Гас Ван Сент - В Розовом
(Джек бредит, что ли?)
Да, Лайонел Бэрримор построил «Орлиное гнездо». Ничего не скажешь, умели они себя рекламировать. И путешествовать во времени тоже. С помощью своих чумных старых фильмов.
И вот в двадцатых все эти знаменитые путешественники во времени сидели по своим сказочным замкам, играли в бильярд и пили «Перно». В бильярдном зале наверняка проходили крутые соревнования. А сейчас там склад. Еще у них в приятелях ходил комик У.К. Филдс, от которого всегда были одни неприятности, и много других известных пьяниц.
(Джек начинает говорить чуть размереннее.)
Так странно: ты там, в той самой комнате, где все это было, — но все уже в прошлом.
(Удивительно: я никогда раньше не слышал, чтобы Джек говорил о прошлом. Почему бы ему просто не отправиться туда, раз так интересно?)
Иногда по ночам, особенно покурив травы, я, честное слово, слышал из своего домика для гостей, как в бильярдном зале гремят шары и голос Филдса говорит: «Лайонел, мой мальчик, если б только у меня был…» А потом еле слышно: «…все то же, то же…»
Глава 17
От полуразрушенных стен зала для собраний откалываются кусочки мрамора. Кадр, снятый с движения, как у Алана Паркера в фильме по пинк-флойдовской «Стене». Мрамор крошится без особой причины — если не считать того, как здорово это смотрится, особенно если снимать снизу. Да, действительно здорово. Наконец камера показывает ноги. Их много. Ноги расположены по кругу и залиты ярким оконным светом, как у Алана Паркера, со слабым туманным фильтром, где-то первого номера, с подходящим рассеиванием. Или вообще без корректирующего фильтра, отчего оконный свет очень прохладный и голубой.
Встает молодой негр с дрэдами и говорит: «Привет, я Бенджамин! Я страдаю от алкоголизма и наркомании». Группа, которую мы скорее слышим, чем видим, хором приветствует Бенджамина: «Привет, Бенджамин!» Бенджамин заканчивает: «Я знаю, как перестать пить и принимать наркотики; пожалуйста, помогите мне не начать это делать снова». Потом встает еще один — дань творчеству Лени Рифеншталь, что для Алана Паркера редкость, хотя от этого фильм становится только лучше. «Меня зовут Джерри — я алкоголик и кокаинист». — «Привет, Джерри!» — «Внутри у меня все не так, как снаружи. Пожалуйста, помогите мне изменить себя». И еще один: «Я Хейрим — я пристрастился к крэку». — «Привет, Хейрим!» — «Пожалуйста, помогите мне увидеть мои проблемы». Все это время по экрану идут титры.
Снова та же группа людей, но немного позже. Пациент рассказывает, о чем он когда-то думал. Его голос дрожит от слез. (Продолжают всплывать титры: художник-постановщик, оператор-постановщик…) «Я сидел перед телевизором и смотрел мультик… ну, вы знаете, про койота… и плакал». Другой пациент, который внимательно глядел на рассказчика, подсказывает: «Его зовут Уайли-Койот, Хитроумный Койот».
«Да, Хитроумный Койот! Он гоняется за птицей, а я смотрю на него и вдруг понимаю: при любом раскладе Койота придавливают камнем (показываем Койота под камнем)… отправляют в космос (аналогично: Койот в космосе) или взрывают (на фоне взрыва продолжаются титры). Расплющивают. Ударяют молотом… И я понял, что Койот — это я, а птица…» Ему подсказывают: «Калифорнийская земляная кукушка». «Да, — говорит Хейрим, — ка… кукушка, точно. Кукушка — это наркотики. Я вечно пытаюсь их заполучить, как Хитроумный Койот. Вот почему я и заплакал».
Тут вмешивается психолог: «Хорошо, давайте сейчас подумаем, почему мужчины плачут». У психолога длинные пальцы; он смотрит всем в глаза, чтобы установить контакт. (На экране тает последняя строка титров: «Фильм Алана Паркера».) Психолог заканчивает мысль: «И насколько это приемлемо. Позволяет ли наше общество мужчинам плакать. Запомните эту тему».
Я связываюсь с Мэттом, и он тут же замечает мое беспокойство. Он говорит, что мне уже пора. Пора узнать (?). И начинает что-то невнятно растолковывать. В его словесном бреду я улавливаю слово «Розовое». Так он называет путешествие по измерениям.
Когда-то он говорил мне, что его отец пишет книгу под названием «В Розовом». Так вот, розовые здания — то, что играет роль комнат за пределами нашего измерения. А отец — внешнее присутствие. Вроде Бога.
«В Розовом» — то есть в Боге.
«Свиньи» — секретное наименование людей. Мы свиньи?
