Джим Додж - Трикстер, Гермес, Джокер
Январь был невыносим. Каждый день шел то дождь, то снег. Дэниел старался как можно дольше не вылезать из палатки. Как и многие до него, Дэниел заметил: горы оставляют человека наедине с самим собой. Ему пришлось сделать несколько неприятных открытий. Во-первых, он вовсе не пришел в себя после смерти матери. Резкая, мучительная боль, до того ощутимая почти физически, сменилась зияющей пустотой.
Во-вторых, он обнаружил, что после взрыва перестал видеть сны. Решив, что это признак какого-то повреждения мозга, Дэниел так обеспокоился, что почти перестал спать. Он просыпался измученным, с воспаленными глазами, точно пилот, всю ночь исследовавший морскую гладь в поисках обломков потерпевшего крушение судна. Бешеному Биллу он об этом не рассказывал. Если с ним что-то не так, в больницу он все равно не вернется; а если отсутствие снов — это просто отсутствие снов, то и черт с ним.
Третьим неприятным открытием было обострение плотских желаний. Ежедневная мастурбация отвлекала его от сердечной боли и тревог. Он по сто раз в день вспоминал лицо «Брижит Бардо», и по тысяче раз — ее рот, сопровождая воспоминания ритмичными движениями. Весной стало еще хуже. Промедитировав пять минут, Дэниел начинал представлять шелковистые бедра и округлые ягодицы, что, разумеется, способствовало концентрации настолько же, насколько способствует спокойствию лужи брошенный в нее камень.
От Бешеного Билла ничего не укрылось. Теплым и ясным февральским утром, как раз во время совместной медитации, Бешеный Билл вдруг вскочил на ноги и воззрился на Дэниела:
— О чем, дьявол подери твою задницу, ты все время думаешь?
Дэниел попытался скрыться за палаткой:
— Я не знаю… — промямлил он, — дело в том, что я уже давно не вижу снов…
— Черт возьми, думать о снах надо, когда ты спишь! Волноваться, что промокнешь, нужно только во время дождя. Когда сидишь, сиди. Не вертись и не дрожи. — Бешеный Билл хотел было возобновить медитацию, но вдруг передумал. — И, кстати, мне надоело отвоевывать твое внимание у гормонов, и вообще ты мне надоел. Иди отсюда.
— Что? — переспросил Дэниел, испытывая одновременно шок и странное облегчение.
Бешеный Билл указал на север.
— Иди. От сухой ели пойдешь строго вверх, ярдов через сто от вершины найдешь небольшой источник, начинай спускаться вдоль него до того места, где скала выходит на поверхность, пока не дойдешь до пещеры. Можешь жить в ней или около — мне без разницы. Но если ты заблудишься и придется идти на поиски, имей в виду — когда я тебя найду, ты здорово об этом пожалеешь.
— Это наказание, или тоже входит в программу?
— И то, и другое.
— И что я должен делать?
— В первую очередь — уйти прочь, — подчеркнуто терпеливо повторил Бешеный Билл. — Научиться видеть сны и видения. Хотя бы видения, если не сны. Подумать, какая от них может быть польза. Понять, какая польза от них тебе лично. Научиться использовать их с толком. Через семнадцать дней возвращайся.
— Хорошо, — ответил Дэниел, сдерживая раздражение, — но я заберу половину всего, что у нас есть. Поскольку вы остаетесь здесь, логично будет, если вам останется удочка, а я возьму ружье.
— Ни фига, — отрезал Бешеный Билл. — Тебе едва стукнуло шестнадцать, а мне почти шестьдесят. Ты возьмешь нож и спальник. И все.
— Еще чего! Это нечестно, — заорал Дэниел.
— Пока, — Бешеный Билл помахал в знак прощания.
— Сука, — пробормотал Дэниел.
— Нет, извини, на эту роль я не гожусь. Хотя, принимая во внимание твои гормоны, думаю, ты был бы не против.
— Поделом бы вам было, старому ублюдку, — впрочем, Дэниел тут же пожалел о сказанном.
Но Бешеный Билл только рассмеялся и снова помахал:
— Адьос.
Дэниел залез под тент, засунул в рюкзак спальный мешок и молча покинул лагерь.
Первую неделю он провел в пещере, питаясь тем, что предоставлял ему по-весеннему скудный природный «шведский стол». Во время, свободное от сна, поисков пищи и медитации — Дэниел продолжал их, но без энтузиазма — он предавался эротическим фантазиям такой глубины и отчетливости, что ложился на спальник и мастурбировал до судорог в предплечье.
