Филип Дик - Мэри и великан
— Я приберусь здесь, — сообщила она, — давно пора… Вы вообще когда последний раз подметали?
Смутившись, Шиллинг продолжал сортировать грампластинки. Потом он вышел в офис и включил кофе-машину. Приятель Мэри забаррикадировался винилом в первой будке и глазел оттуда.
Дана девушка, размышлял Шиллинг, которая в первый же день заняла денег у работодателя, сама решила, когда ей приходить, а когда наконец явилась, то привела с собой друга, готового весь день слушать в магазине музыку. Теперь же, вместо того чтобы послушно внимать наставлениям, она просто объявляет, чем намерена заняться.
— А почему бы вам не сдвинуть прилавок вглубь? — спросила Мэри Энн, когда он появился с кофе.
— Зачем? — Он налил две чашки.
— Чтобы покупатели сразу подходили к витрине, — она недовольно шлепнула по прилавку, — он только дорогу перегораживает.
— Мисс Рейнольдс, — сказал Шиллинг, сознавая, что сейчас он становится похож на всех, у кого она работала прежде, — отложите швабру и подойдите сюда. Мне нужно с вами поговорить.
Ее узкие губы на мгновение растянулись в улыбке.
— Подождите, пока я закончу. — С этими словами она исчезла за входной дверью с совком. Вернувшись, нашла тряпку для пыли и принялась протирать прилавок.
Уязвленный, Шиллинг потягивал свой дневной кофе.
— Полагаю, вам следует научиться пользоваться нашим инвентарем и понять, чего я жду от вас в общении с клиентами. Я работаю по собственной системе; мне нужен индивидуальный подход. Нужно знать каждого клиента в лицо и обращаться к нему по имени, как только он переступает порог.
Мэри Энн кивнула, продолжая вытирать пыль.
— Когда клиент о чем-то спрашивает, вы должны быть готовы дать ему содержательный ответ, а не пялиться, разинув рот. Предположим, я захожу и говорю: «Я слышал концерт Баха для фортепьяно, сыгранный на скрипке. Что это?» Сможете вы ответить?
— Конечно, нет, — ответила Мэри Энн.
— Ну, — Шиллинг пошел на попятный, — этого я от вас и не ожидал. Это моя работа. Но вы должны выучить достаточно, чтобы уверенно обслуживать обычных покупателей классики. Вам нужно уверенно принимать заказы на стандартные симфонические записи. Предположим, приходит клиент и просит у вас хорошую симфонию Дворжака. И лучше бы вам знать, сколько всего он написал симфоний, какие из записанных лучшие и что у нас есть в наличии. Также вам нужно знать Сметану, Брамса, Джозефа Сака, Малера и всех прочих композиторов, которые могут понравиться любителю Дворжака.
— Этим-то Нитц и занимается, — сказала Мэри Энн.
— Нитц? Что это?
— Пол Нитц, в будке. Он раньше никогда не слышал такой серьезной музыки.
— Идея моя в том, — резко продолжил Шиллинг, — что когда продавец открывает перед клиентом новые горизонты, клиент становится зависим от продавца. Это означает, что на вас лежит ответственность; вы должны отнестись к клиенту со всей серьезностью и не впаривать ему всякое барахло только потому, что оно залежалось на прилавке. Это уже не бизнес, а искусство со своими законами. Мы ведь продаем не жвачку и не газировку; мы продаем то, что — по крайней мере для некоторых — становится частью образа жизни.
— А как это называется? — спросила Мэри Энн. — Ну, то, что он сейчас слушает?
— О чем вы говорите?
Она не уделила ему ни капли внимания.
— Мисс Рейнольдс, — сказал он, — вы слышали, что я вам говорил?
— Конечно, слышала, — отозвалась она, тщательно вытирая пыль. — Вы сказали, что я должна знать, что мы продаем. Но я не смогу сразу так все выучить… вам придется мне помочь.
— Но хотите ли вы узнать, что на этих пластинках? Вам это интересно?
— Да, интересно.
— Послушайте, что ставит ваш друг, — из будки доносился грохот экспериментальной перкуссии Чавеса. — Можете ли вы сказать, не покривив душой, что вам это нравится? Черт подери, — вспылил он, — да бросьте вы свои тряпки. Не нравится вам эта музыка; она для вас ничего не значит.
— Дичь жуткая, — согласилась Мэри Энн.
— И что же мне с вами делать? Не могу же я заставить вас полюбить ее? — в отчаянии произнес Шиллинг.
Она испытующе посмотрела на него.
— Вам самому-то нравится?
— Нет, — признался он, — меня не интересуют эксперименты с чистым звуком.
— Что же вам тогда нравится?
— Я собираю вокальные записи. Лирические песни, романсы.
— Но продавать можете и это тоже. — Она снова принялась стирать пыль. — И что, вы правда считаете, что музыка — это важно?
