Бектас Ахметов - Чм66 или миллион лет после затмения солнца
С Зорковым я не знаком. Общался с главным энергетиком УК СЦК
Шастри, при разговорах я стоял рядом и слушал. В материале я успел много чего понаписать и про Озолинга, и про Зоркова.
Галина Васильевна читала про себя и отмечала слух: "А вот этого не надо… Может над этим еще подумаете?". Черноголовина вспоминала слова Бианки и аккуратно напоминала: "Не надо разжевывать… Думать, что читатель глупее вас, не следует. Часто читатель умнее писателя".
Мне не только не терпелось отнести очерк в "Простор", я уже не сомневался в своей профпригодности и подумывал, что Галина
Васильевна в очередной раз выправляя стиль, конструкцию материала, излишне перестраховывается.
Я звонил Паутову:
– Юрий Романовч, когда?
– Не волнуйтесь. Материал пойдет. Сами понимаете, газета не резиновая. Почти каждый день выходят документы партии и правительства. Они – первоочередные.
В декабре вышло Постановление ЦК КПСС и Совмина СССР "О вторичных энергетических ресурсах". Я вновь позвонил Паутову:
– Юрий Романович, вы в курсе Постановления ЦК?
– В курсе, в курсе. Говорю вам, не волнуйтесь.
Статья грозила застрять. К давлению на "Казахстанскую правду" мама подключила Галину Васильевну и Карашаш.
Черноголовина попросила помочь приятелей журналистов, Карашаш настрополила ответсекретаря своего журнала во что бы то ни стало добыть результат.
Я отдавал себе отчет, как может разбушеваться Чокин, буде статья напечатана в "Казправде". Не знаю, как в других институтах Алма-Аты, но программные материалы из недр КазНИИ энергетики в главной газете республики выходили исключительно за авторством Шафика Чокиновича с довеском- за подписью ведущего спеца по теме. О том, чтобы какой-то мэнэсишка, да еще и сам на сам, отдал материал в газету по главной проблеме дня – энергосбережению – директор не подозревал.
"Лишь бы материал вышел, – думал я, – директор побазарит, побазарит, да успокоится. Ничего, переживем".
Статья не вышла ни в ноябре, ни в декабре…
"Что ты знаешь монах, кроме собственной кельи?".
Мигель де Сервантес. "Дон Кихот Ламанчский". Роман.
Вечером позвонила Галина Васильевна:
– В последнем номере "Нового мира" напечатана проза Вознесенского
"О". Прочитайте.
– Как вы сказали?
– Я сказала "О". Просто "О". Думаю, в работе Вознесенский вам пригодится.
"Новый мир" выписывают Есентугеловы. Вечером следующего дня
Квазик привез журнал.
Прозу Вознесенский пишет блестяще. Поэт рассказывает о встречах с
Муром, Пикассо, Пастернаком и другими.
Идем дальше.
"За спиной я ощутил дыхание Вечности…" – пишет поэт. Вечность, свидетельствует толковый словарь Ушакова, – время, не имеющее ни начала ни конца. Еще в словаре говорится о том, что кануть в
Вечность, значит, умереть, навсегда перестать существовать.
Вознесенский кануть в Вечность не хочет, но что означает "ощутить за спиной дыхание Вечности"?
В прямом, буквальном смысле?
Поэт пишет о несостоявшейся попытке самоубийства. Я не помню из-за чего он решил стреляться. Кажется, из-за поэзии. Решил, но остановил себя, подумав, "о том, кто придет после меня".
Здесь он играет. Играет неубедительно. Мысль о самоубийстве – по факту суицид. Не верится, что ухоженный, рафинированный, вполне себе сытый литератор может всерьез задуматься о казни над собой.
По-моему, настоящему самоубийце ни до кого дела нет. Какая разница, кто придет после тебя? Вы как хотите, но не вяжется театральная эстетизация с выстрелом себе в рот.
Читая "О", убеждаешься, проникнуть в круг друзей автора можно, только заделавшись Муром, Пастернаком, Высоцким, на худой конец,
Пикассо. Всем остальным вход туда заказан.
С жалобой на Надю Копытову на прием к Чокину прорвалась жена
Сподыряка.
– Ваша сотрудница уводит мужа из семьи! – огорошила директора супруга Николая Тимофеевича.
Чокин слушал-слушал, потом встанет и как заорет:
– Господи, боже мой! Уходите! Ничего из дома не носите на работу!
Супружница завлаба не вняла предостережению директора и продолжала зашугивать Надю Копытову.
Надя плакала и говорила:
– Эта… караулит меня у дома… Боюсь в подьезд заходить.
В милиции заявление на жену Николая Тимофеевича не примут. Еще и отчитают Наденьку. Ей волноваться нельзя.
Думать нечего, помочь мог только товарищ детства Бохча.