Чтобы справиться с желанием, Дэниел решил отправиться на север, к верховьям реки Коттонвуд. Было ясно, но холодно. Он питался чем придется, главным образом диким луком и клейтонией, изредка приправленными лягушачьими лапками. Это давало возможность двигаться вперед, хотя и не с той скоростью, что он привык ходить. Он быстро уставал и мог сосредоточиться минут на пять, не больше. Но одновременно с этим пришло ощущение легкости — не в голове, но во всем теле — и реальности происходящего, избавления от тягостных мыслей и желаний. Дэниел прекратил медитировать и мастурбировать. У него по-прежнему не было ни снов, ни видений. Через восемь дней медленного блуждания по окрестностям Дэниел вернулся в пещеру — за час до начала грозы.
Зима в этом году не хотела сдаваться без боя: ослепительно сверкали молнии, гремело так, что с пола пещеры поднималась пыль, ветер гнул и ломал верхушки елей, угрожающе швырял ветки и сучья, которые с треском ломались от удара о землю. Наконец обрушился ливень. Уютно устроившись у костра среди груды сухих веток, наблюдая, как ветер высасывает из пещеры длинную ленту дыма, Дэниел решил оставшиеся три дня посвятить посту и медитации. Нужно было добиться видений и снов.
Как впоследствии определил Бешеный Билл, у Дэниела было два почти-видения и одно настоящее; впрочем, Бешеный Билл был пристрастным судьей.
Первое почти-видение было розовым. Дэниел принял было его за увертюру к эротической фантазии, но постепенно розовый пугающе потемнел до цвета глаз лабораторной крысы. Дэниел оказался у крысы внутри, он бежал по лабиринту, сворачивая налево, направо, снова направо, бежал до тех пор, пока не уловил в воздухе запах собственного страха и не понял, что пробегает этой дорогой во второй раз. Дэниел поднялся из тела крысы, как туман поднимается над полем. Внизу он видел идеально правильный лабиринт, невероятно запутанный, без входов и выходов. Лабиринт рассыпался от его вскрика.
Во втором почти-видении он покачивался в водах Безымянного озера. Он был жив, но сил его едва хватало на то, чтобы поднять руку из воды. Хотя он знал, что его никто не увидит, больше он ничего не мог сделать. Он собрался с силами и поднял руку снова. Ее тут же перехватила другая, сильная и уверенная. Она подняла его из воды, он увидел незнакомую женщину, высокую, красивую, улыбающуюся, он хотел, чтобы она взяла его на руки и прижала к себе, но она, вытащив из озера, швырнула его в небеса. Он падал сквозь пространство, а кто-то все держал его за руку, но это не имело значения, он знал, что будет падать бесконечно. И еще ему надо было успеть помахать на прощание. Когда он засмеялся, мимо пещеры с шумом пронесся подгоняемый ветром дождь.
Настоящее видение случилось в последнюю ночь. Гроза прошла, оставив в память о себе тонкий туманный след. В полуобморочном состоянии Дэниел сидел у входа в пещеру, глядя на клочья тумана в лунном свете, когда вдруг явственно услышал вдалеке материнский голос: «Олли-олли-три быка!», — так она кричала в детстве, когда они играли в прятки в «Четырех Двойках». «Олли-олли-три быка!» — крикнула она снова, чуть тише, и в третий раз, уже едва различимо. Больше Дэниел не слышал ее. Он обнял себя за плечи и разрыдался, покачиваясь взад-вперед.
Спускаясь на следующий день в лагерь, Дэниел чувствовал в душе покой и вместе с тем крайнюю уязвимость.
Бешеный Билл пек блины.
— Вкусно пахнет, — поприветствовал его Дэниел. — А на мою долю найдется? Я постился почти неделю.
— Да? — Бешеный Билл подбросил блин на сковородке, пытаясь перевернуть, затем воспользовался лопаточкой. — А чего ради?
— Ради снов и видений, как мы договорились.
— Что-то не припоминаю, чтобы я советовал кому-то соблюдать пост. Пост — это жульничество. Он только переворачивает все с ног на голову.
— Но мне это помогло. У меня были видения.
— Обожди-ка, — Бешеный Билл стряхнул блин на оловянную тарелку и подал ее Дэниелу. — И что же ты видел?
— Я… — Дэниел начал, но сбился, — видеть я ничего не видел.
— Начало хорошее, — хмыкнул Бешеный Билл.
Дэниел не понял, была это шутка или упрек. Сквозь оловянную тарелку он чувствовал, как блин греет ему ладонь:
— Так вы слушаете, или как?
— А для тебя это важно?
— Я плакал, — выпалил Дэниел, чувствуя, что вот-вот расплачется снова.
— Я тебя слушаю.
Бешеный Билл быстро перемешал тесто и плеснул его на шипящую сковородку.
— Я не видел, но слышал, — пояснил Дэниел. — Я слышал, как мама кричала «Олли-олли-три быка». Это детская считалочка, так кричат во время игры в прятки, когда сдаются. Ну, чтобы другие игроки поняли…
