Гилад Атцмон - Учитель заблудших
Я ненавидел провинциальных борцов за мир, лицемеров из движения зеленых, блюстителей субботы и приверженцев левого крыла сионизма (который, по сути, был не чем иным, как национал-социалистской глупостью). Меня очень пугала мысль, что я похож на них. Что я такой же, с виду разумный, ползающий на брюхе слюнтяй.
Польская хунта борцов за мир, свергнутая еще в конце прошлого века, вызывала у меня буквально желание блевануть. Я ненавидел их даже сильнее, чем арсов,[23] которых вообще не считал за людей. По иронии судьбы, именно на них, на эту банду поляков, на этих так называемых аналитиков, на профессоров, мечтавших о Новом Ближнем Востоке, мои друзья, и в их числе Лола, возлагали все свои надежды. Мне было их искренне жаль. Я знал, что все эти мечтатели просто перегрелись на горячем средиземноморском солнце. Самые умные из евреев лечились от этого перегрева тем, что пили много воды и сидели в тени. Что же касается меня, то я лечился водой из священной реки Рейн.
Я наивно полагал, что мне удалось сбежать от своих соотечественников навсегда и я никогда их больше не увижу, однако я горько ошибся. В начале нового тысячелетия эти самодовольные животные стали неотъемлемой частью европейского пейзажа. Их можно было встретить повсюду — в деловых районах, в криминальном мире, в кварталах красных фонарей. В торговых центрах начали как грибы расти кафе и магазины, где продавали орехи, семечки, хумус и фалафель, и на каждом красовалась вывеска «кошерно», заманивавшая прожорливых израильтян. Крикливые варвары снова окружали меня со всех сторон. В Германии этих незваных гостей с Востока называли «ост-юден». Европейцы привыкли к иммигрантам, но десятки тысяч новоприбывших были иммигрантами нового типа — тупыми, наглыми, жалкими и одновременно высокомерными. По сути, вся их глупость и невоспитанность являлась непосредственным проявлением израильского, да и вообще еврейского мировоззрения. Евреи считают себя избранным народом. Но этот избранный народ живет за счет подаяний и грабежа.
Еще до крушения Израиля израильтяне проявили себя как люди высокомерные и лишенные чести, всегда готовые продаться за несколько сребреников и согнуться в дугу перед сильным. По замыслу моя страна была основана, чтобы опровергнуть стереотип, согласно которому еврей — бородатое, сгорбленное, жуликоватое существо, грабящее ближнего своего, однако в конце концов превратилась в рассадник всех этих язв. Евреи снова приобрели имидж согбенных бородачей со свисающими по бокам «цицит»,[24] снова сделались жуликами и эксплуататорами.
В подвалах столицы опять закопошились неонацисты, которые начали возрождать свою идеологию и выкрикивать свои лозунги. Мне было очень тяжело видеть, как мои соплеменники выставляют себя на посмешище, но поделать с этим я ничего не мог. В глазах антисемитов я тоже стал врагом.
Многие годы меня мучил вопрос: сделал ли я все возможное, чтобы спасти от гибели своих друзей и семью? Я хорошо понимал, к чему все идет. Уже в двадцать с небольшим я заявил своим товарищам, что явственно слышу свист занесенного над нашей головой меча. Когда мы обсуждали эту тему, мои приятели обычно говорили, что бегство — позор, и приводили в пользу этого утверждения целый ряд аргументов. Думаю, имеет смысл рассмотреть их здесь. Профессор Шаръаби считает, что, поняв, почему евреи так упорно цеплялись за не принадлежавшую им землю, мы сможем найти и причину, по которой они добровольно идут на смерть. Что заставило моих друзей отгородиться от мрачной реальности шаткой стеной иллюзий?
Аргументы моих друзей отличались крайней нелогичностью. Самый идиотский, на мой взгляд, довод был у подруги Альберто (царствие ему небесное) по имени Далья.
— Если и ты, и я, и все остальные уедут, — говорила она, — то кто же тогда останется?
Этот довод поразил меня в свое время примитивностью и беспомощностью. Если и ты, и я, и все уедут, то ясно, что не останется никого. Но в таком случае, никто и знать не будет, сколько человек осталось. И я об этом не узнаю, даже если уехал, к примеру, только я один. Если ты сам не принадлежишь к их числу, то количество оставшихся будет тебе неизвестным.
Гершеле как-то спросил Янкеле:
— Скажи, Янкеле, ты уже побывал в «Яд Ва-Шем»?[25]
— Нет, — ответил Янкеле простодушно.
