Вероника Тутенко - Берлинский этап
Не то, чтобы Нине не нравились её соседки, но среди них не было той, кому хотелось бы доверять секреты. Самая старшая в комнате пропадала где-то чуть ли не каждую ночь, а как-то даже привела прощелыгу-хахаля в общежитие.
Всю ночь кровать бесстыдно скрипела ржавыми пружинами, а наутро Нина высказала бессовестной Клавке всю правду-матку в глаза.
— А что я? И вы водите, кого хотите, — таращила та рыбьи глаза.
Неизвестность медленно, но неизбежно обретала очертания обыденности. В ней были покой, даже радость, но не было чего-то такого, отчего сердце бьётся часто- часто и хочет улететь из груди. Секунды- двойники выстраивались длинным строем в минуты и часы. Работа- детский сад-общежитие… Как будто вращалось огромное колесо, а Нина, как белка, без передышки должна была бежать внутри него, и почему-то нельзя отдохнуть, осмотреться, остановиться…
Ехать до работы было всего-навсего несколько остановок, но на обратном пути Нина чувствовала себя уже совершенно измученной, так что едва хватало сил зайти в садик за Валериком.
Работала Нина в строительной бригаде. Привычные к мужской работе женщины разводили цемент водой в корыте, а потом поднимали на второй этаж. Вскоре начали вырисовываться очертания и третьего этажа.
Одного взгляда на большие, рабочие руки Нины было достаточно, чтобы понять: и топор, и лопату хрупкая с виду девушка держать умеет. Глину лопатой месит, как тесто.
Недавней заключённой был чужд комсомольский задор, и даже казалась наивным радоваться, что можешь принести стране пользу, если платят копейки.
Какая- то неуловимая связь существует между деньгами и свободой.
В аду и раю деньги не нужны. В безденежном измерении живёшь и на зоне, но стоит закрыться воротам, за которыми остались несвобода, и сразу же оказываешься в пространстве, где закон вступил в сговор с рублями. И приходится думать о завтрашнем дне. Думать и знать, что этот самый сегодняшний — завтрашний день и есть то самое долгожданное необъятное чудо по имени Свобода, столько лет маячившее священным заревом вдали.
Даже первая зарплата не стала тем рубежом, за которым начинаешь чувствовать себя по-настоящему независимым человеком. Платили очень мало. И всё же осталось на серый красивый платок. Пожалуй, покупка и была единственным событием, всколыхнувшим будни.
И всё же Нине было отчего смотреть вперёд уверенно и весело. Кому, как не ей, знать, какой бесценный дар, свобода, ниспослан миллионам тех, кто не в состоянии оценить его.
…На столе главы дыбилась стопка плакатов. Он с отвращением косился на очередную пёструю партию агитматериала, на этот раз комсомольцы на плакатах призывали добровольцев поднимать целину. Глава поморщился, убрал на край стола раздражавшую кипу. Последнее время недовольство, тщательно замаскированное под энтузиазм, стало его обычным состоянием.
У входа в знакомое двухэтажное здание с развивающимся над ним красным флагом Нина немного замедлила шаг.
Глава ей даже обрадовался.
— Что вас снова ко мне привело? — спросил добродушно, чем избавил о необходимости напоминать, что она была уже у него на приёме.
— Спасибо, за то, что помогли мне устроиться в строительную бригаду, только…
— Только? — подбодрил глава, слегка нахмурившись.
— Только устаю очень, а садик далеко. Позже всех ребёнка забираю…
— Хорошо, — снова вошёл в положение глава. — Определим в круглосуточный. Будете забирать только на выходные.
Снова написал какую-то записку, на этот раз для заведующей круглосуточных яслей, и вопрос решился как по мановению волшебной палочки.
… От Марусиного морячка пахло необыкновенным каким-то одеколоном, и весь он — от накрахмаленного воротничка до танцующей походки был воплощением чего-то начищенного, наглаженного до блеска, от чего немудрено потерять голову.
— Ну сама посуди, Нин, — вздыхала Маруся, закатывая глаза. — Моряк или мой Ванька? Весь наглаженный, брюки в стрелочку, тельняшечка, бескозырка…
Нина сочувственно кивала в вечерний полутьме комнаты.
Моряк был, действительно, хорош.
Не сказать, чтобы так уж плох был Ванька. Но видно, чувствовал: что-то неладно, может, потому и приехал однажды под вечер, осторожно постучал в дверь, как бедный родственник.
Худенький, щупленький, хоть и в форме, но в пехотной, солдатик не шел ни в какое сравнение с моряком.
Жалко ссутулившись, сел на краешек кровати ждать жену.
— Может, случилось что? — вздыхал печально.
