Жоржи Амаду - Тереза Батиста, уставшая воевать
Неотрывно глядя на кольцо, Фелипа говорит почти ласково:
— Собери-ка свои вещички, Тереза. Ты пойдёшь с капитаном, будешь жить в его доме, будешь служить капитану. Там у тебя будет всё, как у знатной сеньоры, капитан — человек хороший.
Обычно Терезе не надо повторять сказанное, в школе учительница Мерседес всегда хвалила её за то, что она всё схватывает с первого слова и быстро научилась читать и писать. Но того, что она сейчас услышала, она не понимает.
— Жить в доме капитана? Почему, тётя?
Но ответил ей Жустиниано Дуарте да Роза, её хозяин. Протянув к ней руку, он сказал:
— Задавать вопросов не нужно, все вопросы должны быть кончены, ты будешь жить у меня и мне подчиняться, знай это раз и навсегда. Пошли.
Тереза подалась назад, но не сразу, и капитан схватил её за руку. Коренастый и толстый, почти без шеи, Жустиниано был ловким и сильным, подвижным и проворным, хорошим танцором и ещё способным разбить кирпич одним ударом руки.
— Оставьте меня, — попыталась отбиться от него Тереза.
— Пошли.
Он её подталкивал к двери, когда девочка вдруг со злостью укусила его за руку. Зубы оставили кровавый след на толстой волосатой руке. Капитан выпустил её, и Тереза скрылась в кустах.
— Ах ты, сукина дочь, надо же, укусила, но ты мне за это заплатишь! Тёрто! Тёрто! — позвал он охранника, сладко храпевшего в грузовике. — Тёрто, ко мне! И вы тоже! — крикнул он Фелипе и Розалво. — Все вместе мы быстро поймаем эту дрянь, я не намерен терять здесь время попусту.
Капитан и Фелипа выскочили во двор, где к ним присоединился Тёрто Щенок.
— А Розалво, что он там стоит?
Фелипа обернулась и вонзила взгляд в мужа.
— Ты не идёшь? Я-то знаю, что ты хочешь, козёл бесстыжий. А ну, иди, пока у меня не лопнуло терпение!
Будь проклята такая жизнь! Что ему остаётся, как не идти с ними вместе ловить девчонку, но идёт он не по своей воле, это же грех; грех не его, а этой мерзкой шлюхи, он-то знает, что такое дом капитана, — это чума, голод и война. Но он, Розалво, примет участие в охоте на Терезу.
Охота шла целый час, а может, и больше, капитан не засёк времени на своём хронометре, но, когда в зарослях кустарника Терезу окружили, все были с высунутыми языками. Розалво подкрался тихо с противоположной стороны, и дворняжка не залаяла, занятая всеми остальными. И тут Розалво схватил Терезу обеими руками, прижал к себе, всю целиком, прежде чем отдать её капитану.
Тёрто дал пинок собаке, она отлетела в сторону и, распростёртая, осталась лежать на земле, возможно, со сломанной лапой, потом поспешил на помощь Розалво, схватив Терезу за руку. Она отбивалась, пыталась укусить их, глаза метали молнии. Подошёл капитан, остановился против девочки и изо всей силы ударил её по лицу своей большой мясистой ладонью. Один, другой, третий, четвёртый раз. Тоненькая струйка крови потекла из носа Терезы. Слёзы она проглотила, даже капелька не появилась на её сухих глазах. Командир не плачет — этому учили её мальчишки, играя в войну.
— Пошли!
К грузовику её тащили капитан и Тёрто. Фелипа пошла в дом. Зелёный камень блестел на её руке. Розалво постоял ещё какое-то время и подошёл к собаке. Животное выло, зализывая лапу.
На подножке грузовика яркой голубой краской было написано: СТУПЕНЬКА СУДЬБЫ. Чтобы заставить Терезу подняться на эту ступеньку, капитан ещё раз, как мог, сильно ударил её. Так Тереза Батиста отправилась навстречу своей судьбе: чуме, голоду, войне.