Бохча, он же Бахытжан Абишев, бывший сосед моего одноклассника
Лампаса и Алима Кукешева. Он работает инспектором отдела кадров УВД города и никому из кентов в помощи не отказывает. Пару раз я уже к нему обращался – Бохча выручил без вопросов.
Я ему позвонил и Бохча велел участковому напугать жену Сподыряка.
Надя Копытова без ума от радости. Всучила бутылку коньяка.
Я ей тискаю: "Ты что, Надя, брать со своих за падло!".
Она: "Ладно, тогда передай бутылку человеку, который помог мне".
Я умолчал, что вот уж Бохча, тот со своих действительно никогда не возьмет, но пузырь, для вида отказываясь, у Нади я забрал.
Надя раззвонила женщинам о моем бескорыстии. Раззвонила так, что
Марадона решила, что у меня большие связи в ментуре и в свою очередь звонила комсомольцам, будто в моих силах поломать дело любой серьезности. Это при том, что муж Марадоны сам работал в том же отделе кадров городского УВД вместе с Бохчой.
Звон долетел и до ушей Юры Никонова, бывшего комсомольского секретаря, математика институтского ВЦ.
…Объявился Лампас. Он несколько лет работает на Мангышлаке.
Приехал в отпуск с кишкой денег в кармане.
Мы пили и слонялись по городу.
– Как Джон? – спросил одноклассник.
– Ну…
– Ясно.
К концу прогулки очутились у ЦГ. В гастрономе выбросили польское пиво. Польским пивом Лампаса не удивишь. В Шевченко кроме сгущенки и сырокопченой колбасы свободно продается чешское пиво пяти сортов.
– Возьмем по паре польского? – предложил Лампас.
– Как хочешь, – пожал я плечами.
У меня голяк.
– Теперь твоя очередь покупать. – сказал одноклассник.
Я немного офигел, но ответил:
– Я пустой.
– Когда у тебя будут деньги?
Примечательно то, что Лампас, хоть и датый, но смотрел на меня строго и требовательно.
У Галины Васильевны взгляд цепкий, острый. Текст читает быстро, молниеносно схватывает суть.
– Может сделаем так… – Черноголовина подперла ладонью подбородок и улыбнулась. – Вот вы написали много про Зоркова… Что характер у него резкий… Несколько отдалили от себя… Я думаю, лучше было бы, если вы напишите что-то такое о связи Зоркова с вашей несостоявшейся защитой диссертации… Что, мол, человек он отзывчивый, добрый…
"Зорков прочитает про себя и ошизеет." – подумал я.
– Можно. – сказал я.
– Еще вот что. – Галина Васильевна уже не улыбалась. – Композиция имеет важное значение… Удачная конструкция облегчает восприятие, помогает понять замысел автора… Но… – Черноголовина сделала паузу и сказала: "При любой композиции начало и конец произведения обязательно должны перекликаться!".
Сподыряк выговаривал Серику Касенову:
– Тебя все ищут… Тебя постоянно нет ни в комнате, ни на стенде, ни в библиотеке. Только и слышу: "Касенов только что вышел…". Но тебя нигде нет. Как объяснить?
Серик и сам удивлен. Вот он же я! Что меня искать, когда я всегда с собой?
Касенов пожал плечами: "Сам не пойму… Мистика…".
Серик Касенов всерьез относится к мистике. Уверяет: цифры, числа имеют смысл.
– Самый опасный год – високосный. – говорит он.
С этим-то я согласен.
Наступающий 83-й вроде ничем не грозит. 83 – число простое, делится на себя и единицу.
Не обещайте девам юным любови вечной на Земле…
Луноликой метисочке Айгерим 19 лет, она студентка юрфака. Она была у Олега Жукова после евреечки Наташи.
Зинаида Петровна уговаривала Васю жениться на Айгерим.
– Айгерим, девушка хорошая… Олег, что ты тянешь?
Олег не тянул. Я долго не мог заснуть в Васиной комнате, когда
Олег в большой, через стенку, комнате беклемишил Айгерим.
Стоял грохот, сотрясались стены. Потом устанавливалась тишина, прерываемая смехом студентки. Я засыпал, но минут через пятнадцать,
Олег вновь устраивал в квартире стенотрясение.
У Васи волосатая грудь колесом. Поддатого его часто перемыкало.
Ни с того ни сего он мог перевернуть накрытый стол. Олег мычал и выставлял вперед растопыренные пальцы:
– Что вы мне муму е…те!
Переживала ли Зинаида Петровна за то, что сын бросил университет
– не знаю. При мне она больше говорила, что хватит развлекаться – пора жениться. Ей хотелось понянчить внуков. Вася и сам любил детей, но задуматься над тем, что пришло время зажить упорядоченной жизнью ему было недосуг.
