Рене Фройнд - Любовь среди рыб
Они сели за стол перед хижиной, свернули свои папироски и закурили.
— Большинство людей живут так, как будто они никогда не умрут. И умирают они так, как будто никогда не жили, — сказал Август.
Фред как следует прочувствовал эту фразу и кивнул. Потом сказал:
— Однако ты со своими альпийскими жизненными премудростями можешь кое-кому и на нервы подействовать.
Август рассмеялся:
— Ну наконец-то дождался от тебя правды! А я уж думал, ты никогда не скажешь, какой я назойливый. А где, кстати, твоя подруга?
— Какая подруга?
— Ну-ну, не прикидывайся. Твоя русалка. Твоя женщина-рыба.
— Это не моя подруга. И я не знаю, где она.
— Э, да вы поссорились?
— Нет.
— Но секс-то у вас, по крайней мере, был?
— Не твое дело.
— А все равно интересно.
— Ни разу, вообще.
— А я не сомневаюсь, что в постели она хороша.
Фред раздраженно задергался:
— Хороша в постели, хороша в постели, что вообще значит «хороша в постели»? Либо двое понимают друг друга, тогда им все в радость, либо нет, тогда лучше оставить все как есть.
— А ты тоже усложнитель, — обнаружил Август. — Вечный мыслительный процесс у тебя в голове. Перебираешь все мозговые извилины, не найдется ли где чего посложнее. Нет ли подходящего препятствия. А кто ищет, тот всегда найдет!
— Ты мне правда действуешь на нервы, Август.
— Ты хотел с ней секса. Она хотела секса с тобой. И что в итоге? Она уехала, а ты в обиде.
— Не так все просто!
— Нет уж, все именно что просто! — Теперь настала очередь Августа раздражаться. — Посмотри вокруг! В мире есть только одна тема: секс. Размножение. Передача генов. Поддержание круговорота. Чего хотят цветы? Секса. Чего хотят лягушки? Секса. Чего хотят олени? Секса. Чего хотят твои рыбы? Секса. Все очень просто.
— Ах вон оно что, — сказал Фред, сам удивляясь своему циничному тону, — а как с водой? Чего она хочет? А облака — они тоже хотят секса? Слишком уж он однобокий, твой взгляд на мир.
— Она вернется, тогда уж вы сможете все наверстать.
Фред ткнул Августа кулаком в плечо. Крепко ткнул, как ему казалось, но плечо было твердым, как камень, и Август смеялся, когда Фред потирал свой ушибленный кулак.
— Может, она и вернется, — сказал Фред, хотя был убежден в обратном. — Но меня здесь уже не будет. Потому что завтра утром я уезжаю в Берлин.
— Что тебе там делать? — спросил Август.
— А здесь что делать? — ответил вопросом Фред.
— Сходим еще раз на гору, поэт? — предложил Август.
— И ты еще спрашиваешь! — возмутился Фред.
И они бодро зашагали по тропе, которая вела в гору мимо водопада, по поросшему елями склону, и казалось, что они старые друзья.
То ли Август шел медленнее, то ли Фред набрал здесь хорошую форму, но в любом случае он не отставал от молодого лесничего.
Айша залаяла, когда они добрались до вершины. Гребень Альп простирался у них перед глазами, мир лежал у их ног. Август издал свой заливистый тирольский крик.
И с вызовом посмотрел на Фреда.
— Сегодня я даже пытаться не стану, — сказал Фред. — Я не в настроении.
— На плохо настроенном инструменте не играют, — согласился Август.
— Опять одна из твоих несносных премудростей, — отозвался Фред.
В молчаливом единодушии они пили воду и ели грудинку с хлебом.
Август указал на высокую гряду облаков, которая скапливалась на западе:
— Завтра погода переменится. На две недели.
— Ты это видишь по безобидной кучке облаков?
— По облакам я вижу, что погода переменится.
— А то, что на две недели, — это где видно?
— На www.wetter.at.
Они быстро спустились вниз. Когда подошли к хижине, Август сказал:
— Мне пора. Увидимся ли снова?
— Понятия не имею, — ответил Фред. Он присел на корточки и погладил Айшу. — Кто может знать?
Август и Фред коротко, но сердечно обнялись.
— Пока, — сказал Август.
— Пока, — сказал Фред.
25 июля
Как и предсказывали Август и www.wetter.at, на следующее утро дождь лил как из ведра. Альфред Фирнайс собрал свои пожитки. Произошло это быстро, поскольку не так много было тех пожитков. А убрал за собой он уже раньше. Ему пришлось сделать всего две ходки к машине — и он был готов к отъезду. Или надо еще подождать? Вдруг Мара все-таки появится.
Фред в последний раз вышел на мостки. Ему было безразлично, что он насквозь промок под дождем. Здесь он обнимал Мару. Эта великолепная вода тоже держала их в своих объятиях. Может статься, она еще несет в себе какую-то информацию, которая их объединяет. Фреда и Мару. Мару и Фреда. А вон там они жарили на костре рыбу. Фред слышал смех Мары. Видел ее лицо. В углах его губ отложилась горечь, а в сердце тоска. Откуда-то сверху прилетел желтый кленовый лист. И прилип к мокрой доске мостков.
