о самых незначительных вещах (с точки зрения вольного человека, конечно, ибо в тюрьме незначительных вещей не бывает).
Случалось и так, что кто-то хотел отметить свой день рождения. А такое торжество, как правило, на Руси никогда не обходится без спиртного, и «тубанар» тоже не был исключением. Но здесь все делалось по уму. Имениннику заранее давали из общака все необходимое, чтобы накрыть стол, в том числе конфеты или сахар на брагу, из которой впоследствии гнали самогон, и уж только потом справляли именины.
