Николай Никандров - Путь к женщине
– И все-таки, гражданка, несмотря ни на что, я буду продолжать начатый с вами разговор. Могу вам отрекомендоваться, сказать, кто я, если вы сочтете это необходимым предвари тельным условием…
– А мне зачем знать, кто вы? Не надо, не надо!
– Но когда вы узнаете, кто я, тогда, быть может…
– Но я не желаю этого знать!
– Видите, гражданка, я ученый, и моя цель…
– Я теперь тоже ученая! Научили! Довольно!
– Однако до какой степени вы не понимаете меня, гражданка!.. До какой степени!..
– Прекрасно понимаю! Не беспокойтесь!
Уверяю вас, гражданка, вы ошибаетесь! Я знаю, вы думаете, что я подхожу к вам, как к женщине, а между тем я подхожу к вам только как к человеку! Только!
– Лучше всего никак не подходите! Никак! Просто уйди те от меня и все!
– Гражданка! Как подвижник независимой мысли, как труженик честного пера, как русский писатель, работающий в настоящее время над вопросом…
Красавица, из-за волнения трудно улавливающая смысл его речи:
– Если правда, что вы подходите ко мне не как к женщине, тогда говорите прямо, чего вам от меня нужно – без длинных предисловий!
Лицо Шибалина веселеет:
– Благодарю вас! Мне нужно от вас немногое, совсем немногое, сущие пустяки! Мне нужно только ваше откровенное мнение, вернее, подробное объяснение, почему вы так категорически отказались разговаривать с теми четырьмя приличными мужчинами – с четырьмя или больше, я не знаю, сколько их там было…
Красавица не верит своим ушам:
– Что-о??? Я??? Вам??? Объяснение??? Смеете требовать от меня объяснение??? До-пра-ши-вать???
Задыхается. Не может говорить. Глазами утопающей по водит вокруг, ищет посторонней помощи.
– Чего же тут особенного? – со спокойной улыбкой спрашивает Шибалин.
– Гражданин!.. Имейте в виду!.. Сейчас должен прийти сюда мой муж!..
– Тем лучше, гражданка. Значит, дальнейшую беседу на эту тему мы поведем уже втроем.
– Как-кое из-де-ва-тель-ство! Гражданин, прежде, чем принять свои меры, я вас в последний раз спрашиваю: вы уйдете от меня?
– Ни за что! Понимаете: ни за что! Теперь-то уж ни за что не уйду! Раньше еще мог бы уйти! А теперь, после того, как вы сказали, что сюда должен скоро прийти ваш муж, я заинтересован вдвойне! Я не то, что не хочу уйти от вас, нет, я не могу, если бы и хотел! Во мне сейчас уже говорит не я, а спец! Вы, как еще никто, разбудили во мне специалиста своего дела, изыскателя, собирателя ценного человеческого материала! Вы сами не отдаете себе отчета, какой вы дорогой для меня материал! Вы такой драгоценный, такой, можно сказать, в историческом смысле, ископаемый материал! Зачем нам тратиться на археологические экспедиции в безводные монгольские пустыни Гоби, раскапывать там занесенные песком мертвые города Хара-Хото, когда каждый из нас ежедневно может видеть вокруг себя таких же окаменелых мертвецов! Сударыня! В переживаемую нами величайшую во всемирной истории эпоху, в эпоху воздухофлота, в эпоху радио, в эпоху Коминтерна, в эпоху кануна окончательного развала междугосударственных перегородок и слияния всех народов в одну трудовую семью, в эту изумительную эпоху и вдруг – экземплярчик, подобный вам: "куль-тур-ная" женщина с микроскопическим, меньше чем муравьиным, кругозором! Ведь вы сами только что сказали, что новые миры, как и все вообще новое, вам чуждо и неинтересно! Вы сделали и некоторые другие, не менее любопытные признания! Это ли не замечательно? Это ли не находка? Это ли не клад для науки о человеке? Это ли не экспонат для музея, для музея человековедения?
Красавица с испуганно выпученными глазами в сторону:
– Это какой-то сумасшедший…
Шибалин громко, с непонятным, вдруг налетевшим на него озорством школьника:
– Сама сумасшедшая! Красавица вскакивает:
– Я сейчас милиционера позову! Шибалин ей в лицо:
– А-ме-ба! Ха-ха-ха! Она:
– Такие оскорбления!.. Такие оскорбления!..
Спешит к ограде бульвара. Мечется вдоль железного за бора в одну сторону, в другую, как в клетке. Кричит с бульвара на мостовую:
– Милиционер!.. Милиционер!..
Оборачивается, глядит, не убегает ли Шибалин.
А Шибалин сидит, широко раскинувшись. Чувствует себя необыкновенно свободно. Улыбается ей:
– Не бойтесь, не убегу! Зовите же, зовите милиционера! Пост там, недалеко, на углу! Вы всей этой истории придаете еще более сложный, еще более содержательный оборот!