7Из грузовика Терезу вытащили капитан и Тёрто Щенок вместе, взяв за руки и за ноги, и бросили в комнату, заперев дверь. Это была маленькая каморка в глубине дома, с маленьким заколоченным окошком наверху, через щели сочились воздух и свет. На полу лежал двуспальный матрац с простынёй и подушками, стоял ночной горшок. На стене висели олеография, изображающая Благовещение Пресвятой Девы — Мария и архангел Гавриил, — и плеть из сыромятной кожи. Раньше здесь стояла кровать, но она дважды разваливалась из-за непредвиденных обстоятельств первой ночи, вначале с этой негритянкой Ондиной, настоящим дьяволом, а потом с перепуганной насмерть, сумасшедшей Грасиньей, так что Жустиниано решил убрать её.
Такая же комната была у него и на ферме, и в городском особняке за магазином. Все одинаковые, они предназначались для одного приятного дела — любовных утех капитана Жусто с молодыми девушками, которых он выискивал везде и повсюду. Предпочитал он самых молоденьких, чем моложе, тем лучше, а ещё лучше — девственницы. «Те, что моложе пятнадцати, ещё молоком пахнут», — так говаривала любительница образного языка Венеранда и тут же — плётка по ней плачет! — подсовывала ему уже занимающуюся проституцией более года Зефу Дутру. Но те, кто действительно был моложе пятнадцати, удостаивались чести быть отмеченными появлением нового золотого кольца в золотом ожерелье капитана. Тут Жустиниано был сверхпедантом. На свете есть тысячи коллекционеров, есть собиратели марок, их тысячи, начиная с покойного короля Англии до простого почтового служащего и хорошего игрока в биску Зороастро Куринги, а есть собиратели кинжалов, как, например, Милтон Гедес, один из совладельцев сахарного завода; в столице немало собирателей изъеденных шашелем статуй идолов, спичечных коробков, фарфора и слоновой кости и даже глиняных фигурок, продающихся на базарах. Жустиниано коллекционирует девочек, собирает экземпляры разного цвета кожи и разного возраста, некоторые из них старше двадцати, они хозяйки собственной жизни, однако коллекцию составляют лишь те, что ещё пахнут молоком, те, кому меньше пятнадцати, и их он отмечает новым золотым кольцом в своём ожерелье.
Многих он валил на матрац, что в доме на ферме, и на тот, что в городском доме. Некоторые были уже опытными, в основном это те, что постарше, те, что познали мужские руки и ко всему готовы, но большинство составляли пугливые, робкие и дикие девочки, часто старающиеся спрятаться от капитана в каком-нибудь углу, а он охотился на них, ловил. Однажды одна такая, когда капитан поймал её и схватил, от страха обмочилась, залила всё — и ноги, и матрац, чем доставила огромное удовольствие Жустиниано.
Будучи спортсменом, капитан, естественно, предпочитал тех, кто оказывал сопротивление. Те, что были опытны или быстро сдавались, не доставляли ему того особого чувства нелегко доставшейся победы.
Скромность, стыдливость, сопротивление, наконец, бунт вынуждали его применять силу, внушать страх и уважение, с которыми они должны относиться к своему господину, хозяину и любовнику, целовать его после данной им пощёчины — всё это увеличивало наслаждение, делало его более ощутимым и глубоким. Обычно всё и заканчивалось пощёчинами, зуботычинами, редко приходилось прибегать к ремню, ну а плеть из сыромятной кожи пришлось отведать пока одной Ондине, которая только после плети стала послушной. Одной, самое большее двух недель было достаточно, чтобы непослушные становились навязчивыми, надоедали капитану своей привязанностью, но именно они удерживались на положении фавориток недолго. Так было с уже упомянутой Грасиньей: чтобы сломить её, капитану пришлось избить её до потери сознания. Но и недели не прошло с той горькой ночи, как она вздыхала от нетерпения, желая быть в его объятиях, приходила к нему даже в неположенное время.