— Но если ты не был в «Яд Ва-Шем», — говорит ему тогда коварный Гершеле, — как же ты смеешь утверждать, что ты там не был?
И действительно. Чтобы утверждать наверняка, что он не был в «Яд Ва-Шем», Янкеле обязан был побывать в «Яд Ва-Шем» и своими собственными глазами убедиться, что он там не был. Если я не останусь с теми, кто собирается добровольно пойти на убой, то как же я узнаю, кто остался?
Если принять логику избранного народа, то все должны остаться и погибнуть, чтобы собственными глазами увидеть, кто остался. Моя логика, основанная на идее растворения в других народах, гораздо более привлекательна:
Когда Ущипнименя и я
Идем купаться в море,
Ушипнименя всегда тонет,
А я остаюсь в живых.
Мы с Лолой уехали, но все мои друзья и родственники остались там и погибли, попав в смертельную ловушку собственного любопытства. Я же, выбравший идеологию «растворения», сидел перед экраном телевизора и смотрел, как они умирают унизительной и позорной смертью. С одной стороны, это меня забавляло, а с другой — видеть это было горько и больно. Ведь я считал их своими друзьями. Возможно, единственными друзьями, которые у меня когда-либо были вообще.
21
Как и можно было предположить, я принял приглашение и поехал на конгресс в Палестине.
По случаю двадцатипятилетия со дня основания Палестинского государства Арабская академия психологии решила провести конгресс на тему «Прикладная пипология на возрождающемся Ближнем Востоке». Мой ученик, один из ведущих современных пипологов профессор Антуан аль Саид настоял, чтобы конгресс открыл я.
Профессор аль Саид — фигура крайне интересная. Он получил широкую известность еще на исходе предыдущего века, благодаря своим исследованиям проблем психологии беженцев, разработав на этот счет весьма любопытную теорию. Профессор сам принадлежал к семье, бежавшей из Лода. Он родился в Ливане, в лагере беженцев Сабра, и еще ребенком был увезен родителями в Германию. Закончив с отличием Нюрнбергский университет и получив вторую степень по психологии, аль Саид познакомился с идеями тогда только начинавшей зарождаться пипологии и увлекся ими. Его кандидатская диссертация, которую он защитил в университете Бейрута, превратившемся с годами в один из главных центров пипологических исследований, была посвящена мечте палестинцев о возвращении на родину. В те времена эта мечта казалась почти несбыточной.
На международный конгресс были приглашены ведущие пипологи со всего мира. Я, хотя уже и перестал заниматься пипологией, приглашение принял весьма охотно. Идея посетить родные места на склоне моих дней, после более чем сорока лет отсутствия, очень меня взволновала. Вернуться домой, туда, где прошло твое детство, снова вдохнуть запах заатара,[26] увидеть масличные деревья и радующие глаз пустынные пейзажи, — это все равно что вернуться в вечную весну или заново пережить первую любовь.
Я сразу же купил билет. Узнав, что полечу самолетом национальной палестинской авиакомпании «Яс-Эйр», я преисполнился к палестинскому народу огромным уважением. Символы палестинской государственности были для меня чем-то новым и незнакомым. Когда я уезжал, мои соотечественники считали палестинцев мешающими жить сонными тараканами. И вот я возвращаюсь на родину, и несут меня на своих крыльях не сонные тараканы, а орлы. Орлы, вновь обретшие свое гнездо.
В аэропорту меня поразило количество рейсов, отправлявшихся в Палестину. Помимо рейса, которым летел я, был также чартер компании «Эйр-Афат», а еще позднее вылетал самолет фирмы «Раис».[27] По понятным причинам, палестинцы очень чтили своего национального лидера, который вывел их из рабства и привел к свободе, вернув с чужбины на родную землю. Это тоже было для меня новостью. Когда я уезжая, к этому человеку относились как к малозначительному «небритому субъекту». Выходит, что небритых субъектов отнюдь не стоит недооценивать. Кстати, у основателя сионизма на лице тоже росли волосы. И даже очень много.
Еще до посадки в самолет вежливая представительница компании в традиционном палестинском одеянии спросила, какой хумус я предпочитаю — с сосновыми орешками или с бобами, с яйцом или без.
Было очень приятно сидеть в салоне авиалайнера на высоте тридцати тысяч футов вместе с двумястами другими любителями хумуса. В задней части самолета фирма «Евро-Боинг-Бус» установила специальную кирпичную печь для выпекания свежих пит. Когда мы приземлились, капитан самолета поздравил нас с благополучным прибытием, и в салоне зазвучала трогательная палестинская песня, сопровождаемая заунывным аккомпанементом уда[28] и ритмичными ударами дарбуки.[29]
