Дженнифер Джонстон - Далеко ли до Вавилона? Старая шутка
— Я не про философию толкую, а про то, что на самом деле.
— Чушь. В Ирландии нет рабов.
— Нас лишили права самим говорить за себя. Это что, не рабство?
— Гомруль…
— Дерьмо твой гомруль. Розовая водица, даже если его и получат. Чтоб заткнуть рты. Я верю… я знаю только один способ, как от них избавиться — стрелять.
— А странно, что мы столько лет друзья и ни разу прежде об этом не разговаривали.
— Может, и к лучшему, что так. Теперь ни мне, ни тебе от этого вреда не будет, а раньше мог бы выйти большой вред.
— Не верится, что таких, как ты, много.
— Будет много. Может, ты и сам станешь таким.
— Кто знает?
— Должен признаться, я в восторге, что встретил собрата-революционера, — сказал Беннет. — Руку! — Он протянул Джерри руку через стол, но тот только с улыбкой поглядел на нее. — Мне нравится этот ваш мистер… как его?
— Пирс.
— Ну, если мне не удастся стать героем во Фландрии, я уеду в Ирландию и стану героем там.
Джерри засмеялся.
— Таких, наверное, наберется немало. Только вот на чьей стороне вы будете, можно спросить?
— На стороне мистера Пирса, а то на чьей же? На стороне человека, который сказал эти слова.
— По-моему, вам не понять, почему он их сказал.
— Чепуха.
— Вы оба сумасшедшие.
— Так выпьем за наше безумие.
Беннет взял бутылку и помахал ею в сторону хозяина за стойкой.
— Мсье?
— Merci. — Он покачал головой.
— Sláinte, — снова сказал Джерри.
— За мечту каждого из нас, — объявил Беннет.
— Люди будут издеваться над их короткими шеями, но они будут побеждать. По всему миру.
— Что-что? — с недоумением спросил Беннет.
— Мои лошади. Моя мечта другая, чем у вас. Только лошади, мои чудесные, не знающие поражения лошади.
— Так оно и будет. А скакать на них буду я, нравится вам, мистер Беннет, моя посадка или не нравится.
— Аскот, Эпсом, Ньюмаркет, Челтнем, Лоншан… и даже Саратога… Как насчет Саратоги, Джерри?
— А чего?
— Ты, наверное, пьян, — сказал Беннет.
— Наверное.
— За ваших лошадей! Чтобы все приходили первыми!
— Sláinte.
— Авось наши нынешние знают дорогу домой.
— На западе серый мой дом, — запел Джерри.
— Ш-ш-ш! Ты мешаешь им играть в карты.
— Да-ди-да-да-ди-да-да.
— Je vous en prie…[36]
— Все в порядке, мсье, — сказал Беннет. — Ne vous inquiétez pas. Он немного пьян и немного malheureux. Il est Irlandais, вы понимаете, a Irlandais chantent toujoura quand ils sont un peu пьяны[37].
Хозяин стоял за стойкой, и двигалась только его рука, без конца протирая рюмки, которые никак не могли быть грязны. Может быть, он слушал, может быть, нет. Может быть, он думал о своем сыне, убитом двадцатого сентября, когда я скакал по холмам на моей Морригане, а Джерри тренировался швырять палку. Джерри напевал почти неслышно. Старики за картами время от времени тревожно оглядывались на нас. У меня возникло ощущение, что мы для них — предвестники вторжения ненужной им войны. Им хотелось, чтобы мы ушли. Это желание тяготело над залой и рождало во мне неловкость. По окну винтовочными выстрелами забарабанила ледяная крупа. Джерри сотрясла дрожь. Он взял бутылку и вновь наполнил наши три рюмки.
— Посошок на дорожку. Sláinte.
— За мертвецов! — Беннет поднял рюмку.
— Вампиризм какой-то. Думай о живых.
— В таком случае: за живых мертвецов!
Старики в углу обернулись в очередной раз и следили за тем, как мы пьем этот тост. Их глаза, точно окна французских домов, прятали то, что было внутри. Беннет воткнул пробку в бутылку и встал. Он сунул бутылку в карман шинели. Потом подошел к стойке и положил перед хозяином деньги.
— Eh bien, — сказал он. — Nous allons chercher la guerre. Nous allons massacrer les sales Boches. Peut-être nous reviendrons[38].
— Peut-être[39], — повторил человек за стойкой без всякого энтузиазма. Пес негромко зарычал. Потеряв войну, я вовсе не хотел ее разыскивать, но мы соскользнули в нее так же легко, как перед этим выскользнули.
На следующее утро мы выстроились на поверку еще до рассвета. Восточный ветер бил ледяной крупой, и солдаты ежились. Майор Гленденнинг, за плечом которого стоял Барри, сказал коротко:
— Что за шваль!
Наступила очень долгая пауза. Какой-то бедняга давился кашлем, а я напрягал всю силу воли, чтобы удержать пальцы, не дать им впиться в зудящие икры.
— Канальи, как сказали бы наши союзники французы. На нас… э… возложен… э, долг показать миру, что внешний вид еще не все. Так, сержант Барри?
