Пол Тот - Ш-ш-а...
Она окинула меня взглядом.
– Что у тебя стряслось?
– Я приехал к тебе. И все пошло наперекосяк. Как всегда.
Звезды в ее глазах моргнули, будто она спела шепотом: «Ох, Рей, ох, Рей, ох, Рей…»
Я уже слышал эту песню.
– Поехали домой, – сказала она.
Ветер дует в листве во дворе, шепчет слова, начинающиеся на «ш-ш-ш», сквозь которые едва слышно людей, разговаривающих в другой комнате. Дом – призрак особняка – белеет на фоне гор, с широкими квадратными плечами, глазами-окнами, ртом-дверью, вдыхает и выдыхает сквозь белые занавески. Небо розовое, облака громоздятся на фоне гор огромными клубами, словно где-то в горах некий гигант выпускает в воздух белый дым. Мертвая тишина, все кругом настоящее, прочное, старик шагает против ветра, покуривая трубку, ветер зачесывает назад его волосы, он про себя что-то шепчет.
– Ну, пошли, – сказала она. – Ты же не собираешься целый день сидеть на подъездной дорожке?
Мы пошли по длинной дорожке, медленно, потому что она сильно хромала, аппарат на левой ноге поскрипывал на каждом шагу.
Дверь больше любой другой двери, какую я в своей жизни видел. Человеку любого роста не приходится наклоняться при входе. Дом приветливо его примет. «Привет, верзила», – скажет он горному великану.
Я прошел следом за ней из прихожей по коридору на кухню с чистым свежим запахом. Кругом цветы в вазах, горшках и чашах свисают с потолка, стоят на полках, в углах, на полу, на столах. Сад, растущий снизу вверх и сверху вниз.
Я сел за стол, и она спросила:
– Налить тебе чего-нибудь выпить?
– Чего-нибудь.
Она подала лимонад с кусочками лимонов.
– Рей, что с тобой? Почему ты так одет?
– Мне жить негде. Не мог тебя найти.
– Значит, твой пиджак – сигнал? Нечто вроде доски объявлений? – Она взяла меня за руку. – Как ты жил это время?
– Тысячу лет пришлось бы рассказывать. Значит, ты так и не видела объявление в газете?
– Какое объявление?
– Я тебя разыскивал. Можно сказать, потерял и нашел.
– Я газет не читаю. С тобой все в порядке? Я имею в виду, не нужна ли тебе медицинская помощь?
– Со мной все в порядке, насколько возможно. На самом деле я приехал разузнать о маме. И о себе. Есть несколько вопросов. Думаю, ты должна знать ответы.
– Не знаю, понравятся ли тебе мои ответы, Рей. Не знаю, помогут ли они тебе. Даже не знаю, признаешь ли ты их ответами.
– Ты же прислала мне письма. Зачем?
– Ох, Рей, я должна была за тобой приехать после отъезда твоей матери. Но если бы приехала, возникли бы проблемы с мужчиной, который говорил, что любит меня, и врал.
– Пожалуй, я прав. В этом мире нельзя знать одну истину.
Она пошла на кухню, снова наполнила стакан.
– Мне это очень неприятно слышать. Истины существуют.
– Например?
Она вернулась, поставила стакан на стол.
– Например, вот эта. – Взяла мою руку, приложила к своему животу. – У тебя под рукой младенец. Это истина. И с каждым днем становится все истиннее.
– У тебя будет ребенок? От кого?
– От любящего меня мужчины.
– Откуда ты знаешь, что этот мужчина действительно тебя любит? И где он?
– У нас совсем другие отношения. Он живет далеко. Мы видимся несколько раз в году. Я могу любить только на расстоянии. И это тоже истина. Я открыла свою истину, а остальное пусть летит мимо, как листья. Никогда не пытаюсь поймать листья, никогда за ними не гоняюсь.
– Ты очень на меня похожа, – сказал я, отдергивая от живота руку.
– Наверно, раз мы столько времени пробыли вместе. Как ни удивительно, у меня от тех лет сохранились только хорошие воспоминания.
– Люди странно реагируют на мое присутствие.
– Ничего. Мир странный, даже когда он настоящий.
Кажется, будто я возвышаюсь над креслом. Давно себя так удобно не чувствовал. Все тихо, гладко. Кости распрямляются. Кровь в жилах бурлит водопадами. Дыхание испускается крупными кольцами. Сердце укрывается покрывалом из роз. Сейчас я впервые чувствую себя в безопасности.
– Хочешь увидеть себя по телевизору? Уже почти пять. Новости через минуту начнутся.
Мы прошли в гостиную. На улице шел дождь, тяжелые крупные капли плюхались в огромное окно, по небу гладко катились пухлые серые жирные дождевые тучи.
Телевизор брызгал быстрым белым статическим электричеством, размывавшим женское лицо. За ним мелькало изображение Триггера, препровождаемого в тюрьму.
