Сестры Шанель - Литтл Джудит

Однажды утром, задолго до рассвета, одно из таких видений заставило меня вскочить. До начала рабочего дня было несколько часов, но я оделась, завернулась в шаль и вышла на улицу. Город только начинал шевелиться: повсюду рабочие, телеги молочников, повозки фермеров, нагруженные продуктами. В темноте я миновала несколько кварталов и остановилась у бакалейной лавки.

Оставаясь незамеченной, я подошла достаточно близко, чтобы наблюдать, как Ален выгружает тяжелые на вид ящики. Однако он переносил их из фургона в магазин с такой легкостью, словно они были наполнены воздухом. Я видела мать Алена, которая раскладывала свежие продукты в лотки, стоящие вдоль тротуара; ее фартук был туго завязан вокруг талии; внутри магазина мелькал силуэт отца, все трое двигались синхронно. Они проделывали все это так много раз, что им не было нужды переговариваться. Солнце поднималось, несмело освещая мягкими мазками света яблоки, помидоры, салат, капусту, пока пастельные оттенки розового и зеленого не становились огненно-красными и ярко-изумрудными, а полосатый навес над головой трепетал на ветру. И это происходило день за днем, сезон за сезоном, год за годом!

Жизнь бесконечных повторов. Единственное изменение – ротации в лотках: ревень в апреле, баклажаны в мае, цикорий зимой.

Это была жизнь, от которой я только что сбежала. Упорядоченность. Рутина. Подъем в пять тридцать. «Ангелус»^[36] в шесть. Часы, дни и месяцы, разделенные и вместе с тем монолитные, как монастырские стены.

Мне мерещился далекий шепот монахинь и тети Джулии. Тебе, Антуанетта Шанель, повезет, если ты станешь женой бакалейщика. Мне казалось, я слышу Дельфину и Софи, даже когда их нет рядом. Эти карие глаза… настоящий трудяга…

Я наблюдала за Аленом и его семьей, словно призрак из другого мира, мечтатель и исследователь, никогда не задерживающийся на одном месте. Осознание того, что я дитя Альбера Шанель куда больше, чем мне казалось, напугало меня.

Я пропустила ланч. Если я не ужинала с Эдриенн и ее поклонниками в дорогих ресторанах, вдали от пивной и других мест, куда ходили мои друзья из рабочего класса, то работала допоздна. Нужно было сказать Алену, что нам не суждено быть вместе, но я не знала, как. Он будет недоволен мной. Все будут недовольны мной.

В шляпном магазине всегда было чем заняться, много заказов на ремонт поврежденных головных уборов. То были дорогие и сложные конструкции из Дома Альфонсин или мадам Виро из Парижа. Шляпы имели склонность слетать на ветру и попадать под ноги или колеса. Либо становились мишенью белок и птиц, которые преследовали дам в парках, чтобы утащить прекрасный кусок тюля или длинную шелковую ленту для укрепления своего гнезда.

Однажды к нам ворвались светская дама и ее муж в сопровождении мужчины, который оказался кучером. Вся задняя часть шляпки мадам – новинка сезона от Каролины Ребу из Парижа! – выглядела так, словно какое-то огромное существо отхватило от нее кусок! Оказалось, так оно и было! Мадам замешкалась на тротуаре возле кареты, а лошадь, приняв шелковые цветы, в изобилии украшавшие шляпу, за настоящие, не удержалась. Мужчины спорили о том, кто виноват, а дама рыдала.

Мадам Жирар отправила меня в «Пигмалион» посмотреть, есть ли у них такие же цветы. Разумеется, Дельфина заметила меня и, нагнав, спросила, куда я пропала.

– Просто очень много работы, – промямлила я.

– Бедный Ален ощущает себя третьим лишним, – вздохнула она.

– Ты же знаешь, как это бывает в сезон. – Меня охватило чувство вины. – Ничего не поделаешь.

Я старалась обходить продуктовую лавку. Но однажды днем столкнулась с Аленом, переходившим улицу возле шляпного магазина.

– В прошлую пятницу я ждал тебя в танцевальном зале, – произнес он с ноткой обиды в голосе.

«Скажи ему, – прошептал голос в моей голове. – Скажи ему правду сейчас».

Но я не могла. Только не на улице.