— Видите ли, — сказал Шиллинг, — музыка — это моя жизнь.
— Вся ваша жизнь? — она снова остановила на нем проницательный взгляд. — Значит, для вас нет ничего важнее музыки?
— Да, так и есть, — сказал он даже немного воинственно.
Больше вопросов девушка не задавала; она услышала, приняла его слова и сохранила их в каком-то уголке сознания.
— А почему нет? — спросил он, следуя за ней от одной протираемой поверхности к другой.
— Вот и Пол такой же. Иногда мне жаль, что у меня самой нет ничего похожего.
— Почему нет?
Она пожала плечами:
— Наверное, нипочему. Кроме того, что здесь, в этом городе — ну, кто и когда слыхал о том, что вы дали Полу? Он и сам такого никогда не слышал, а ведь он музыкант.
— Поэтому я и приехал, и поселился здесь.
— Здесь живут одни придурки.
— И я придурок, потому что приехал сюда?
— Я имею в виду тех, кто тут вырос, ничего не видел и ничего не знает. Таких, как Джейк Ловет, как Дейв Гордон… и все остальные. Потягивают пивко, шатаются по кондитерским да заправкам. Но вы не такой. Вы видели достаточно, чтобы понять, что вам нужно и что вам нравится. Вы не здешний.
Она перестала протирать пыль и стояла теперь, глубоко задумавшись. Джозеф Шиллинг подошел и уверенно забрал у нее тряпку. Взяв за руку, он подвел ее к прилавку и поставил за него. Она не сопротивлялась.
— А теперь, миссис Рейнольдс, — сказал он, — послушайте, что я вам скажу. Сейчас мы с вами освоим технику продажи грампластинок.
Она кивнула.
— Итак, — он положил конверт на прилавок, — я хочу купить эту пластинку. Я пожилой покупатель. Каков ваш первый шаг?
Мэри Энн взяла пластинку и осмотрела яркую обложку с нарисованными скрипками.
— Что это? — Шевеля губами, она разобрала имя композитора. — Прокофьев.
— Сейчас мы продаем пластинку; к музыке это никакого отношения не имеет. Что надо сделать, когда клиент принес свою покупку к прилавку?
Мэри Энн наклонилась под прилавок и достала пакет для пластинок.
— Нет, — покачал головой Шиллинг, — сперва вы проверяете, не поцарапана ли пластинка. — Он показал ей, как вынимать диск, держа его за края. — Ясно?
Она повторила.
— Что дальше? — спросил он, положив пластинку.
— Теперь я кладу ее в пакет.
— Нет, теперь вы заполняете бланк, где указывается имя и адрес покупателя. — Он презентовал ей механическое перо и показал, как пользоваться машинкой, копирующей бланки. — А вот теперь вы кладете пластинку и бланк в пакет. Наша копия накалывается вот сюда. — Он насадил бумажку на штырь.
Мэри Энн уложила пластинку в пакет, разогнула ручки и, взглянув на Шиллинга, одарила его самой теплой улыбкой, какую он когда-либо видел.
— Спасибо, — сказала она и придвинула пакет через прилавок.
— Что такое? — забормотал он.
По-прежнему улыбаясь, она присела в легчайшем реверансе:
— Спасибо за покупку.
— Пожалуйста, — угрюмо пробурчал Шиллинг.
А она все улыбалась, и улыбка ее была так мила и бесхитростна, что и очаровывала его, и вселяла странную неуверенность.
— Следующий этап, — продолжил он, — это кассовый аппарат. С этим вы справитесь?
— Конечно, — не сразу ответила она.
— Что еще? — ему с трудом удавалось собраться с мыслями. — Вы знаете, где искать цены на пластинки?
— Нет.
Он вынул каталог пластинок «Шванн» и показал на прайс-лист в конце.
— Вот, все они здесь. Пока не выучите, все время сверяйтесь.
— Не желаете приобрести еще одну? — спросила она.
— Нет, — ответил он, — одной вполне достаточно, спасибо.
Она взяла верхнюю пластинку из ближайшей стопки.
— Купите вот эту. — Она прочла название. — «Шуберт. Концерт для фортепьяно в четыре руки». Купите… хорошая пластинка.
— Правда?
— Да, — подтвердила она, — очень приятная.
— Тогда, может, и куплю.
— Хотите, я ее поставлю?
— Пожалуй, — сказал он с некоторым вызовом.
Тут она показала ему язык.
— Сами поставьте; вы уже не маленький.
Шиллинг неуверенно рассмеялся.
— Ну, похоже, вы справитесь.
Резко развернувшись, Мэри Энн пошла за своей тряпкой.
В четыре тридцать из насквозь прокуренной будки показался Пол Нитц, нагруженный пластинками, которые он сложил на прилавок.