– Сегодня выдан ордер на арест Гарольда Скотта, обвиняемого в убийствах в центре города, которые держали население в страхе с начала лета. Задержанный вчера вечером полицией на месте преступления Скотт, именующий себя Триггером, впоследствии признался в совершении других убийств. Согласно источникам, подозреваемый считает себя белым сверхчеловеком, однако выбирал жертв подобных себе. Допрошенный раньше полицией Реймонд Пуласки, которого вы видите, был замечен в компании Триггера перед последним убийством. Сегодня полиция освободила его.
Экран вдруг заполнили другие говорящие головы.
– Ему даровали жизнь без всяких условий насчет одежды.
Две другие головы рассмеялись, а Мисси выключила телевизор. Видно, как дождь замерзает на улице, постукивая в окно тысячью ледяных птичьих клювиков.
– Переходи к делу, – шепнул Стиль так громко, что она услышала.
– Что?
Я очутился в ловушке. Он может сказать что угодно, в любой момент. Я не защищен не только от него, но и даже от мыслей о Рее. Теперь он загнал меня в угол. Такова его игра. Он снова вышел на поле.
– Можно мне в ванную?
– Разумеется, Рей. Она за углом.
Я поспешно вошел, закрыл дверь. За круглым окном идет снег.
– Вет-нет, – сказал я ему. – Есь-кров ез-слов.
– Я становлюсь муравьишкой. Пора валить отсюда.
– Кий-кров ит-дров, си-дров, чишь-кров.
– О-брат, вай-назад, о-брат, вай-назад!
– Ш-ш-а. Вет-нет. Ут-дом, чью-днем, я-в-нем.
– Усть-дом, уйдем, дет-лихо, ди-тихо.
Мисси громко постучала:
– Рей?
Я притворно закашлялся и выдавил среди кашля:
– Прошу прощения. Хоккей-о'кей.
– Что? Ну-ка, выходи оттуда. Я сейчас тебя уложу.
Она открыла дверь, и я сообразил, что сижу на унитазе, обхватив руками голову. Пот течет по лицу крупными каплями вроде капель дождя на улице. Большие пальцы глубоко впились в щеки.
Мисси помогла мне встать, отвела в спальню. Сняла с меня пиджак.
– Больше он тебе не нужен.
Ласково уложила меня, накрыла мягким белым покрывалом. Я смотрел на нее снизу вверх. Она улыбалась, лампочка искрилась, рассыпала искорки света белым фейерверком. Дверь за ней закрылась, и Стиль шепнул:
– От-так, ир-дурак, нул-день, шла-тень.
Я на минуту закрыл глаза, но во мне по-прежнему стоял шум, шли сразу три фильма, разговаривали люди в полном ресторане, попугайничала сотня попугаев, вопили триста парикмахеров, все, кого я когда-либо видел, сидели за столом, обсуждая каждый мой поступок, постанывая, жалуясь, угрожая, бросая в воздух бумаги, распевая декларации против меня, провозглашая новые законы, советуясь со священниками, посылая извинения королям и президентам.
Когда я открыл глаза, у постели стоял на коленях Стиль.
– Что будет? – спросил он.
– Ты о чем это? Откуда я знаю? Некогда было подумать. Уходи, уходи.
– После всего, что я для тебя сделал?
– Что именно?
– Не помнишь, как люди орали: «Рок-звезда, рок-звезда»? Тот вечер для них стал в году самым памятным.
– Начинаю думать, что они надо мной насмехались.
– Да пошли они в задницу. Я достиг своей цели.
– Своей. Не моей.
– Играешь словами, Пуласки.
– Не хочу тебе хамить, Стиль, только ты слишком долго висишь у меня на хвосте. Становишься таким же тяжелым, как мои ноги, когда я иду по улице. Я устал таскать тебя за собой.
– Не такой уж ты сильный, чтобы в одиночку пройти конец пути. Кто будет тебя развлекать? Кто пойдет рядом, когда ты устал и соскучился? Кто вы – ступит против гонящих тебя людей? Кто пустит им пыль в глаза искусными речами?
– Ты навлекаешь на мою голову больше неприятностей, чем я сам.
– Если ты так считаешь…
– Конечно.
Он взглянул на меня, лицо его дрожало в рисованном лунном свете.
– А если… – начал он, сделал стойку, завертелся, удерживаясь на одном пальце, как перевернутый вверх ногами кругосветный путешественник из Гарлема.
– Извини, нет.
Он отбросил избитые приемы.
– Не соблазню?
– Нет.
– Не завлеку обманом?
– Нет.
– Хочешь с мамой поговорить?
– Потом. Когда буду один. Извини, Стиль.
Он опустил глаза, попятился, вытащил из темной дыры шляпу, надел, поправил.
– Прости за Правильного, – сказал он.
– Ничего. Он со своей стороны вовлекал меня в неприятности. Дурацкая книжка Джорджа Вашингтона оказалась пустой тратой денег.
– Ну, пожалуй, пойду, – сказал он, направляясь к стене.
– Постой секундочку. У меня есть последний вопрос. Что происходит с тобой и с Правильным, когда вы уходите?
