Питер Гент - Сорок из Северного Далласа
— Почему? — спросил я, изумлённый тем, что кто-то нашёл время прочесть её.
— Не за что, — продолжал Максвелл, — но он страшно разозлён на тебя.
— Господи боже, но ведь я…
Улыбающаяся чёрная физиономия Хадла просунулась в дверь.
— Я ненавижу ниггеров! — взвизгнул он и исчез.
— Я тоже! — крикнул я в сторону закрывшейся двери.
— Вставай, — распорядился Рэнд, закончив массаж.
Я застонал, с трудом поднимаясь на колени. Вставать было сущей мукой. Эдди положил на стол два эластичных бинта.
— Я не вешал ничего на доску, — сказал я Максвеллу, который ковырял в носу и смотрел на сидящего в ванне Хартмана, — и мне нечего беспокоиться. Да и к чему раздувать это?
— Не знаю, — ответил Максвелл, — я только сообщил тебе. — Он повернулся и пошёл к выходу.
— Я ни в чём не виноват! — крикнул я вслед Максвеллу.
— А кто выпил моё пиво? — укоризненно заметил Рэнд. Не знаю, почему я занимаюсь твоими ногами.
Он забинтовал меня эластичной лентой от коленей до бёдер. Я походил на голого ковбоя, перепоясанного ремнями и с кобурами на бёдрах.
Бросив по куску вазелина на пятки обеих ног, Рэнд принялся бинтовать голеностопы с быстротой и искусством, пришедшими в результате ежедневного занятия восемьюдесятью голеностопами шесть раз в неделю в течение шестнадцати лет.
Помощники тренеров, массажисты и врач отвечали за здоровье игроков. Дело, однако, было в том, что их мнение мало влияло на решения администрации. Медицинские рекомендации часто отвергаюсь из-за необходимости принятия тактических решений. Каждое воскресенье приносило массу проблем, успешно решить которые можно было только победой. Если помощники тренеров и массажисты, физиотерапевты высочайшей квалификации не соглашались изменить свои медицинские рекомендации и привести их в соответствие с текущими требованиями администрации, очень скоро им приходилось ставить клизмы в больницах для престарелых. В результате игрок, нуждающийся, по мнению медицинского персонала, в отдыхе или даже в хирургической операции, получал новокаиновую блокаду на травмированной части тела и имел таким образом возможность продемонстрировать самую главную черту профессионала — способность выносить боль.
Помощники тренеров и массажисты были техническими работниками, в задачу которых входил ремонт собственности клуба по мере того, как эта собственность медленно, но верно двигалась по направлению к мусорной яме. Не беспокойся о здоровье, внушали игроку, — в конце концов, твоё тело принадлежит клубу. Обходите все правила, отключайте это беспокойное оборудование, причиняющее боль, бинтуйте, обезболивайте, делайте что угодно, но заставьте собственность клуб? работать и приносить прибыль. То, что чувствует собственность, — это всего лишь боль. А вот то, что чувствует корпорация, — это убыток.
— Как у тебя с коленом?
— Ничего не надо. Оно и так отлично работает, — соврал я, внося дополнительную дезинформацию в память компьютера. — Я просто надену эластичный чулок.
— А как пальцы?
— Я поднял руку и пошевелил вывихнутыми вчера пальцами. Они всё ещё были прибинтованы друг к другу.
— Спина? — продолжал он проверку оборудования. — Хочешь, наложу щиток?
— Нет, не надо. — Мне не хотелось привлекать интерес к порванным мышцам и сломанным рёбрам. На тренировке я стараюсь быть поосторожнее и избегать столкновений. На матчи я надеваю лёгкий щиток, скрывая это от всех.
— Витаминный укол?
— Давай. Парочку.
Игла вонзилась мне в плечо. Я следил, как в шприце понижается уровень красной жидкости, и тут же почувствовал себя куда здоровее.
— После тренировки не забудь о расслабляющем уколе.
— Ладно. — Я нахмурился. Укол мышечного релаксанта походил на удар штыком в ягодицу. Но он снимал напряжение в мышцах спины и ног, и к тому же после него я лучше спал.
Я направился обратно к своему шкафчику. Меня не покидало ощущение, что, если бинты, скрепляющие меня, соскользнут, я расплывусь по полу.
Перед соседним шкафчиком сидел Джон Вильсон и пил лимонад из банки. Я взял банку из его рук и запил лимонадом очередную таблетку кодеина номер четыре. Затем разостлал на полу полотенце и вытянулся на нём, сунув голову в шкафчик, ожидая начало инструктажа и наслаждаясь теплом от обезболивающей растирки.
Поспав несколько минут, я встал и позвонил Джоанне, чтобы договориться о встрече в Нью-Йорке. Вместе с Эмметом она летела на самолёте команды.
— Джим Джонсон вошёл в раздевалку и объявил, что собрание начнётся на десять минут раньше.
Я поспешно бросил трубку и побежал за тетрадью и тренировочным костюмом, затем рванул в зал.