У боковой калитки, среди раздвинувшейся зелени, как портрет в раме, возникает краснощекая физиономия милиционера.
XX
Милиционер, безусый карлик в слишком просторной, как бы отцовской фуражке, смешно оттопыривающей его уши, с суровым выражением лица, подбегает к красавице:
– Чего тут?
Красавица указывает рукой назад, на сидящего Шибалина, не может от волнения говорить, за каждым словом прерывается:
– Их… было пятеро… даже больше… один остался, вот этот… а другие четверо убежали…
Ушастый карлик, грудью вперед, порываясь сразу во все направления:
– В которую сторону они побежали?
Красавица кивает дрожащим подбородком:
– Туда… вон в ту сторону… давно…
Милиционер сует в рот свисток, надувает румяные щеки, издает пронзительный свист.
Потом подходит к Шибалину:
– А вы, гражданин, не уходите, сидите здесь. Шибалин:
– Я и не собираюсь уходить.
На свисток из кустов лезет похожий на медведя дворник. Он в лохматой бурой папахе с бляхой, в буром дырявом замасленном ватнике, в бурых растоптанных валенках, с бурой бородой, начинающейся от глаз.
Затем сбегается – постепенно утолщающийся – кружок любопытных.
Милиционер к красавице, маленький к большой – оба в центре кружка:
– Ну, рассказывайте, как было дело?
Красавица утоньшенным против обычного голосом:
– Вот этот мужчина и те пятеро…
Милиционер, воинственно вздрагивая:
– Какие пятеро?
Красавица:
– Которые убежали…
Нахальный голос из толпы за чужими спинами:
– Га-га-га! "Убежали!"
– Они сперва вшестером преследовали меня… приставали, хотели насильно познакомиться… Потом, когда я кое-как отделалась от тех пятерых, попугала их мужем, ко мне привязался этот шестой и смело так, с угрозами, стал требовать от меня объяснения, почему я отказалась знакомиться с его компаньонами…
Милиционер к Шибалину серьезно:
– Гражданин, вы приставали к этой гражданке?
Один голос из толпы к Шибалину:
– Встань!
Другой так же энергично:
– Зачем? Не надо!
И Шибалин вяло ворочается на скамье, точно не знает, вставать или нет.
Не встает, сидит, отвечает:
– В том смысле, товарищ милиционер, в каком вы предполагаете, я, конечно, к этой гражданке не приставал. Просто я хотел с ней поговорить, задать вопрос…
Прежний нахальный закатисто:
– Га-га-га! "Поговорить!"
Милиционер Шибалину:
– А вы разве с этой гражданкой были знакомые?
– Нет. Вот поэтому-то мне и интересно было с ней по толковать. Знакомые мне надоели.
– Как же вы, гражданин, хотели "потолковать" с граждан кой, когда гражданка эта даже вам незнакомая?
Указывает рукой на красавицу – раздельно, сильно:
– А может быть они за-муж-ние!!!
Из толпы стравливают:
– Д-да! Д-да!
Красавица, тронутая сочувствием, едва не плача, тоненько, как девочка:
– Уже шагу шагнуть не дают!.. Так и липнут везде, так и липнут!.. Ничего не боятся!..
Милиционер Шибалину назидательно:
– Слышите, что они говорят? При вас документ какой-нибудь есть?
– Нет.
– Как же без документа?
– Не захватил с собой.
Милиционер достает бумагу, карандаш.
– Тогда вам придется до отделения дойти.
Шибалин:
– Это как понимать? Значит, я арестован?
Милиционер что-то выводит на бумаге и в то же время отвечает ворчливо:
– Никто вам не говорит, что вы арестованные… Из отделения справятся по телефону в адресном столе, есть ли такой, и вы пойдете себе домой… пока.
– А потом?
– А потом, глядя куда направят протокол. Если в нарсуд, по статье сто семидесятой, за хулиганство, то в нарсуд. Если нет – то нет. Ваша фамилия, имя, адрес?
Шибалин говорит, милиционер пишет.
– Где-нибудь служите?
– Нет.
– Чем-нибудь торгуете?
– Нет.
Милиционер проницательно смотрит на него из-под налезающей на уши фуражки. Потом, с неодобрительной усмешкой, к толпе:
– Не служит, не торгует…
И пожимает плечами.
Толпа в знак солидарности с ним гудит.
Милиционер снова к Шибалину:
– Не рабочий же?
Шибалин:
– Нет.
Милиционер разводит руками, улыбается публике:
– Опять нет…
Публика, чтобы угодить ему, холуйски, рабски гудит:
– Гы… Гы…
– Но какая-нибудь занятия у вас есть?
