Карин Ламбер - Дом, куда мужчинам вход воспрещен
И она не может быть с ним в ссоре слишком долго. Поэтому всегда делает первый шаг. Он-то – порох, да и поупрямее. Аргентинская кровь.
Присев на пластмассовый стул, она смотрит, как он работает. Движения его точны и размеренны. Когда он разгружает машину под номером семь, низко склонившись над корзиной, она не выдерживает:
– Ты все еще злишься на меня?
– Да.
– Давай поговорим.
– Сейчас не время.
– У тебя всегда не время.
Ей хочется помочь ему разгружать машины, но предложить она не решается. Смотрит на него и ждет.
Она всегда недоумевала, как это ей, с ее заурядной внешностью, удалось произвести на свет такого красавца. С некоторых пор ей трудно смириться с приближением шестидесятилетия.
Никому и в голову не придет, что они мать и сын, думает Симона. Она – с серыми, коротко остриженными волосами, ненакрашенная, в мужских брюках и поглаженной на скорую руку рубашке, в кроссовках, все это ее не молодит. Он – в джинсах, ладно сидящих на бедрах, в белой футболке с прорехой на локте. Он похож на сексапильного англичанина, раздевающегося посреди прачечной под ошеломленными взглядами домохозяек в рекламе «ливайсов-501». С непокорной прядью, падающей на блестящие черные глаза, он красив естественной красотой. Породистый жеребец, весь в отца.
Он садится наконец на стул напротив нее, между сушкой и гладильным валком.
– Ни одну мою подружку я не могу привести к матери. На этот раз с Лорой у меня серьезно. Я не хочу ее потерять. А ей это покажется странным.
«Лора думает, Лора говорит, Лора готовит киш как никто». Мнение Лоры становится важным, думает про себя Симона. Когда она впервые увидела, как сын смотрит на женщину с восхищением, что-то странно торкнуло у нее в районе пупка.
– Вы все такие же чокнутые? Боитесь мужчин, что ли? Ты и одного не смогла удержать. Даже моего отца!
Он встает, вынимает простыни из-под гладильного валка, продолжает работать, не прерывая разговора. Интересно, думает Симона, кто научил его так складывать простыни? Не она.
– А как же тогда все эти фильмы про любовь, на которые ты меня водила в детстве и говорила: «Смотри, милый, как это прекрасно»? – Он снова садится. – Сколько уже времени ты там живешь?
– Десять лет.
– Десять лет мне вход воспрещен, как парии.
Это правда, думает Симона. У меня лучший в мире сын, а я даже не могу пригласить его к себе домой. Это уж чересчур. Королева могла бы сделать для него исключение! Хотя откуда ей знать, у нее-то нет детей. Может быть, мне стоит переехать?
– В квартале судачат, – продолжает он. – Это так и будет продолжаться?
– Я устала от этого спора, Диего.
– Любовь мужчины кое-что тебе дала. Вот он я!
– В моей жизни много замечательных мужчин. Первый из них зовется Диего. Есть еще Фернан, твой дед, достойнейший человек, мои друзья…
Диего перебивает ее:
– Почему же тогда ты поставила крест?
– Я не поставила крест на мужчинах. Я просто не хочу больше получать от них плюхи.
Две клиентки оборачиваются на нее.
– «Каждый стережет своих коров, и волк не страшен».
– Запершись в доме? «Каза…» как его там…
– «Каза Челестина».
– В заложницах у двинутой Королевы.
– Мы свободны. Мы добровольные квартиросъемщицы. И не небоскреб же это, просто небольшой дом. Пять женщин, одна из которых вовсе не поставила крест на мужчинах. В планетарном масштабе это ничтожное меньшинство, не эпидемия же.
Заинтересовавшиеся клиентки подходят ближе.
– Улей без самцов! Так бы и опрыскал его инсектицидом!
– Пара – не единственная модель. По-разному можно быть счастливыми.
Клиентки смотрят на свое белье, которое крутится в барабанах на программе деликатной стирки, а уши так и навострили, слушая Симону.
– Хочешь, я расскажу тебе про дом мужчин, куда запрещен вход женщинам?
– Этого, мой мальчик, не может быть. Никогда не поверю.
Две клиентки согласно кивают, не сводя глаз со своих трусов и бюстгальтеров.
Нет сегодня нежности между Диего и Симоной. Нет того нежданного счастья, заливающего ее щеки румянцем удовольствия, когда ее большой мальчик вдруг обнимает ее сзади и говорит: «Приласкать тебя, мамочка?»
– Я желаю тебе большой и прекрасной любви, сын. Если Лора тебе действительно нравится, не раскачивайся слишком долго. А то ведь «разборчивая невеста старой девой останется».
– В пословицах ты всегда была чемпионкой. А сама-то так замуж и не вышла.
– Мне никто не предлагал.
– А ведь мужчин-то хватает. Ладно, мне надо работать. Я еще должен сложить двенадцать пар простыней и сто двадцать пять полотенец для соседнего ресторана.
Симона выходит, шагает по улице. При мысли о ста двадцати пяти полотенцах для ресторана ей хочется пригласить сына на пиццу «четыре сыра» вдвоем. Без стопок белья и без дома между ними. Она возвращается назад, толкает дверь:
– Я приглашаю тебя поужинать сегодня вечером.
23
Он расхаживает взад-вперед: придет ли она? Его страшит этот переход от переписки к реальной жизни, когда девушка, надо понимать, ждет, чтобы он взял инициативу на себя. Если надо быть мужчиной и распускать хвост, пусть подаст явственный знак, чтобы у него хватило духу. О чем он будет с ней говорить? Он надеется, что у нее красивый голос. А то у последней был голосок Лягушонка Кермита[64]. Надо было ему надеть бежевый свитер, тот, что он никак не решится выбросить. Он чувствовал бы себя комфортнее, чем в этом костюме, в котором ходит на работу. Но он не успел зайти домой переодеться: не хотел заставлять ее ждать. Она опаздывает. Может, и вообще не придет. Он решает дать ей еще пять минут и тут видит вдали беличью головку с наушниками в ушах и ноги в красных босоножках на высоченных каблучищах.
Жюльетта вышла на две станции раньше. Если пройтись, слушая свой «душевный» плейлист, глядишь, и успокоится. Нет. Холодный пот. Перед рестораном «Senza Nome» мужчина поглядывает на часы. Антрацитово-серый костюм, белая рубашка, начищенные до блеска «вестоны».
Это, наверно, он, он ведь писал, что коллекционирует английскую обувь. Что-то не похож на фотографию, которую мне прислал. Выше ростом. Держится очень прямо. Вид уверенный. Должно быть, ему не привыкать. Что делать? Подойти? Не подходить?
Крепко сжав шоколадный батончик в кармане, Жюльетта уже собирается повернуть назад.
– Я жду «Принцессу-Недотрогу». Это случайно не вы?
Жюльетта чувствует, что краснеет.
– Нет… то есть да… вообще-то меня зовут Жюльетта.
Я прохожу кастинг на главную роль и не получила текста.
– Значит, «Принцесса-Недотрога» – это не вы?
– Ники меня раздражают, это мой друг Макс придумал.