– Извини. Просто в последнее время у меня не было времени ни на что, кроме работы. Я действительно нужна Жирарам.

Ален пристально смотрел мне прямо в глаза.

– Я тоже очень занят. Устроился на другую работу, в ночь. Только на сезон. – Он помолчал. – Чтобы заработать дополнительные деньги.

Комок подкатил к горлу:

– Ален, я…

Он прервал меня, прежде чем я успела договорить.

– Знаю, тебе нужно идти. Ты занята. Все в порядке. – Он пошел в сторону своей лавки, но через минуту обернулся ко мне. – Сезон скоро закончится, Антуанетта. Тогда у нас появится время друг для друга.

ТРИДЦАТЬ

– Называется «Риголетто», – рассказывала Эдриенн с серьезным выражением лица, придя на следующий день в шляпный магазин. – Это итальянская опера. У месье де Нексона есть ложа на сегодняшний вечер, и ты тоже приглашена. Ложа на шестерых.

Она сказала это так, словно поход в оперу был обычным делом, и мы некоторое время смотрели друг на друга, прежде чем расхохотаться.

Как же хорошо так смеяться! До этого я весь день переживала за Алена. Было жестоко продолжать избегать его. Чем скорее я отпущу его, тем скорее он найдет другую. Но правильные слова путались у меня в голове. Я была глупой трусишкой и даже не уверена: больше трусишкой, что не решаюсь сказать ему, или глупышкой, что отказываюсь от него. Мне было страшно не оттого, что я не научусь любить его. Я боялась, что однажды начну его ненавидеть.

Завтра, решила я, обязательно поговорю с ним завтра. А сегодня вечером отправлюсь в оперу. В конце концов, у меня может больше никогда не быть такого шанса.

Но что мне надеть?!

После закрытия магазина я поспешила в отель, к Эдриенн. Там Мод терпеливо объяснила нам, как вести себя в опере:

– Опера, дорогие мои, это святилище. Это парад самых изысканных нарядов, плащей и оперных биноклей, направленных чаще на толпу, чем на сцену.

Благодаря Мод у Эдриенн все это было, и даже в избытке. Обширный гардероб подопечной – необходимые расходы, когда занимаешься сводничеством. Предполагалось, что в конечном итоге они будут возмещены тем, кто получит ее руку. Эдриенн выбрала туалет из белого атласа с кружевным верхом, ненавязчиво создавая образ невесты, и добавила к нему широкий пояс из розовой тафты, чтобы подчеркнуть свою тонкую талию. Мне досталось шелковое платье цвета нарциссов, которое гармонировало с цыганским кольцом, красующимся на моем пальце. Для пущего эффекта Эдриенн накинула мне на плечи пелеринку из тюля. У нее был нескончаемый запас накидок, вставок, медальонов и многого другого, так что костюмы и чайные платья^[37] можно было носить снова и снова и при этом каждый раз выглядеть по-новому.

Я изучала себя в зеркале и не узнавала свое отражение. Продавщица шляп исчезла. Появилась, женщина, которая способна привлечь внимание окружающих. Или по крайней мере женщина, которую я бы точно заметила.

– Очаровательно! – Эдриенн улыбнулась. – Просто прелесть!

– Помните, – продолжала Мод, – вы всегда должны выглядеть очень серьезными. Вы не разберете ни слова из оперы, но обязаны притвориться, что понимаете.

Она объяснила разницу между криками браво, брава и брави^[38]. Она рассказала про типы опер, типы певцов, типы песен, используя диковинные слова: ария, каденция, примадонна, колоратура.

– А о чем «Риголетто»? – поинтересовалась я.

Зная общий смысл, я бы чувствовала себя увереннее, делая вид, что все понимаю. Я не хотела показаться человеком, которому не место в опере.

– О боже! – воскликнула Мод. – Это мрачная история. Проклятие наложено на распутного герцога и его шута, горбуна по имени Риголетто. Герцог соблазняет дочь Риголетто, скромную красавицу Джильду. Риголетто горит желанием отомстить, но бедная Джильда жертвует собой, чтобы спасти герцога. – Потом она рассмеялась. – Но все это не имеет значения. Вся цель похода в оперу не в том, чтобы увидеть оперу, а в том, чтобы быть увиденным в опере.