Йоханнес Зиммель - История Нины Б.
— Вот видите, — сказал я.
— Мне все равно, — прошептала она.
Официант принес мне вторую порцию виски. Я вдруг вспотел. Люди наблюдали за нами.
В 19.40 глухой голос из динамика вновь позвал Тони Ворма. Это повторилось и в 19.45. Голос звучал нетерпеливо и раздраженно.
— Счет, — громко произнес я. Обиженный официант, не произнеся ни единого слова, взял деньги. Я сказал Нине: — Уважаемая госпожа, давайте хотя бы спустимся вниз.
— Я договорилась встретиться здесь. Здесь я и должна остаться.
— Он не придет.
— Сейчас всего лишь без пятнадцати восемь.
— Начинается посадка в самолет авиакомпании «Эйр Франс», рейс пятьсот сорок один в Париж, — сообщил голос из динамика. — Пассажиров просят пройти на посадку через секцию номер три. Желаем вам приятного полета!
19.48. Первые пассажиры вышли из здания аэропорта, и их повели по летному полю к самолету. Буря не утихала.
19.50.
— Госпожа Нина Бруммер и господин Тони Ворм, вылетающие в Париж рейсом авиакомпании «Эйр Франс», просим вас немедленно пройти паспортный и таможенный контроль. Вас ожидает самолет.
— Идите же, в конце-то концов, — прошептала Нина. — Оставьте меня одну.
— Я здесь не из любви к ближнему. Просто в данный момент мне не нужен никакой скандал.
— Вам не нужен никакой скандал? Что все это значит?
— Видите ли, за время, прошедшее с той субботы, кое-что случилось. Посмотрите на мое лицо!
— А что произошло?
— Пойдемте со мной, и я все вам расскажу.
— Нет, я остаюсь здесь.
19.54.
— Госпожа Нина Бруммер и господин Тони Ворм, вылетающие в Париж рейсом авиакомпании «Эйр Франс», просим вас немедленно пройти паспортный и таможенный контроль. Ваш самолет готов к старту!
Внезапно она встала, но покачнулась и упала в кресло.
— Помогите… мне… пожалуйста!
Поддерживая ее правой рукой, в левой держа норковую шубу и саквояж с драгоценностями, я повел Нину к лестнице. Все смотрели на нас. В вестибюле к нам подошел служащий аэропорта:
— Вы господин Тони Ворм?
— Да, — сказал я. Мне стало все так же безразлично, как и ей.
— Что с уважаемой госпожой?
— Она заболела и не может лететь. Помогите нам, пожалуйста.
— Вам нужен врач…
— Помогите нам дойти до машины, — сказал я. — Только дойти до машины. Я сам врач.
Вдвоем мы довели Нину до выхода. Мимо нас пробежали двое. Внезапно она прокричала громко и истерично:
— Тони… — и еще раз: — Тони, о боже!
— Я здесь, — сказал я и почувствовал, как струйка пота пробежала у меня по спине, — я здесь, дорогая, я здесь…
Наконец мы довели ее до машины. Я дал служащему немного денег и постарался как можно быстрее убраться отсюда. Шины завизжали на повороте. По крыше машины барабанил дождь. Она заговорила, лишь когда мы выехали на шоссе:
— Господин… Хольден…
— Что вам угодно? — Я был вне себя от злости.
— Прошу вас — отвезите меня к нему.
— Его нет в Дюссельдорфе.
— Я хочу еще раз взглянуть на его квартиру. Только на его квартиру.
— Она заперта.
— У меня есть ключи. — Внезапно она крепко вцепилась в меня. К этому я не был готов. Машина выскочила на левую полосу. Я рванул руль вправо. «Кадиллак» занесло. Рефлексивно я дернул правым локтем и попал Нине в грудь. Она отшатнулась и закричала от боли.
«Как долго она сможет все это терпеть? — подумал я. — Если она сломается, мне придется везти ее назад в больницу».
— Согласен! — сказал я. — Я отвезу вас к его квартире. Но при условии, что вы будете вести себя спокойно.
— Я буду вести себя спокойно. Я сделаю все, что вы хотите, господин Хольден. Только прошу вас, поедем к его квартире. Пожалуйста.
— Хорошо, — сказал я, — хорошо.
После этого она молчала до самого города и только тихо плакала. Когда мы уже въехали в город, она пробормотала:
— Расскажите мне, что произошло… расскажите, зачем вы все это делаете…
Я молчал.
— Вы обещали мне рассказать…
— Ну ладно, — ответил я. — Тогда слушайте внимательно. Какое-то время я еще оставался в… этом баре. Когда я вернулся в воскресенье под утро домой, было уже светло…
6
Когда я вернулся в воскресенье под утро домой, на улице уже было светло, светило солнце, в парке виллы пели птицы. Луг был еще сырым от росы, но цветы уже начали распускаться. Я был слегка пьян, но не сильно. Мать и дочь напоследок сварили кофе.