Они что, инопланетяне, которые считают себя выше нас? А, Мэтт? И что обозначает «Гора грома», кроме ночного клуба?
Однажды вечером Феликс пошел с девушкой в клуб «Гора грома». Он взял с собой гитару, чтобы поиграть там с местной группой. И тут же заплясал, как Джон Траволта в «Лихорадке субботним вечером». С него тек ручьями пот; казалось, у него сильный жар.
В тот вечер в клубе было много юнцов-ведущих, и все они танцевали. Феликса никто не узнал: в реальной жизни он был совсем не похож на себя на экране.
Тут его затошнило, и брат с сестрой вывели его на воздух. Он упал в канаву прямо перед «Горой грома».
Рядом оказался фотограф, увешанный аппаратурой, но он не хотел снимать, потому что выглядело все слишком страшно.
Ведущие и актеры толпились на тротуаре перед своими «шевроле», включив радио на всю катушку.
Сестра села Феликсу на живот, чтобы хоть как-то остановить судороги. Она видела, как потух свет в его глазах. Тело, которое она сжимала ногами, начало медленно остывать. Она поняла, что Феликс уходит, и очень быстро.
Его сердце перестало биться. Младший брат, который звонил в «неотложку» и возвращался к нему каждые несколько секунд, тоже это понял. Это было ужасно, и ему уже ничем нельзя было помочь.
Вот и все. Джимми Кин [58] стоял там со своей девушкой. Он обратил внимание, что даже после таких страшных судорог ноги Феликса так и остались изящно скрещенными у щиколоток.
Джимми говорит:
— Я думаю, что мы — часть всех живых существ на земле. И те из нас, кто ставит человека на верхнюю ступеньку лестницы, над всеми остальными существами, — в общем, с ними я не согласен. Только подумайте, на какие гадости способны люди. Вряд ли мы стоим наверху… Но мы можем превратиться в другое существо и уйти в другое место. Феликсу просто пришло время отправиться туда. Я не думаю, что там, куда мы все попадем после смерти, плохо. Там здорово.
Возле популярного среди молодых рекламных ведущих клуба у Феликса начались судороги, а в полвторого ночи прямо в «неотложке» у него остановилось сердце. Таблоиды писали о наркотиках. Феликс не был наркоманом.
А если это дело рук мафии?
— Меня это просто убивает. Вы словно разрываете мне грудь и блюете туда, — заявил тогда Джимми Кин бульварным журналистам.
Феликс общался с теми, с кем мы не могли. Может, он и сам точно не знал, с кем, но это именно так. Он ушел от нас в двадцать три года — возраст, в котором, по мнению Боба Тоббинса [59], чаще всего погибают или получают откровение.
О нет…
«Смотри: ты или стареешь, или умираешь. Феликс умер и уже не постареет. Он останется вечно юным, потому что мы никогда не увидим семидесяти- или восьмидесятилетнего Феликса, дремлющего под апельсиновым деревом в своем перуанском поместье, — сказал Спанки. — Это история без продолжения. Он не перезвонил. Он ушел с вечеринки. Он так и не появился… Он нас прокинул…» — Спанки повесил голову.
— А еще что?.. — Помню, как Феликс сказал мне это по телефону.
Значит, мы уже поговорили о его последнем ролике, о том, что он думает о вырубке дождевых лесов, о моем следующем ролике, о новой музыке, которая нам понравилась, о том, что нового у друзей, которых он завел в Орегоне во время съемок ролика «101 замечательное свойство „Флэймекса“». Я начинаю забывать его голос.
— А еще что?.. — рассеянно спрашивал он. И я рассказывал ему о своем дне, о новостях в Саскватче, о чьей-то личной жизни. Личная жизнь его особенно интересовала: тогда он мог поговорить о своей.
Как-то Феликс оказался в одном гостиничном блоке с семейной парой. Он смеялся:
— Они целыми днями катаются на каруселях, причем вопят как трахнутые! В смысле, громко вопят. Вот я трахаюсь гораздо тише, а ты? Ну, я не кричу: «О БЭБИ!!! ДАВАЙ!!! ДАВАЙ ЕЩЕ!!!» Я делаю это вот так (сопит, как задыхающийся бурундук), вот так.
Ему хотелось знать, кто и как «делает это». Главным образом потому, что ему нужно было «делать это» в одном ролике и выбрать изо всей дюжины способов один, подходящий к его роли.
— А еще что?..
— Ничего. Ничего не приходит в голову.
— Слушай, если со мной что-то случится, я найду возможность с тобой связаться. Ну, если умру или типа того. Я как-то вернусь. — Его слова меня немного испугали.
— Ладно, созвонимся, — сказал я.
И мы всегда созванивались. Наверное, так же он говорил и с другими. Просто «Привет…», и ты уже знаешь, кто звонит. Иногда разговор длился не больше двадцати секунд.