— Да, сэр.
Барри обвел строй свирепым взглядом, явно надеясь обнаружить несогласных.
— Поверьте, я понимаю ваше раздражение… ваше нетерпение. Бездействие, словно бы бесполезное, необходимо выносить безропотно. И вы будете его выносить, а когда настанет время драться, — а оно настанет — вы будете драться. Всякий, кто думает иначе, будет иметь дело со мной, и вот сейчас я предупреждаю вас всех, что без малейших колебаний прибегну к крайней мере. Запомните. Без малейших колебаний. К крайней. — Он произносил это, слово с наслаждением, и мне мучительно захотелось, чтобы солдаты поняли, как понял я, что он не из тех, кто сыплет пустыми угрозами. — Мы выступаем на передовую в десять. Мистер Беннет и мистер Мур проследят, чтобы никто ни под каким предлогом ничего не бросал.
Эти дураки завели обыкновение, когда идти становилось особенно тяжело, бросать в ближайшую канаву все, что считали не особенно важным в своем снаряжении.
Прокукарекал петух. Нелепо мирный звук. У нас над головой быстро неслись низкие тучи. Светало, и я увидел, что они все еще оливковые, набухшие снегом.
Майор хлестнул стеком по сапогу.
— А теперь, — сказал он почти так, словно это не была пустая формальность, — если у кого-нибудь есть вопросы… — Он не договорил, и конец фразы повис в воздухе вместе с паром, вырывавшимся из его рта.
Джерри вышел из строя на шаг и отдал честь.
— Что такое? Кто это?
Барри наклонился вперед и сказал ему на ухо:
— Рядовой Кроу, сэр. Вы знаете.
— А-а… Да. Кроу. — Он уставился на Джерри так, словно только что его увидел в первый раз. — Ну, в чем дело?
— Я вот думал, сэр, нельзя ли перевести меня к лошадям.
Я покраснел.
— Должен ли я сделать вывод, что вы чем-то недовольны… — Он резко взмахнул рукой. Лица солдат не выражали абсолютно ничего.
— Да нет, сэр. Просто мне кажется, что там от меня будет больше толку. Я видел, как содержат лошадей, сэр. Им приходится плохо. Я бы мог помочь. Лошади… — Его голос замер. Они смотрели друг на друга в упор.
— Им бы нужен кто-нибудь вроде меня, — договорил он наконец. Его голос стал очень твердым, очень сдержанным.
— Могу ли я спросить, что вы там делали?
— Просто сходил туда, сэр. Я же объяснил, что интересуюсь…
— …местечком потеплее.
— Прошу прощения, сэр. Это мне и в голову не приходило.
— В таком случае, Кроу, — или как вас там, черт побери, — вы спокойно можете остаться тут.
Джерри ничего не ответил и только чуть кивнул.
— Вы что-то сказали? Говорите громче.
— Я ничего не сказал, сэр.
— Я уже давно к вам присматриваюсь как к тайному смутьяну. Примите это к сведению. Да.
Он как будто кончил. Тот, кого терзал кашель, еще раз попытался сдержаться. Сержант Барри свирепо закусил кончик уса.
— Да. — Он повернулся к Барри. — Приглядывайте за этим солдатом.
— Есть, сэр.
Уж этим он займется с большим удовольствием.
— Позаботьтесь, чтобы к десяти все было готово к выступлению, мистер Беннет.
— Есть, сэр.
Майор повернулся и ушел. Стек в его руке подергивался, словно живой.
Беннет скомандовал разойтись, и мы пошли завтракать.
— Черт. Джерри круглый идиот.
На завтрак были сосиски, поджаренная солонина и картошка. Приговоренные к смерти могли плотно закусить. Я получил письмо от матери и теперь пытался его читать. Она всегда пишет самым тонким перышком, и кажется, что слова — это вовсе не слова, а живые паучки, сцепляющиеся друг с другом по всей белой странице. Листок был плотный, квадратный и чуть благоухал духами — вероятно, от прикосновения ее пальцев, — обрызгивать духами писчую бумагу — вульгарно. Солонина была жуткой.
— Ммм.
— Ты не слушаешь.
— Солонина жуткая. Для последнего нормального завтрака нам могли бы отыскать пару яиц.
Беннет крикнул О’Кифу, который сидел о солдатами за столом в другом углу.
— Яиц для мистера Мура не найдется?
— Яиц? Каких яиц?
— Идиот проклятый. — Беннет, обернувшись ко мне, понизил голос. — А? Ты не согласен?
— Но могло бы и получиться.
— Ни в коем случае. А теперь на него налеплен ярлычок и, что еще хуже, Барри ему прохода не даст.
«…младший Дейли вернулся домой на костылях. Ему продырявило ногу где-то неподалеку от тебя, как мне кажется. Он поразительно весело относится к случившемуся. Генри Таунсенд пропал без вести. Вы все такие храбрецы. Несколько девушек по соседству поступили в добровольческий медицинский отряд. Скоро вокруг никого из молодежи не останется. Кузина Мод гостила три недели. Как она ни мила, но мне это показалось слишком долгим…»