Машину я поставил в гараж. Дочери Карлы Мими было не 18 лет, а минимум 25, и мне показалось, что она вообще не дочь Карлы, но зато она была настоящей блондинкой, как мне позже удалось установить.
Квартира водителя находилась над гаражом. Она состояла из одной комнаты, кладовки и ванной. Отныне все это принадлежало мне, я жил там один. Вилла находилась в двухстах метрах отсюда, в парке.
Я поднялся наверх по маленькой лестнице, радуясь предстоящей встрече со своей кроватью. В конце концов, я довольно сильно устал.
Они поджидали меня в моей комнате. Их было трое. Я не могу вспомнить их лица. Все в шляпах и очень рослые, это я еще помню. Они были явно сильнее меня, к тому же их было трое.
Первый стоял за дверью, а двое других сидели на кровати.
Сразу, как только я вошел, первый ударил меня ребром ладони по шее. Я тотчас же протрезвел и, пока летел в глубь комнаты, подумал, что боксеры называют этот удар «эффект кролика». Второй нанес мне удар ногой в живот. Я потерял сознание. Они совершили ошибку, жестоко избив меня с самого начала.
Я лежал на ковре. Утреннее солнце освещало комнату, а они втроем набросились на меня и стали избивать.
Я кричал, но окна были заперты, и я понял, что кричать бессмысленно. И я замолчал. Двое подняли меня и крепко держали, пока третий обшарил мои карманы, выложив все их содержимое на стол. К тому времени они меня избили еще не до крови, и я мог отчетливо видеть, что они все еще были в шляпах.
— Где портфель? — спросил первый.
— И не вздумай врать, — сказал второй. — Мы знаем, что он у тебя.
— Тебя видели в Берлине, — сказал третий. — В сраном «Кадиллаке».
Тут я заметил, что они успели перевернуть вверх дном все в моей квартирке. Все ящики были открыты, мое белье валялось на полу, серый пиджак они просто разорвали. Это меня очень огорчило, и я ответил:
— У меня его нет.
— А где он?
— Я сразу же отвез его одному адвокату в Берлине.
— Как его фамилия?
Я подумал, что фальшивая фамилия звучит точно так же, как и настоящая, и ответил:
— Майзе.
После этого первый плюнул мне в лицо, и они продолжили меня колошматить. Двое навалились на меня, прижав спиной к столу, а третий бил кулаком в солнечное сплетение и вообще куда придется.
Меня вырвало желчью, но не сильно, а они поменялись местами: сначала бил второй, а потом опять первый. При этом у первого с головы упала шляпа. Они все время задавали мне один и тот же вопрос, а я отвечал им одно и то же — что я оставил портфель в Берлине у адвоката по фамилии Майзе.
Они вспотели и решили сделать перерыв. Первый взял ключи от машины и пошел в гараж, где обыскал машину. Вернувшись, он сказал:
— Ничего нет.
Они посадили меня на стул. Один из них крепко меня держал, а двое других кулаками разбили мне лицо до крови. Кровь запачкала мой костюм, белую рубашку и серебристый галстук в клетку.
Потом они стали предлагать мне деньги, показав кипу банкнот, и даже угостили меня сигаретой, но один зуб они все же мне выбили и в кровь разбили мне губы.
Солнце все сильнее освещало комнату, но в тот момент я чувствовал только тепло его лучей, так как кровь заливала мне глаза. Она закурили, а я вдыхал дым, и пока они меня держали, чтобы я не свалился со стула, думал о том, что часто говорил мой отец: именно то, чего тебе не хватает, может придать тебе большую силу. Суть этой мысли сводилась к тому, чтобы отвлечь мою бедную мать метафизическим пониманием счастья от наших материальных проблем, но в то воскресное утро я понимал это иначе. Я думал о том, что у меня уже не было ключа от сейфа…
— Ты, глупая свинья, — обратился ко мне первый, — почему ты так себя ведешь? Разве речь идет о твоей жизни? Разве ты сидишь в тюрьме?
— Бруммер получит то, что заслужил, — заметил второй. — Скажи, где документы?
— У меня их больше нет.
— Скажи, сколько тебе заплатил за это Бруммер, — вмешался третий. — Мы заплатим гораздо больше.
— Он мне вообще ничего не заплатил.
— В таком случае вряд ли тебе что-нибудь поможет, — сказал первый и опять плюнул мне в лицо. — Коллеги, придется обработать его посильнее.
То, что они со мной делали, я описывать не буду. Мне было очень больно, к тому же били они быстрыми, резкими ударами. Я вообще плохо переношу боль, и уже через минуту все мои благородные порывы испарились и мне захотелось им все рассказать. Я хотел предложить этим трем парням отправиться со мной в Брауншвейг и забрать документы; я хотел взять у них деньги; я не был героем и не хотел им стать; я был готов все им рассказать. Но мне не пришлось этого сделать — я потерял сознание. И это было их ошибкой. Они вырубили меня слишком быстро. Последнее, что я помню, был резкий, злой лай какой-то собаки, раздавшийся в парке.
