Питер Гент - Сорок из Северного Далласа
— Да, этот самый. — Максвелл спешил продолжить рассказ. Казалось, что он переживает по-настоящему то, что случилось с ним, только тогда, когда рассказывает об этом. Его рассказы всегда вызывали у меня интерес — ещё один аспект странного паразитически-симбиотического содружества, скреплявшего нас.
— Примерно вот такого размера. — Он раздвинул ладони приблизительно на фут и затем сделал кольцо своим большим и указательными пальцами. — Джерри надел его и принялся за работу. Что за вечер!
— И когда ты уехал?
— Это уже глава вторая.
Жар сауны и волнение, вызванное рассказом Максвелла, оказались выше моих сил. Я встал и пошёл под душ, чтобы остыть. Стоя под душем, я впервые почувствовал действие медикаментов. Похоже, что мне удастся прожить ещё один день.
В двери душевой показался Руфус Браун, сорокалетний негр, обслуживающий здание клуба.
— Как вы попали сюда?
— Привет, Руфус, как дела?
— Отлично, как вы попали сюда?
— Максвелл разбил окно сзади. Сделай что-нибудь, ладно?
— Хорошо, — сказал он, нахмурившись. — Но если мне придётся платить за окно, вы должны дать мне деньги. Ты же знаешь, как мало я получаю.
Он был совершенно прав. Разведчики клуба, разъезжающие по разным городам, проливали виски на большую сумму, чем Руфус получал за год. Клинтон Фут бился с ним за каждый цент. В прошлом году, после завоевания первого места в лиге, мы проголосовали за выдачу Руфусу двух тысяч ста долларов из причитающихся нам чемпионских, но Клинтон сделал по-своему и снизил премию до пятисот долларов на том основании, что «решение не было единогласным и нельзя давать цветному премию больше, чем служащим клуба».
— Обязательно, Руфус, — сказал я. — Спасибо.
— Сделаю, не беспокойся. — Он улыбнулся и пошёл обратно в раздевалку собирать вчерашние грязные носки и суппортеры. Я сунул в нос фломастер и попытался прочистить отверстие. В результате из левой ноздри потекла кровь, а из правой — светлая, как вода, жидкость. Моё левое ухо было чем-то забито уже давно и отчаянно болело, когда я двигал челюстями. В результате я не ел по-настоящему уже несколько дней.
— Примерно около полуночи, — продолжал Максвелл, — когда его измождённая жена заснула, мы пошли в кухню выпить пива, и он позвонил жене какого-то врача в Лейквуде. Она пригласила нас к себе. Муж куда-то уехал. Джерри сказал мне, что она — нимфоманка и проходит курс лечения. Её муж не возражает, чтобы его жену… развлекали, только настаивает на предварительном знакомстве. — Губы Максвелла искривились в циничной улыбке. — Для меня она сделала исключение — всё-таки я звезда и всё такое. Она настоящая красавица — лет двадцати пяти. И визжала так, что…
— Не надо больше. — Я умоляюще поднял руки.
— А после того как мы потрудились на славу и были на грани издыхания, она открывает ящик в своём туалетном столике и показывает мне шприц с морфием…
— Морфием?
— По крайней мере так она сказала. — Лицо Максвелла ничего не выражало. — Она объяснила, что муж, уезжая, оставил ей этот шприц. И потом принудила нас к таким извращениям, которые я только в кино видел.
Максвелл улёгся на спину и стал что-то мурлыкать. Дверь распахнулась. На пороге стоял Эдди Рэнд, массажист, растерянно глядя на меня взглядом.
— О’кей, — завопил он. — Кто?
Я немедленно указал на Максвелла.
— Он, — сказал я.
— Это правда, Сэт? — Голос Рэнда зазвучал гораздо спокойнее.
— Что правда? — равнодушно спросил Максвелл, по-прежнему уставившись в потолок.
— Шкафчик с медикаментами, — объяснил Рэнд. — Если Б. А. узнает об этом, не миновать скандала.
— А ты не говори ему, — предложил я. — Не подводи парня. Я был рядом и всё видел. Он неимоверно страдал. Посмотри на это, как на исключительный случай.
— А ты всего лишь стоял и наблюдал? — с подозрением спросил Рэнд.
— Он повалил меня и силой заставил проглотить пару. — Я раскинулся на полу, держа руки за головой. — Но я не сержусь на него. Почему ты не хочешь его простить?
— Чтоб больше этого не было, — произнёс Рэнд. — Слышали, ребята?
— Ни в коем случае, Эдди, можешь быть уверен, — сказал я, переворачиваясь на бок, спиной к сердитому мужчине в белых брюках. — Надеюсь, за пиво ты тоже не рассердишься?
— Подонки! — взвизгнул Рэнд. — Выпили моё пиво!
Его нога, обутая в туфлю на резиновой подошве, с размаха пнула меня в зад. Дверь захлопнулась.
