Филип Дик - Мэри и великан
— Спасибо, — сказал он Шиллингу.
— Вам понравилось?
— Да, — ответ ил тот, — кое-что.
Шиллинг принялся раскладывать пластинки.
— Приходите в воскресенье. Я буду ставить новые вещи Вирджила Томпсона[29].
Нитц шарил по карманам.
— Я куплю вон ту, сверху.
— Пол, — резко сказала Мэри Энн, — у тебя же нет граммофона.
— Это не имеет значения.
Бросив конверты, которые ей нужно было унести в кладовую, она поспешила к Нитцу и выхватила у него пластинку.
— Нет, так нельзя. Я же знаю, как это будет. Ты будешь сидеть дома и смотреть на нее. А какой прок на нее пялиться?
— Ну ты и командирша, — пробормотал Нитц.
— Я спрячу ее под прилавок, — сказала она, — пойди и купи граммофон, а потом уж возвращайся за своей пластинкой.
Шиллинг стоял и смотрел, как она выпихивает парня на мостовую. Эта сцена казалась ему нереальной, почти сказочной; такого не бывает в магазинах. Это было даже по-своему забавно.
— Ему нужно на работу, — объяснила Мэри Энн, поспешая внутрь, — он играет боп на пианино в «Корольке».
— Из-за вас я не продал пластинку, — произнес Шиллинг, по-прежнему пребывая в некотором замешательстве.
— Послушайте… если бы он купил эту пластинку, он бы сидел дома и тупо на нее пялился. Я-то его знаю, поверьте мне на слово. Больше он никогда не купил бы ни одной пластинки; а теперь, когда он купит граммофон, он будет приходить за ними постоянно.
— Вы либо очень прозорливы, — сказал он, — либо у вас чересчур хорошо подвешен язык. Что выбрать?
Они смотрели друг на друга.
— Вы мне не верите? — спросила она.
Он нехотя улыбнулся:
— Отчасти. Но вы для меня слишком затейливая.
Эта фраза ее как будто заинтриговала.
— Затейливая? В каком смысле?
— Вы, с одной стороны, совсем молодая, неискушенная и наивная, — он внимательно на нее посмотрел, — и в то же время вы очень даже опытная. В чем-то даже беспринципная.
— А, — сказала она, кивая.
— Почему вы передумали? Почему решили прийти ко мне на работу?
— Потому что я устала работать в телефонной компании.
— И все? — не поверил он.
— Нет. Я… — Она запнулась. — Со мной много чего произошло. Тот, на кого я полагалась, подвел меня. Теперь я уже не чувствую того, что прежде — ни к нему, ни вообще.
— Тогда вы меня испугались?
— Да, — призналась он, — даже очень.
— А теперь нет?
Она задумалась.
— Нет, теперь я иначе смотрю на вас. И на себя тоже.
Шиллинг надеялся, что она сказала правду.
— Что вы сделали с теми десятью долларами?
— Отдала их Полу Нитцу.
— Значит, вы опять без гроша?
— Да, без гроша, — улыбнулась она.
— Значит, завтра вы попросите еще десять долларов?
— А можно?
— Посмотрим.
Брови ее взлетели.
— Посмотрим? Правда?
Магазин был пуст. Предвечернее солнце отсвечивало от тротуара. Шиллинг подошел к окну и встал, засунув руки в карманы. Наконец, чтобы унять разноголосые чувства, он закурил сигару.
— Выбросьте эту вонючку, — приказала Мэри Энн. — Как вы думаете, покупателям понравится этот запах?
Он обернулся.
— Если я приглашу вас на ужин, что вы скажете?
— Зависит от того, куда. — Она как будто сразу собралась, насторожилась; эта перемена не осталась для него незамеченной.
— А где хорошо кормят?
Она подумала.
— В «Ла Поблана», это на шоссе.
— Хорошо. Поедем туда.
— Туда мне придется переодеться. Снова надеть каблуки и костюм.
— Как закроем магазин, я отвезу вас к дому и вы переоденетесь, — своей спокойной рассудительностью он развеял ее тревоги и с облегчением услышал в ответ:
— Хорошо.
Довольный, в приподнятом настроении он затушил сигару и, пройдя в кабинет, стал готовить заказ для фирмы «Коламбиа».
Обычно эта рутинная работа доставляла ему мало радости, но сегодня он делал ее охотно и даже с наслаждением.
14
В тот вечер он сводил ее поужинать. А четыре дня спустя, в субботу, взял с собой на вечеринку оптовиков в Сан-Франциско.
Они ехали к полуострову, и Мэри Энн спросила:
— Это ваша собственная машина?
— Этот «Додж» я купил еще в сорок восьмом. Это была пакетная сделка: к машине прилагался Макс. Теперь я меньше вожу, — добавил он.
Он стал плохо видеть и однажды врезался в припаркованную цистерну с молоком. Но об этом он предпочел не упоминать.
