Герман Кох - Летний домик с бассейном
— Ах, все не так уж и страшно. Просто я рассчитывала провести несколько дней или недельку в кругу семьи. Случись это в середине отпуска, я бы расстроилась куда меньше. В смысле встреч с другими людьми. Но сейчас все как-то слишком быстро. Меня пока совершенно не тянет в компании. К долгим разговорам на террасе кафе, с большим количеством вина.
Я протянул руку, положил ладонь Каролине на бедро.
— Собственно, меня тоже не тянет, — сказал я. — Я тоже не горю желанием участвовать в тусовках. Прости. Виноват.
Каролина накрыла мою руку своей.
— Да, ты виноват. Завтра позвонишь им и откажешься.
Я зажмурил глаза. Сглотнул, но в горле было пусто. Кроме прибоя вдали, я слышал лишь тихий гул в ушах.
— Ладно, позвоню.
— Шутка, — сказала Каролина. — Нет уж, звонить и отказываться — полная глупость. Поедем. Честно говоря, мне тоже любопытно. Что у них там за дача. И детям будет весело. В смысле с их мальчиками. И с бассейном.
Раньше в тот вечер на берегу было вот что: Юлия с Алексом сели за наш столик, следом за ними подбежали Лиза и младший братишка, Томас. Затем подошло остальное семейство Мейер. Ралф, Юдит и пожилая женщина лет семидесяти с небольшим, я видел ее на садовой вечеринке, — мать Юдит. И еще двое. Мужчина, по возрасту изрядно за пятьдесят, с довольно длинными седыми волосами, в которых кое-где виднелись черные пряди; лицо его показалось мне знакомым, хотя я не мог вспомнить откуда. И женщина. Наверно, его подруга, правда минимум лет на двадцать моложе, чем он.
— Вот так сюрприз! — сказал Ралф. Крепко взял за плечи привставшую Каролину и трижды расцеловал в обе щеки.
— Привет! — сказала Юдит. Мы с ней тоже расцеловались. Потом посмотрели друг на друга. Да, я в самом деле приехал, сказали мои глаза. Вижу, ответил ее взгляд.
— Что же вы не предупредили по телефону о своем приезде? — спросил Ралф. — Поужинали бы с нами. Мы днем купили на рынке молочного поросенка. Сущее объедение — молочный поросенок, зажаренный на открытом огне.
Каролина вздернула плечи, посмотрела на меня.
— Да мы только что приехали. И не хотели… мы остановились тут, в кемпинге.
— В кемпинге! — воскликнул Ралф, будто услыхал самую забавную новость за несколько дней. В этот миг седой мужчина шагнул вперед. — O, sorry, — сказал Ралф. — Совершенно забыл вас познакомить. Стэнли, это Марк. Домашний врач. А это его прелестная жена Каролина.
Человек, которого Ралф представил как Стэнли, сначала протянул руку Каролине:
— Стэнли Форбс. — Пожимая руку мне, он повторил только имя: — Стэнли.
Тут я сообразил, откуда мне знакомо его лицо. Стэнли Форбс — имя ненастоящее. Когда лет двадцать пять назад он променял Нидерланды на Соединенные Штаты, его звали иначе. Ян? Ханс? Ханс Янсен? Какое-то заурядное нидерландское имя, которое я с ходу вспомнить не сумел. Первые годы после отъезда никто о нем ничего не слышал, но вскоре затем нидерландский режиссер, называвший себя уже Стэнли Форбсом, сделал себе имя в Голливуде.
— А это подруга Стэнли, — сказал Ралф. — Эмманюель. — Он положил руку девушке на плечо. — Emmanuelle, these are some friends of us from Holland. Marc and Caroline[4].
Сказав, что Эмманюель красавица, я бы не сказал ничего. Она пожала руку Каролине и мне — казалось, руку нам протянули с обложки «Вог». Маленькая, узкая рука, почти как у ребенка. Вблизи я разглядел, что она всего-то лет на пять старше Юлии. Сколько ей? Семнадцать? Восемнадцать? Во всяком случае, не больше двадцати. Я перевел взгляд на лицо седого мужчины. Ошибся я, оценивая ее возраст. Она не на двадцать, а на все сорок лет моложе Стэнли Форбса. Неужто сумела получить роль в его очередном фильме, оказывая ему услуги в постели? Я смотрел в лицо кинорежиссера, которое старше ее на сорок лет. Смотрел на его сорока годами старшее тело, одетое в белые, чуть ли не прозрачные холщовые брюки и такую же белую рубашку. В расстегнутом вороте курчавились густые седые волосы.
В течение нескольких секунд я представлял себе, как это старое тело придвигается к ней. Придвигается к ее телу, кладет руку ей на живот. На пупок. Как его указательный палец обводит вокруг пупка, потом ползет ниже. Запах старого мужского тела под простынями. Чешуйки отмершей кожи. Как она невольно думает о других вещах. Об обещанной роли. Об этом Ханс (?) Янсен (?) мечтал, уезжая из Нидерландов? О юных девушках, которые от восхищения его талантом или в обмен на роль в его фильме готовы будут с ним переспать?
Последней вперед выступила мать Юдит. Пожимая ей руку, я пристально смотрел ей в лицо, но она, кажется, никак не связала меня с телефонным разговором, состоявшимся у нас с нею несколько недель назад.
— Господин Шлоссер… — повторила она мою фамилию, когда дочь представила меня.
— Марк, — сказал я.
Я огляделся по сторонам — не освободился ли столик где-нибудь поблизости, но даже свободных стульев и тех не было. В этот миг парнишка в джинсах принес заказанные блюда.
— О, вы еще не ужинали, — сказал Ралф.
— Можно бы… — начал я. — Наверно, скоро освободится какой-нибудь столик. Или несколько стульев.
— Дадим людям спокойно поесть, — сказала Юдит. — К тому же мама устала. Вы, если хотите, оставайтесь… — продолжала она, обращаясь к Ралфу и Стэнли Форбсу. Потом обернулась к Эмманюель: — If you want to stay… Но мы с мамой, во всяком случае, уходим. I think it’s better for my mother to go home now. She is very tired[5].
Секунду-другую все пребывали в нерешительности. Ралф в свою очередь огляделся вокруг, высматривая свободные столики или стулья. Каролина бросила взгляд на меня, но быстро отвела глаза. Юлия наклонилась к Алексу, сидевшему против нее за столом, что-то ему шепнула. Томас бегал за Лизой по песку. Стэнли Форбс обнял Эмманюель за талию, притянул девушку к себе. Мать Юдит стояла с таким видом, будто все это совершенно ее не касается.
— Вы ведь, наверно, задержитесь здесь на несколько дней? — сказала Юдит. — Приезжайте завтра к нам ужинать.
16
О том, что биологические часы у мужчин идут не совсем так, как у женщин, мы впервые услышали от профессора Аарона Херцла. Стрелки хотя и показывают один и тот же час, но обозначают не одно и то же. «Тут как с обычным временем, — говорил он. — Иногда без четверти семь рано. А иногда и двадцать минут седьмого уже поздно».
Медицинскую биологию, в ту пору еще факультатив, нам читали два часа в неделю. И в аудитории собиралось, как правило, больше студенток, чем студентов. Аарону Херцлу было под шестьдесят, но, когда он обращался непосредственно к студенткам, они всегда краснели и хихикали. В этом смысле профессор Херцл служил живым доказательством своих теорий. Тех самых теорий, которые через несколько лет стали причиной его скандального изгнания из университета.