Максвелл занял мне место, и я тихонько проскользнул в чашеобразное сиденье. Джим Джонсон проверил, всё ли на месте, бросил на меня взгляд, полный ненависти, и отошёл от переносной трибуны, уступая место Б. А. Тренер держал в руке листок с откровениями Ричардсона. Максвелл пихнул меня в бок.
— Теперь держись, — ухмыльнулся он.
— Этого не может быть, — пробормотал я.
— Ты хочешь что-то сказать? — Б. А. стоял V трибуны, глядя на меня бесстрастным взглядом. Его голос был полон льда.
— Нет, сэр, это я про себя.
— Может быть, ты хочешь нам что-нибудь рассказать? — не отставал он. Его глаза остекленели и казались мёртвыми. Меня охватило чувство вины, сменившееся гневом. Губы сжались.
Боже мой, подумал я, теперь я даже чувствую себя виноватым.
— Ты что-то ещё сказал?
— Нет, сэр. — Я попытался говорить примирительным тоном, но без унижения. Вместо этого в голосе прозвучала растерянность.
— Мне кажется, ты всегда считаешь, что людям интересно твоё мнение. — Б. А. поднял вверх смятый листок. — Наверно, многие из вас видели это? Среди нас, по-видимому, есть игрок, считающий, что индивидуальность выше команды.
Серьёзность голоса Б. А. испугала меня. Я видел много раз, как игроки исчезали за проступки такие же пустячные.
— …любой, кто ставит себя выше команды…
Страх стиснул меня в своих объятиях. Но у меня всё ещё был козырь. Я знал, кто прикрепил листок, и, если ситуация ухудшится, я был уверен, что Ричардсон признается. По крайней мере, я надеялся на это.
— …не нуждается в любом, кто…
Последний раз, когда Б. А. произнёс слова «не нуждается», исчез Дон Уэбстер.
Исчезновение Уэбстера необходимо было для того, чтобы скрыть один из самых больших промахов тренера. Мы играли против «Детройта» в решающем матче чемпионата. До конца оставались секунды, все тайм-ауты кончились. Мяч был на пятой линии «Дейтройта», когда Максвелл быстро использовал последнюю возможность и перенёс мяч на правый фланг. По плану Элан Фримэн, заменивший Делму Хадла в нападении, должен был сблизиться с крайним линейным «Дейтройта» и поставить ему заслон. Это позволило бы Максвеллу оказаться свободным — он мог или прорываться сам, или отдать пас. Когда мы уже разошлись и выстроились в линию, готовые к возобновлению игры, и секундомер отсчитывал последние секунды, Б. А. неожиданно вернул на поле Делму Хадла. Никто не понял почему. Хадл, из-за своих относительно небольших параметров, никогда не играл вблизи зачётного поля противника, не был знаком с планом игры и не мог рассчитывать на то, чтобы блокировать стодесятикилограммового линейного. В результате линейный опрокинул Максвелла, отбросившего в отчаянии мяч. «Детройт» перехватил его, и матч закончился, а свободный нападающий «Детройта» в восторге прыгал в нашем зачётном поле, прижимая к груди мяч. «Детройт» выиграл у нас семь очков.
На пресс-конференции после матча Б. А. не сказал ни слова об этом заключительном эпизоде, но указал на то, что несколько ранее Дон Уэбстер выскочил с мячом за боковую линию. Это, неохотно признался Б. А., стоило нам победы. Никому не пришло в голову оспаривать мнение тренера по поводу того, что наказание в пять ярдов оказалось решающим.
В течение последующих шести месяцев Уэбстер был звездой на каждом просмотре фильмов. Замедленный повтор кадров с Уэбстером, выскакивающим в аут, телефотографии Уэбстера, выскакивающего в аут, отдельные моменты игры, заканчивающиеся показом Уэбстера, выскакивающего в аут, замечания специалистов, комментирующих значение Уэбстера, выскакивающего в аут, панорама нахмурившегося Б. А, наблюдающего, как Уэбстер выскакивает в аут. В Уэбстере не было нужды. Команда не нуждалась в нём.
— Нам предстоит самый важный матч в судьбе нашей команды, и подобные разговоры… — Он положил листок рядом и наклонился вперёд. — Ребята, вы знаете, что политика меня не интересует. Когда у меня возникают вопросы, я нахожу ответ на них в Священном писании, но я озабочен, так же как и все вы, трудностями, переживаемыми нашей великой нацией. Наркотики, вседозволенность, отсутствие уважения, насилие. Некоторые считают, что это — коммунистический заговор. Я, может быть, и не согласен с такой точкой зрения, но когда я вижу подобное у нас в клубе… — Б. А. окинул взглядом присутствующих. — Как бы то ни было, этому не место у нас. Мы — команда, и тот, который сделал это, — он поднял мятый листок высоко над головой, — должен найти в себе мужество встать и извиниться перед командой. — Лицо Б. А. оставалось спокойным; его невидящие глаза обежали зал, искусно избегая места, где сидел я.
