Йоханнес Зиммель - История Нины Б.
— Нам пора идти.
— Я не могу… я должна… на минутку присесть…
— Но здесь ничего нет, даже стула.
— Я больше не могу стоять… Ах, Мила, мне так плохо! — крикнула она голосом несчастного ребенка.
Я осторожно провел ее в ванную и посадил на край ванны. Она еще немного поплакала, потом попросила у меня сигарету. Мы оба закурили, сбрасывая пепел на кафельный пол. Я рассказал ей все, что должен был еще рассказать.
— Я видел документы и фотографии. Я не знаю людей, которым можно на этом основании предъявить обвинение. Но я знаю, что это может повлечь за собой: как только ваш муж получит эти документы, у него появится очень большая власть.
— Но у него их нет. Они у вас.
Вспоминая все это, я понимаю, что это был очень странный разговор. Два чужих друг другу человека в пустой ванной комнате. Женщина в норковой шубе, сидящая на краю ванны. Ее шофер, стоящий перед ней. И ночной дождь, стучащий в окна…
— Совершенно верно, — ответил я, — эти документы у меня. И я хочу их у себя оставить, таков мой план.
— Однако…
— Однако я разрешу адвокату господина Бруммера съездить со мной в Брауншвейг и сделать фотокопии этих документов в хранилище банка, — сказал я с легкостью, о чем мне пришлось довольно скоро пожалеть. — Разумеется, оригиналы я оставлю у себя.
— Нет, — она прижала ладони к вискам.
— Да. Завтра утром я отправляюсь в Брауншвейг.
— Не делайте этого!
— Почему?
— Мой муж очень плохой человек, — очень серьезно произнесла она.
— Однако несмотря на это, вы с ним очень долго прожили вместе. И хорошо прожили.
— Я не знала, насколько он плохой. Когда я… когда я это поняла, я попыталась покончить с собой…
Ее сигарета упала на пол. Я наступил на окурок ботинком. Она продолжала говорить. И мне показалось, что на какое-то время она забыла о своих собственных страданиях.
— Не делайте этого, господин Хольден. Я знаю, что случится, если мой муж получит фотокопии документов.
— И что же?
— Случится нечто ужасное. И никто не сможет этому помешать. Все, что я сказала, — для вас ничего не значащие слова?
— Я сидел в тюрьме, — сказал я. — Мне уже сорок лет. Мне было очень плохо. Сейчас у меня все хорошо. И мне будет еще лучше. А кто меня отблагодарит за то, что я не отдам фотокопии вашему мужу?
— Другие люди.
— Мне наплевать на других людей.
Она тихо спросила:
— Вы когда-нибудь любили?
— Да бросьте вы про любовь! Куда делся ваш господин Ворм? — возбужденно прокричал я.
— Он боялся… он еще так молод. Вы же сами это сказали…
Я стал расхаживать взад-вперед:
— Нет, больше я не хочу рисковать. Тем более, имея дело с таким человеком, как ваш муж. Будьте же благоразумны. Благодаря мне ваш муж стал непобедим. Теперь вы выдержите?
— Нет, я не могу.
— У вас есть состояние? У вас есть какая-нибудь профессия? Что с вами будет, если вы бросите мужа? Скандал. Он подаст на развод. И на суде его оправдают. А вы не получите от него и ломаного гроша. Чтобы выжить, вам придется продать все украшения, одно за другим. И наступит день, когда продавать вам будет уже нечего. Я знаю, как это ужасно — быть бедным.
— Я тоже.
— Ну так как же?
— То, что вы говорите, меня не убеждает. В таком случае, я действительно продам свои драгоценности. И в конце концов я стану бедной. А как продолжать жить с человеком, которого ненавидишь и презираешь?
— Это приходится делать многим, — сказал я. — Это не так трудно. Женщинам в этом положении приспособиться особенно легко.
Она покачала головой и замолчала. В этот момент она выглядела очень красивой, и это меня тронуло. Вот тогда и началась наша любовь, наша странная любовь началась в ветреный и дождливый вечер 27 августа.
— Прошу вас, пойдемте, — сказал я.
Продолжая сидеть без малейшего движения, она прошептала:
— Вы… вы тоже были бедны?
— Да.
— А почему… почему вы проявляете обо мне такую заботу?
— Вы очень похожи на человека, которого я знал.
— А кто это был?
— Моя жена, — тихо ответил я.
Внезапно ее глаза стали очень темными, а губы задрожали, как будто она вот-вот заплачет. Но она не заплакала. Она подошла ко мне, и каким-то неестественным, немыслимым образом я опять почувствовал, что это Маргит, моя покойная жена. Я уставился на нее. Она прошептала:
— А где ваша жена?