— Хорошая машина. Такая большая и тихая… — Она смотрела на темнеющие поля, которые проплывали мимо по обе стороны шоссе. — Так что будет на этой вечеринке?
— Ну, вы же не боитесь?
— Нет, — сказала она, очень прямо сидя рядом с ним и крепко сжимая в руках сумочку. Она нарядилась в нечто вроде черной шелковой пижамы.
Штанины оканчивались завязками на голых щиколотках, а блузку венчал огромный заостренный ворот. Обута она была в комнатные туфли без каблука, а волосы собрала в конский хвост.
Когда она выбежала из дома и села в машину, он сказал:
— Для такого хвоста у вас коротковаты волосы.
Она, запыхавшись, уселась с ним рядом и хлопнула дверцей.
— Слишком претенциозно, да? Я неправильно оделась?
— Выглядите вы превосходно, — со всей искренностью сказал он, заводя мотор.
Однако она все же немного побаивалась. Ее большие серьезные глаза блестели в темноте салона; сказать ей было почти нечего. Она достала из сумочки сигареты и наклонилась к прикуривателю.
— Может, там и весело, — сказал он, подбадривая ее.
— Да-да, вы уже говорили.
— Лиланд Партридж — это фанатик; мы называем таких аудиофилами. Там будут колонки размером с дом, алмазные иглы и экстраклассные записи товарных поездов и глокеншпилей[30].
— Народу будет очень много? — спросила она в третий раз.
— Ребята из розницы плюс часть музыкальной тусовки Сан-Франциско. Будет выпивка и много разговоров. Когда звукачи сцепятся языками с толковыми музыкантами, можно услышать кое-что интересное.
— Обожаю Сан-Франциско, — с жаром сказала Мэри Энн, — все эти крошечные бары и ресторанчики. Однажды мы с Туини ездили в одно место на Норт-Бич. Называлось оно «Бумажная кукла». Пианист играл диксиленд… круто играл.
— Круто, — передразнил Шиллинг.
— Он был весьма неплох. — Она постучала пальчиком по сигарете; из окна в темноту полетели искры. По радио играли симфонию Гайдна.
— Мне это нравится, — сказала она, наклонив голову.
— Узнаете, кто?
Она задумалась.
— Бетховен?
— Это Гайдн. «Симфония литавр».
— Как вы думаете, я когда-нибудь смогу различать симфонии? Когда мне будет столько же лет, сколько вам?
— Вы еще только учитесь, — произнес он как можно безмятежнее, — все дело в опыте, не более того.
— Вы действительно любите эту музыку. Я наблюдала за вами… вы не притворяетесь. Вот и Пол к своей музыке так же относится. Вы как будто… упиваетесь ею. Вы стараетесь услышать в ней все.
— Мне нравится ваш друг Нитц, — сказал он, хотя в чем-то тот ему даже мешал.
— Да, он замечательный. Он и мухи не обидит.
— И вас это восхищает.
— Да, — сказала она, — а вас — нет?
— Если абстрактно, то да, восхищает.
— Ах, эти ваши абстракции. — Она устроилась на сиденье, поджав ноги и упершись локтем в дверцу.
— Что там за огни? — Голос ее звучал почти испуганно. — Мы что, уже почти приехали?
— Почти. Соберите мужество в кулак.
— Уже собрала. И не смейтесь надо мной.
— А я и не смеюсь над вами, — мягко сказал он, — с чего бы это?
— Они высмеют меня, что бы я ни сказала?
— Нет, конечно, — сказал он и добавил, не удержавшись, — они будут так греметь своими записями со звуковыми эффектами, что и не услышат, что вы говорите.
— Я неважно себя чувствую.
— Вам полегчает, когда мы приедем, — по-отечески успокоил ее Шиллинг и прибавил скорости.
Когда они добрались до места, вечеринка уже началась. Шиллинг заметил, как преобразилась девушка, поднимаясь по лестнице в дом Партриджа. Страха как не бывало, он скрылся где-то в глубине; Мэри Энн с невозмутимым видом облокотилась на железные перила, в одной руке держа сумочку, а другую изящно положив на колено. Как только дверь открылась, она плавно выпрямилась и скользнула мимо мужчины, который их впустил. Когда Шиллинг затушил свою сигару и переступил порог, она уже дошла до конца коридора и приближалась к гостиной, откуда доносились шум и смех.
— Здравствуй, Лиланд, — сказал он, пожимая руку хозяину. — А куда подевалась моя девочка?
— Да вон же она, — сказал Партридж, закрывая дверь. Это был высокий, средних лет мужчина в очках. — Жена? Любовница?
— Кассирша, — Шиллинг снял пальто. — Как семейство?
— Да как обычно. — Придерживая Шиллинга за плечо, он вел его в гостиную. — Эрл опять хворает; тот же грипп, которым мы все переболели в прошлом году. Как магазин?