Фред продрог. И побежал назад к хижине. До последней минуты он раздумывал, что делать с родившимися здесь текстами. Со стихотворениями, которые писал для Мары. К Маре. Он сунул бумаги в печку. Все это теперь уже бессмысленно. Мара. И стихи. Фред подождал, пока бумага не сгорела без остатка.
Тогда он запер дверь и, не оглядываясь, пошел к машине.
Запер шлагбаум, перегораживающий лесную дорогу. Адью, Эльбзее! Адью, хижина!
«Одна эльфийка будет любить тебя всегда». Зачем Мара шепнула ему это на ухо? Чтобы посмеяться над ним?
Фред не стал глушить мотор, когда припарковался перед трактиром «У серны». Надолго он здесь не задержится.
— Вот ключи. Я уезжаю. До свидания.
— Долгонько же ты выдержал, — пробормотал Алоиз, хозяин.
— Да уж, — ответил Фред и пошел к выходу.
— Ты изменился? — крикнул ему вдогонку Алоиз.
— Зачем?
— Каждый, кто пробудет наверху месяц, меняется, — сказал хозяин.
— Месяц? — недоверчиво переспросил Фред.
Алоиз глянул на бумажку, вложенную в конверт с ключом.
— Ты приехал 27 июня, а сегодня 25 июля. Четыре недели.
— Невероятно.
— И?
— Что?
— Ты изменился?
— Нет. Счастливо оставаться.
Но, разумеется, Фред размышлял над словами трактирщика, когда выезжал из долины на равнину Альпийского предгорья. Тот человек, что четыре недели назад вливал в себя пиво и вино в трактире «У серны», имел мало сходства с человеком, который в меланхолическом покое возвращался теперь в Берлин. Даже внешне. Фред глянул на себя в зеркало заднего вида. Кожа была загорелой, глаза ясными. Завтра он пойдет в парикмахерскую.
Прошло добрых полчаса, прежде чем Альфред Фирнайс, застряв в пробке вскоре после Регенсбурга, заметил: пробка ему безразлична. Он не испытывал ни беспокойства, ни нетерпения, ни паники.
Нет, я не изменился, подумал Фред.
Я стал другим человеком.
Но хозяина «Серны» это не касается.
В то время, как Альфред Фирнайс стоял неподалеку от Регенсбурга, Элизабет Хальбиг в центре Берлина без предупреждения ворвалась в офис издательницы Сюзанны Бекман. Офис состоял из двух с половиной комнатушек: одна для Сюзанны, одна для редакторши и пиарщицы, а половина для склада. Отец Сюзанны купил этот офис для дочери в те времена, когда недвижимость в центре продавалась за бесценок. В качестве аванса в счет будущего наследства, как тогда было сказано. К сожалению, второй порции наследства так и не последовало, и это стало ясно по итогам оценки имущества, оставшегося от покойного.
— До тебя не дозвонишься, — яростно воскликнула Лизи. — Ты со мной не разговариваешь. Наверное, думаешь, что тебе не придется выслушивать эту растяпу. Но мне необходимо с тобой поговорить! Я варюсь в собственном соку в своей раскаленной квартире уже больше полутора суток! И если я моментально тут как тут, когда неприятности случаются у тебя, и выслушиваю тебя часами и если я одобрила эту безумную идею и проехала восемьсот километров туда и восемьсот обратно и очень хорошо выучила роль и очень хорошо ее сыграла, ТЫ не потратишь даже ни одной секундочки, чтобы мне перезвонить!
Лизи была довольна собой. Она высказала все, что хотела. А накопилось у нее со времени телефонного звонка из Грюнбаха немало. Тут она впервые огляделась. Сюзанна сидела за письменным столом и молча таращилась на нее.
— Неудивительно, что у тебя не было времени, — гневно заметила Лизи. — Ты тут затеяла перепланировку. Офис стал просторнее. Что, банк уже выдал тебе кредит? Уж он теперь послушно будет писать, твой звездный автор, которого ты выжала как лимон. Сейчас он вовсю страдает, а это наверняка продуктивно для искусства. Это ты неплохо придумала. Мои поздравления!
— Это все? — поинтересовалась Сюзанна, и прозвучало это не самодовольно, а скорбно. Поскольку Лизи ничего не ответила, после маленькой паузы она продолжила: — Офис не стал просторнее, он опустел. Сегодня забрали ксерокс. А вчера забрали четыре картины, которыми так гордился мой отец. Макс Эрнст, между прочим, ну, ты их видела. Этого хватит, чтобы погасить долги перед типографией. Обе мои девушки такие милые и вечерами работают в офисе по два часа, бесплатно. Я и не думала, что такое еще бывает в наше время.