— Чёрт, — пробормотал я, потирая пострадавшую ягодицу, — как больно.
— А ты чем занимался вчера? — Голос Максвелла разбудил меня. Я застонал, пытаясь сесть.
— Ничем, Обычный вечер среды.
Вчерашние события исчезли куда-то. Я напрягся, пытаясь вспомнить. Казалось, с тех пор прошли годы.
— Ах да, я словил невероятный кайф. Набрался кактусового сока у Харви и посмотрел на то, что я собой представляю на самом деле. И убедился ещё раз, что я полный чудак на букву «м». — Я вздохнул, понимая, что это правда»
— Да, ещё, — вспомнил я. Вчерашние события начали понемногу возвращаться. — Совсем забыл. Кроуфорд и Кларидж устроили драку.
— Друг с другом?
— Нет. Со всеми остальными. Кларидж снова разделся догола, на этот раз прямо на сцене в Рок-Сити. Когда дело зашло слишком далеко, я схватил подругу Бодроу и сбежал.
— Узнаю бесстрашного Фила Эллиота, — сказал Максвелл. Прозвище родилось в далёком прошлом, когда на поле в одном из матчей разразилась драка. Все наши повскакивали со скамьи и бросились в бой. В следующий вторник на просмотре фильма воскресной игры камера показала наплывом панораму покинутой скамейки нашей команды, где остались только двое: Б. А., стоящий у боковой линии и размахивающий кулаком, и я, сидевший рядом с телефоном, завернувшись в тёплую куртку.
— Интересно, не арестовали их, как ты думаешь? — Я так торопился скрыться с Шарлоттой, что даже не подумал о судьбе своих партнёров по команде.
— Вряд ли, если только они не искалечили кого-нибудь.
— Женщину ударили ногой в голову.
— Тогда жди неприятностей, если, конечно, она не болельщица. Тогда она будет гордиться этим.
Мы дружно рассмеялись. Открылась дверь, и в сауну вошёл Арт Хартман, наш трехчетвертной номер два.
— Привет, ребята. — Арт сощурился от обжигающего лёгкие воздуха. — Сколько же здесь градусов?
— Как дела, Арт? — отозвался Максвелл.
— Устал до смерти, — сказал Хартман, осторожно перешагивая через меня и пожимая протянутую руку Максвелла. — Ребёнок плакал всю ночь. А ты как?
— Лучше всех.
Арт Хартман был в команде второй год. Играя в Мэриленде, он зарекомендовал себя лучшим в Национальной любительской футбольной ассоциации. В команде его считали наследником Сэта. По своим физическим данным он заметно превосходил Максвелла. Ему не хватало только опыта, чтобы стать лучшим трехчетвертным в профессиональной лиге.
— Вы слышали о Кларидже? — спросил Хартман, опуская своё почти двухметровое тело на нижний полок.
— Да, — ответил я. — А тебе откуда известно?
— Встретил Джона утром в конторе. Он сказал, что был там. Арт Хартман и Джон Вильсон, свободный полузащитник, жили в Лейк Хайлдженс, ухоженном пригороде для зажиточных семей, и подрабатывали у одного торговца недвижимостью. Прошлой весной Хартман заработал больше двадцати шести тысяч долларов, продав два земельных участка для промышленного строительства. Во время игрового сезона он заезжал в контору каждое утро перед тренировкой и каждый вечер после её окончания.
— Никого не арестовали? — спросил Максвелл.
— По-моему, нет. А вот Вильсону не повезло. Его жена провела полночи у нас дома. Она обнаружила у него на трусах губную помаду… Как самочувствие, Сэт? — Хартман перевёл взгляд на Максвелла, который улёгся на спину, закрыв рукой лицо.
— Я уже сказал тебе, малыш, что лучше всех, — ответил Максвелл, не двигаясь. — Однако в присутствии таких молодых жеребцов, как ты, я начинаю чувствовать тяжесть прожитых лет.
— Количество которых сегодня утром достигло шестидесяти одного, — вмешался я.
— Меня уже давно не будет в команде, босс, а ты всё будешь играть, — заметил Хартман, улыбаясь.
— И никогда не забывай этого, малыш, — Максвелл сел и усмехнулся, глядя вниз.
Многие считали, что Хартман мог бы заменить Максвелла уже в начале сезона, и уж точно на будущий год. Я не был в этом уверен. Конечно, отрицать физическое превосходство Хартмана было бессмысленно, но я верил в голову Максвелла. Хартман мог дальше бросить мяч, быстрее бежать и был физически намного сильнее. Высокий, мощный и симпатичный, женатый на девушке, с которой он учился в колледже, он был олицетворением профессионального трехчетвертного. Ему принадлежали кирпичный дом с тремя спальнями, два автомобиля. Хартман входил в Общество христианских атлетов и был прихожанином Методической церкви в Окридже, как и Б. А.
