Джойс Оутс - Сад радостей земных
– Нам приступать только утром, – сказал кто-то.
Карлтон не оглянулся. Его привлекало другое, он опять и опять окидывал взглядом ряды побеленных лачуг, будто высматривал что-то знакомое. Будто искал какой-то знак, добрую примету. Стайка воробьев и черных дроздов что-то клевала на земле; Карлтон не хотел смотреть – и все-таки увидал: какая-то падаль, может быть дохлый котенок. Карлтона зло взяло – неужто фермер, на чьей земле стоит поселок, не мог закопать эту гадость. Всюду грязь, мерзость. Весь этот поселок надо бы сжечь дотла… всюду раскидан прошлогодний мусор, прошлогодние отбросы. Карлтон с отвращением сплюнул.
Он миновал плотно убитый участок земли между лачугами, и перед ним открылось поле. Бледно-зелеными рядами тянулись крепкие запыленные кусты помидоров. Карлтон мысленно увидел тускло-красные помидоры, вот они поднимаются и падают, точно во сне, а его руки протягиваются и срывают их с кустов. Вперед и вниз, вбок и назад – машинально, плавно, нескончаемым круговым движением. Вперед и вниз, дернуть и снять со стебля, вбок и назад, мягко положить в корзину, потом чуть-чуть, на пятках, передвинуться к следующему кусту. И еще, и еще. Некоторое время он работает на корточках, потом опускается на колени; женщины, дети и старики становятся на колени с самого начала.
Прежде такое виделось ему после долгого рабочего дня, а теперь могло привидеться и до работы. И это не походило на обыкновенные ночные сны, эти призрачнее видения являлись ему даже при ярком солнечном свете.
– Вот сволочь, – пробормотал Карлтон.
Он обернулся и, заслонив глаза от солнца, поглядел на поселок. Да, это все тот же самый поселок, в который они попадают год за годом. Даже запахи все те же. Чуть поодаль, справа, на косогоре, как всегда, стоят две уборные; там-то, конечно, воняет вовсю, но это не новость. С поселками для сезонников одно точно: тут ничего нового не встретишь. Карлтон глубоко вздохнул и оглядел лагерь со всеми его закраинами, где слепящее солнце ярко освещало всякий хлам; изъеденные гнилью и сыростью столбы, с которых свисают серые бельевые веревки; брошенные дырявые башмаки; поблескивающие красным и зеленым бутылки: за много месяцев дочиста отмытые дождями консервные банки; доски, лохмотья, битое стекло, проволоку, разломанные бочки и по краям поселка, с двух сторон, торчащие из земли ржавые железные трубы с кранами – водопровод. Из кранов медленно, безостановочно каплет, вода выдолбила под ними глубокие ямки. Возле одной из лачуг – старая плита; на ней, верно, могут стряпать все жители поселка.
Еще один тяжелый год, подумал Карлтон, но дальше станет полегче. Уже давно всем приходится туго, говорят даже, что иные богатые люди покончили с собой. У Карлтона работа верная, надежная. С богатыми людьми бывает так: развернут утром газету либо по телефону им позвонят, и оказывается, человек разорен в пух и прах, только и остается покончить с собой; а таким, как Карлтон, можно лишь посмеяться. Просто настали тяжелые времена, думал Карлтон. Время такое, что пригнуло его и давит. Но он не намерен сдаваться. Когда дела пойдут на поправку – это начнется с Нью-Йорка, – те, кто поумней других, смогут сызнова подняться, всплыть наверх, из болота несчетных вонючих дураков, среди которых ему сейчас приходится работать. Они просто мразь, отребье – эти мужчины, что сидят на корточках и дуются в карты, и эти толстые бабы, что торчат в дверях, и ухмыляются, и твердят друг другу: «Вон как мы далеко заехали! Далеко заехали, верно?» Некоторые нанимаются убирать урожай уже двадцать, тридцать, даже сорок лет, и хоть бы один что-нибудь на этом заработал! У всех у них только и есть что на них надето да что в руках – узел с барахлом, завязанный в стеганое одеяло… Правда, и у самого Карлтона не больше, но ведь у него на руках семья; будь он один, он уже отложил бы кучу денег.
В кармане у него спрятан тугой сверток – что-то около десяти долларов. Нэнси про них не знает, а чего не знает, то ей и не обидно. Порой Карлтону приходит мысль – надо бы потратить эти деньги на Клару… может, купить ей пластмассовую сумочку или бусы. Для других детей ничего такого делать неохота. Майк недавно куда-то сбежал, и никто о нем не жалеет; под конец от него была одна морока. Пришлось здорово его выдрать, у мальчишки весь рот был разбит в кровь, он чуть не захлебнулся кровью, надо ж было показать ему, кто в семье главный. Шарлин замужем, осталась во Флориде. Она вышла за малого, который служит в гараже, и любит похвастать, что у мужа место постоянное и ему не приходится работать под открытым небом. Но она ни разу не привела его домой, не показала отцу. И пришлось сказать ей: «Ты просто шлюха, вся в мать». Карлтон ничего такого не имел в виду. Он просто не подумал, что означают эти слова. Но с тех пор он больше не видел Шарлин. Ну и слава богу, что избавился от нее, от пронзительного взгляда быстрых, беспокойных глаз.
По лицам своих детей он видит – они его боятся, и это не вызывает нежных чувств к ним. Даже в лице у Клары порой мелькает страх. Когда они вздрагивают и опасливо косятся на него, он только злится и сыплет затрещинами направо и налево; у Нэнси хватает ума это понимать. Он любит, чтоб было тихо, мирно, спокойно – к примеру, когда Клара забирается к нему на колени и рассказывает про школу, про подружек, про что-нибудь смешное или когда Нэнси обнимет его и тихонько погладит по спине.
Он проголодался. Повернул к своему новому жилью. На площади теперь полно было детворы и женщин, которые развесили на веревках одеяла, чтобы проветрились. Жена Берта, стоя на пороге, выбивала какую-то тряпку. Она была красная, как свекла, встрепанные волосы стояли торчком, придавая ей изумленный вид.
– Славный денек! – сказала она.
Карлтон кивнул. С криком пробежали двое мальчишек. Около игроков в карты вертелись Клара и Роза. Клара подбежала к нему, взяла за руку. Как странно, подумал он: подбегает девочка, берет тебя за руку, ты ей отец, она твоя дочка. У него потеплело на сердце.
– Розин папа что-то выиграл и отдаст ей! – закричала Клара.
Карлтон нехотя дал подвести себя к игрокам. Берт, весело ухая и гикая, бросил карты. Он ликовал, задыхался от смеха, костяшками пальцев шутя постукивал другого игрока по груди. Тень Карлтона упала на него, он вскинул голову и широко улыбнулся Карлтону. За спиной Берта теснились его ребятишки. У девочки были отцовские неистово-рыжие, огненные волосы и такие же, как у отца, приветливые, удивленные и насмешливые глаза.
– На, лапочка, держи, – сказал Берт и уронил что-то в ее подставленные ладони.
Все засмеялись бурному восторгу девочки.
– А что это? – спросила Роза.
И подняла повыше что-то небольшое, металлическое. Клара подбежала и уставилась на непонятную вещицу. – Это амулет, – сказал Берт.