— Она умерла, — ответил я без всякого выражения в голосе. — Я убил ее.
— Почему?
— Потому что я ее любил, — сказал я. — И потому, что она изменила мне.
Глаза Нины померкли. Ее дыхание коснулось меня.
Прошло три секунды. Пять секунд.
Вдруг она начала оседать, как в приступе слабости. Я обнял ее и поцеловал в губы. Она отреагировала на это как на само собой разумеющееся. Ее губы, холодные как лед, оставались сомкнутыми, и было такое ощущение, что я целую мертвеца.
Так началась наша любовь.
Мы плотно прижались друг к другу, и стало так тихо, что можно было подумать, что мы единственные люди в этом доме, а может быть, и на всей Земле. Напоследок она взглянула на меня, ее лицо было абсолютно белым.
— Я больше не могу, — прошептала она. — Отвезите меня назад в больницу.
10
В машине она заснула. Ее голова покоилась на моем плече, поэтому я ехал очень осторожно. Несмотря на это, на одном из поворотов она все же проснулась на пару секунд. До того как снова уснуть, она мне улыбнулась, но меня не узнала.
Когда-то она тоже была бедной, подумал я. И это, естественно, было мне на руку. К тому же она так же страстно мечтала о деньгах и была такой же рачительной, как и я. Она была благоразумной и сдавалась сразу же, как только понимала, что сопротивление бессмысленно. Все это я почувствовал. Я подумал, что и в аэропорт я поехал только потому, что все это чувствовал. В противном случае мне было бы все равно, что с ней произойдет.
В больнице Святой Марии Нина до конца так и не пришла в себя. Она была на грани нервного срыва и в полусне несла всякую околесицу, называла меня Тони и звала Милу.
— Господин Хольден, что произошло? — поинтересовалась старшая медсестра Ангелика Маурен, та самая, которая время от времени подписывала странную книгу в больничной часовне. Ее кожа была розовой, формы округлы, и она была сама добропорядочность.
Я ей соврал, сказав, что госпожа позвонила мне из какого-то бара-эспрессо.
— А как она там оказалась?
— Она хотела попасть к своему мужу. Страх и беспокойство за него заставили ее выйти на улицу. Потом у нее случился приступ слабости, и дальше она уже не могла идти.
— Разумеется, я уже позвонила ей домой, господин Хольден.
Это было неприятное известие.
— Однако там никто не ответил.
Это было уже приятное известие.
— Мила! Помоги мне, Мила! — закричала Нина, когда ее перекладывали на носилки.
— Отнеситесь к ней повнимательнее, — сказал я. — У нее тяжелая судьба. Муж, которого она очень любит, сидит в тюрьме, несмотря на то, что он ни в чем не виноват.
В ответ на это она молча посмотрела на меня, и я испугался, что зашел слишком далеко. Мне показалось, что старшая медсестра, как и многие другие, считала, что Юлиус Мария Бруммер наконец-то получил то, чего он давно заслуживает.
Нину понесли на второй этаж, мимо ниш с раскрашенными святыми и цветов в маленьких горшочках. Она была накрыта серым одеялом, из-под которого виднелся лишь один локон ее светлых волос.
Я посмотрел ей вслед и даже сделал пару шагов в сторону, чтобы можно было видеть ее подольше. Я ясно видел ее всю, несмотря на то, что она была полностью скрыта одеялом, я ощущал запах ее духов, хотя ее уже не было со мной, и я думал, как это хорошо, что и она побывала в моей бедности. Затем, заметив, что старшая медсестра внимательно наблюдает за мной, я поспешно спросил, можно ли оставить в сейфе больницы норковую шубу и саквояж с драгоценностями. Это оказалось возможным. Ключик от саквояжа с драгоценностями я, разумеется, оставил у себя.
— Теперь у постели госпожи Бруммер круглые сутки будет дежурить одна из сестер, — пообещала старшая медсестра. И добавила с улыбкой, которая мне не понравилась: — Так что вам, господин Хольден, не стоит беспокоиться.
— До свидания, — ответил я и подумал: «Неужели по мне это заметно?»
Я вышел из больницы и заспешил домой.
Дома я узнал, почему никто не подходил к телефону.
— Нам всем приказали прийти в полицейский участок, господин Хольден, — и прислуге, и мне. Но там не было ничего особенного. Они еще раз поинтересовались насчет попытки самоубийства моей Нинель. Я вас уже заждалась. Вы что, были в кино?
— Да.
— Ну и правильно. Вам нужно немного отвлечься. Это был грустный фильм или комедия?
— Комедия, — сказал я.
