Екатерина Вильмонт - Зеленые холмы Калифорнии
– В Москве часто бываете?
– Нет, всего один раз была. Мне там тяжело. Я слишком многое там потеряла, вернее, слишком многих… Одни могилы…
– У вас уже есть гражданство?
– Нет пока, только грин-карт, но надеюсь в следующем году получить. Вы не курите?
– Нет, но при мне можно курить…
– Единственное, что раздражает меня в Америке, невозможность курить в кафе. С вашего разрешения, я выйду на две минутки, когда пьешь кофе, без сигареты трудно…
Она порылась в сумке, вытащила пачку сигарет, долго искала зажигалку, из сумки то и дело что-то падало, видимо, она волновалась.
– Вечно я все ищу! – смущенно пробормотала она, улыбнулась, словно извиняясь, и быстро пошла к выходу.
И я вдруг увидела, что на диванчике, на котором она сидела, валяется расческа и записная книжка. Черт дернул меня протянуть руку и взять книжку. Знаю, прекрасно знаю, что приличные люди так не поступают, но мной как будто и в самом деле командовал черт. Я открыла потрепанную кожаную книжку и тут же получила удар под дых. За прозрачным карманчиком книжки была фотография Лёни. Небольшая, но чудесная. Он в шикарном твидовом пиджаке, который я купила для него у одного нашего диктора, тот привез его из ГДР, куда ездил озвучивать какой-то документальный фильм. Лёня на этой карточке веселый, радостный… Черт велел мне вытащить фотографию из обложечного карманчика. Я перевернула ее и прочитала: «Моей любимой женщине, моей «лебединой песне»!»
– Леокадия, что вы делаете? – раздался надо мной испуганный голос Аллы.
– Это выпало из книжки… Алла, что это значит?
Она была бледная, над губой выступил пот.
– А разве и так не ясно?
– Ясно… Боже мой… Это долго продолжалось?
– Пять лет… Пять последних лет его жизни… Я не хотела, чтобы вы знали… И он не хотел, он любил вас… Оберегал…
– Вы работали с ним?
– Нет. Никакой я не инженер, я была… литературным переводчиком…
– Но когда же вы встречались, я ничего не замечала.
– Зачем вам это сейчас?
– Алла, я хочу знать!
– Мы находили время… Он приезжал ко мне в обеденный перерыв, я жила совсем близко от его работы… Видит Бог, я не хотела этого говорить. Наверное, я должна попросить прощения… Хотя за что? Я же его любила… и он меня… Простите, я понимаю… это все ужасно получилось…
– Где вы познакомились?
– Случайно… В одном доме.
– В чьем доме?
– Ах боже мой, какое это теперь имеет значение?
– Мне это важно.
– В доме Филиппа Андреевича Венгерова. Они там собирались всем классом, их уже немного осталось, а я… я была в свое время аспиранткой Филиппа Андреевича и зашла к нему за книгами, а Лёня… Леонид Станиславович вызвался меня проводить… Вот так… Только зачем вам это? Филиппа Андреевича уже давно нет в живых.
Я прекрасно знала эту неразлучную компанию школьных друзей. Они все учились в знаменитой 110-й московской школе, почти все стали известными людьми в самых разных областях. Лицейская дружба, так у них это называлось. Среди них был физик с мировым именем, знаменитый пушкинист, блестящий кинорежиссер, да и Лёня в своем деле был достаточно крупной величиной, Филипп был профессором МГУ, известным филологом, шекспироведом…
– Знаете, я помню свое дикое смущение, я была тогда не так уже юна, но столько знаменитых людей в одной компании… Они сидели и выпивали, им явно было весело и без женщин… Я не собиралась там сидеть, я случайно оказалась в том доме и позвонила Венгерову, нельзя ли мне зайти за книгами. Он разрешил, я же не знала… Как сейчас помню, я вошла в комнату, увидела много мужчин, мне все они показались стариками, но один встретил меня такой улыбкой, что сердце ушло в пятки и я подумала: если он меня позовет, я пойду за ним на край света… Ох, простите…
– Он говорил с вами обо мне?
– Никогда! Поверьте, никогда! Он рассказывал о дочке…
– Но вы же в начале разговора сказали, что он любил и оберегал меня?
– Да! Просто он сразу сказал мне, что не сможет уйти ко мне, что любит жену… Вот и все.
– И вы смирились?
– Я приняла это с уважением, я понимала…
– Что он слишком стар для вас? Он и для меня был староват, пятнадцать лет разницы, а сколько лет вам?
– Пятьдесят один.
– Понятно, он был старше вас на двадцать три года, для брака многовато.
– Я вообще не стремилась к браку, это не моя стихия… Я просто любила его и радовалась тому, что мы встретились в этой жизни… Простите его…
Боль была повсюду. Болело не только сердце и душа, болели руки, ноги, спина. Казалось, я вся – сплошная боль. Боль была не острой, а тянущей, от такой боли еще не кричат, а только закусывают губу…
– Леокадия Петровна, что с вами, вы так побледнели! – перепугалась она.
– Ничего, сейчас пройдет… Только… у вас нет телефона моей дочери, не могли бы вы ей позвонить? Пусть она приедет за мной сюда…
– Да-да, телефон есть… Я позвоню… Но, может, не стоит ее пугать, тем более что мы должны встретиться с ней уже через полчаса… Я понимаю, вам, вероятно, тошно со мной общаться…
– Как и вам со мной.
– Нет, мне не тошно, я ведь ничего не потеряла, – тихо добавила она. – Ой, простите мою бестактность, но знаете… зря вы полезли в мою записную книжку.
– Вы правы. Любопытство сгубило кошку. Хорошо, попросите счет.
– Позвольте мне заплатить!
– С какой это стати? Я вас пригласила сюда, я и заплачу.
Ариадна
– Мамочка, что с тобой? – Я испугалась, увидев ее. В лице ни кровинки, губы синие…
– Я просто устала, ненавижу экскурсии. Ничего, Адька, все пройдет, не волнуйся. Она меня так заговорила, ужас…
– Но город-то тебе понравился?
– О да! Особенно те кварталы, где пестрые домики. Такая прелесть, голубые, розовые, сиреневые, красные. Только ездить тут пытка, такие крутые горки…
– Да уж! А в церкви святой Марии были?
– Это где круглый орган?
– Да!
– Красиво и очень необычно. Адька, знаешь, давай поедем домой.
– Не хочешь до вечера здесь побыть?
– Нет.
– А у меня дома обеда нет…
– Но мы же можем пообедать где-нибудь в ваших краях?
– Конечно! Ты как относишься к китайским ресторанам?
– Никогда в жизни не была.
– Значит, поедем в китайский. Там вкусно!
– Адя, где ты нарыла эту гидшу?
– В Интернете, а что? Она тебе не понравилась?
– Болтливая очень, у меня просто голова кругом пошла… А впрочем, неважно, черт с ней.
– Мамочка, как мне хорошо с тобой, как легко…
– А со Стаськой трудно, да?
– Ужасно, я ее боюсь.
– Ты зря ей это демонстрируешь. Она сейчас как нервная собака – почуяв твой страх, может укусить, а она иной раз больно кусает.
Что ты на это скажешь? Наверное, я никогда и никого не боялась так, как ее, мне кажется, она может даже убить… И в этом виновата я. А что же случилось с мамой? Неужто заболела? Может, сердце? Я даже не знаю, здоровое у нее сердце или нет… я почти ничего о ней не знаю. Только чувствую, что она меня любит и уже простила за все… Мамочка моя…