Нина опускала глаза, злясь на Маруську. (Опять удрала к моряку, а моряк тот поматросит и бросит).
А Клава и не сдерживала ехидной усмешки.
— Не придет, и не надо. Я что ли хуже твоей Маруськи? Ты не смотри, что старше намного. Любую шмакодявку- двадцатилетку за пояс заткну.
Ваня растерянно улыбался, сосредоточенно упершись взглядом в запястье, опоясанное «Победой»
Солдатик ушёл уже за полночь, всё ждал-надеялся, авось вернётся супруга.
Ведь не у хахаля же она в самом деле, подзадержалась у подруги, а то, может, и случилось что, только бы ничего страшного.
Однако лица соседок по общежитию были заговорщицки спокойны, что больше огорчало, чем радовало: супруга жива — здорова.
Негодница — Маруська вернулась уже под утро. Растрёпанная, в новой чёрной плюшке.
— Что, ушёл мой? — воровато зыркнула по углам.
— Ушёл, ушёл, — укоризненно покосилась на неё Зоя. — Везёт же таким… Сразу двое таких мужиков.
— Каким таким? — Маруся скинула плюшку, приготовилась дать отпор.
— Таким, — неопределённо повторила Зоя и насупилась.
— А ты не будь такой букой, и на тебя мужики заглядываться будут, — посоветовала Клава. — Слишком уж ты серьезная, девка.
Зоя покосилась заодно и на Клаву и ничего не ответила, только губы надула и сдвинула брови: обижалась на соседку, что снова (уже в который раз, хоть кол на голове теши!) без спроса взяла её сапоги. И не смотрит, что в узел уложены и спрятаны (от неё, нахалки, между прочим!) под кровать.
Нину всегда удивляло, что заставляет окружающих подчиняться таким как Клава. Ведь цыкни на такую нахалку, убежит, поджав хвостик в кусты, и будет оттуда им же, хвостом, ещё и повиливать: дескать, не трогай меня больше, я же стала хорошая. Или кукситься. Но тронуть больше не посмеет.
Нет же, терпят, что берёт постоянно их вещи. А ведь такими-то людьми и проверяется характер.
И закаляется.
Сумеешь дать достойный отпор — получишь в награду уверенность, что можешь за себя постоять.
Иногда что-то в жизни происходит от скуки, а не потому, что непременно должно было случится. Появляются люди и так же незаметно исчезают в другие чьи-то жизни, где, может быть, будут играть новые роли.
Таким эпизодическим героем был Виктор. И всё же это была приятная встреча…
Вечера становятся светлее и длиннее — верная примета приближающегося лета. И вода в реке уже не так холодна, хотя купаться, конечно, ещё нельзя.
Но поболтать уставшими после рабочего дня ногами, поднимая маленькие, но бурные волны — самое то. Только парня красивого рядом не хватает в тихий майский вечерок.
Красавцев появилось сразу двое, точнее, один был так себе, зато второй, действительно, хорош. И оба моряки.
Красивого моряка звали Виктор, имя второго не запоминалось, а может, он и не представился даже.
С благородной вальяжностью, присущей морякам, парни сели рядом.
— Я из Тулы, — поставил в известность назвавшийся Виктором, чтобы как-то завязать разговор.
— А я родилась в Казани.
— Где живёшь?
— Здесь в бараке.
Речка неспешно плескалась, располагая к неторопливой беседе. Разговор ни о чём, но довольно приятный.
— Может, ты замужняя? — спросил вдруг Виктор.
— Нет, но ребенок есть.
— А как это? — озадаченно наморщил лоб.
— Так.
Виктор почесал затылок и не стал вдаваться в подробности.
— Можно к тебе в воскресенье прийти?
— Можно, — разрешила Нина и добавила. — Со мной еще две девушки живут.
— Мы придём, — пообещал второй моряк.
Гости пришли с колодой карт, и время пролетело незаметно, разлетаясь в стороны разными мастями.
— Жених твой что ли? — поинтересовалась после того, как за моряками закрылась дверь, Зоя.
Нина пожала плечами:
— Нет.
— Чего же, в карты ему больше не с кем перекинуться? — съязвила Клава.
— Может, и не с кем, — в тон ответила Нина.
Своей назойливостью и беспардонностью Клава порой раздражала её, и как-то даже пришлось потрясти под носом у нахалки большим своим рабочим кулаком. Случилось это, когда вечером, вернувшись с работы, Нина не нашла под подушкой свой новый серый платок.
Платок вернулся за полночь вместе с растрёпанной Клавой, плюшкой Маруси и, разумеется, чёрными резиновыми сапогами, которые Зоя тщетно прятала в узел. Клава неизменно находила их под кроватью и уводила к очередному любовнику.
