Федор Полканов - Рабочая гипотеза.
Назавтра Раиса звонила:
– Ты заболел?
– Нет. Просто хотел дать тебе возможность подумать. И себе тоже.
– Назрела, значит, необходимость подумать?
– А разве нет?
– Ну, хорошо. Разговор не для телефона. В следующую субботу я буду в Москве, мне нужна монография Вольфа, тогда и поговорим.
Но в следующую субботу она не появилась, а Леонид не стал ей звонить, и правильно сделал, ибо через день пришло письмо: «Все очень сложно. Игорь вернулся. Мальчишка прилип к нему. Приходится откладывать разговор».
ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ
Составление годового плана для Шаровского дело приятное; особенно наглядно виден размах работы, ее устремленность. А вот в составлении сметы что-либо приятное усмотреть трудно.
– Сколько тебе на год понадобится животных, Витя? – спрашивает он у Брагина.
Тот достает из стола листочек. Шаровский минуту думает над расчетом, потом говорит:
– Увеличь все цифры в два раза. Треть при любых условиях срежут со сметы, а кроме того, нужен резерв.
Брагин свой человек, здесь, в лаборатории, вырос, и хоть и брюзжит – к самостоятельности рвется, но Иван Иванович вовсе его не стесняется.
Такая же операция, как с мышами, производится с реактивами, на треть увеличивается и число необходимых приборов. Спирт? Гм, спирта нужно побольше, безлюдного фонда у лаборатории нет никакого.
Точно такой разговор происходит со Шнейдером, Басовой, Дзуриди. Но вот с индивидуальными сметами «легких» людей покончено и остаются люди «трудные». Как, например, скажешь Громову: увеличьте заказ на спирт? Даже такое не посоветуешь: напишите, мол, на наркозную тему побольше мышей, сами же потом в дело их пустите. Громов трудится над несколькими темами, в плане же лишь одна. Выход, казалось бы, прост: поставить в план все темы. Но это не выход. Громов без году неделя кандидат, без году неделя в лаборатории, и предоставление ему самостоятельности обидит многих. Нельзя и запретить Громову работать вне плана. Можно ли тому, кто везет воз, запретить положить на него и свой груз?
Еще большие трудности со сметой группы Титова. Во-первых, ему вовсе не посоветуешь ничего; и во-вторых, Иван Иванович вынужден здесь становиться в позицию вышестоящего начальника, призванного смету урезать, – Шаровский пунктуален, даже мыслит порою по пунктам.
Но вот индивидуальные сметы собраны, и начинаются подсчеты, прикидки, накидки. И как ни крутится Иван Иванович, нужной суммы не получается. Тогда, испробовав предварительно все остальное, он вписывает в план несуществующую тему: «Теоретические основы противолучевой защиты», исполнитель И. И. Шаровский. Раньше такое сходило, но как будет на этот раз? Под тему можно запросить многое, однако…
Неприятно совершать такой вот подлог, как неприятно и искусственно раздувать смету, но что поделаешь? Заставляет сама практика рассмотрения смет, когда с итоговой суммы чуть ли не механически из года в год срезается треть. Не из того ли исходят, что все и всегда представляют сметы заведомо завышенные?..
Смета составлена, ее надо нести либо к директору, либо к его заместителю. Директора Шаровский уважает: настоящий ученый. А заместителя – нет. Это барин, барин от науки – и ничего более. Холеное лицо, холеные руки, забывшие, что такое работа. А был ведь экспериментатором заместитель директора Холодовский, совсем неплохим экспериментатором был когда-то! Почему так случается? Засосала административная текучка? Но ведь директора не засосала, тот до сих пор по всем делам принимает в лаборатории, этот же редко поднимается до своего третьего этажа, вечно сонно представительствует в кабинете на первом. Не любит Иван Иванович Холодовского, однако сейчас, когда идет речь о смете, предпочитает его. Директор, чего доброго, заинтересуется, что понимает Шаровский под теоретическими проблемами лучевой защиты, и будет неловко; этот же барин, если и заметит, смолчит, побоится впросак попасть, будет торговаться по мелочам, да и то не слишком, потому что у самого лабораторная смета завышена куда хлестче.
Иван Иванович идет к Холодовскому, но того на месте не оказывается: укатил куда-то на институтской машине. Шаровский оставляет смету секретарше: ждать ему некогда, второй раз ходить – ну, знаете ли, к Холодовскому ходить по два раза!
А через два дня на «Олимпе» появляется Грушин – секретарь партбюро. В руках у него смета Шаровского. Иван Иванович ежится: приятно разве, если сметою интересуется парторганизация?
– Зашел поболтать. – Грушин садится, листает смету. – Никто, Иван Иванович, этого документа еще не читал. Я первый – Холодовский нерасторопен. И мне хотелось бы, чтобы никто и не прочел его больше в таком виде. Вот тут есть пункт: «Исполнитель И. И. Шаровский». Решили поработать руками или обеспечиваете дополнительными мышками учеников?
Выкручиваться бесполезно: Грушин не Холодовский – это отличный экспериментатор, пусть давний, но ученик Ивана Ивановича, представитель созданной им научной школы – и Шаровский идет ва-банк:
– Вы же знаете аппетиты нашей молодежи… Громов, например…
– Знаю. Даже на свои деньги мышей покупают, ставя институт в дурацкое положение: пойди потом этих мышей заприходуй… И все же считаю, что смету следует переделать. «Теоретические основы»… Нет, так нельзя! Просто нужно представить себе, что такое наши внеплановые темы. Не есть ли это работа сверх плана? Стоит вместо «вне» сказать «сверх», и все станет на свои места. Так и советую написать. «Разведывательные эксперименты (работа сверх плана)». Такую статью сметы я буду отстаивать. Согласны?
– Трудно не согласиться…
– Тогда дальше. У вас тут вот насчет спирта абсолютно фантастические цифры.
– Ну, немножечко сократить можно.
– Не немножечко, а ровно в три раза.
– Так уж и в три? Павел Павлович, побойтесь бога!
– Ну, в два.
Пришлось Шаровскому соглашаться и с этим.
Что же касается Громова, то тут Иван Иванович опасался напрасно. Дня за два до этого был разговор:
– Тянем план да еще вкалываем вне плана, а Шаровский жмется с мышами.
– Не агитируй, я давно сагитированная. Сколько тебе удалось накинуть?
– Порассовал по разным статьям шестьсот штук. Мало!
– А крыс написал?
– Крыс? А зачем? Хотя… Отлично придумано! Сколько мышей можно выменять на одну крысу?
– У изотопщиков вечный крысиный голод, так что на черной бирже тариф три мыши за одну крысу.
– Не очень все это мне нравится, но не прекращать же работу! Напишу еще хомячков… Половину пустим на спячку, а остальных…
– И правильно сделаешь! Ленька, из тебя выйдет отличный завлаб!
– К тому времени, когда я буду заведовать лабораторией, практика составления смет, надеюсь, изменится. Ее следует ставить на строго научные рельсы, причем не только в науке, а всюду.
По дороге на работу Елизавета встретила Грушина и атаковала его:
– Как вы относитесь к критике, Павел Павлович? Вы секретарь, и вам положено ее страстно любить.
Круглые глаза Грушина, глубоко спрятанные в складках полного, круглого лица, смотрят на Елизавету сверху вниз, и выражение в них изучающее:
– Давай критикуй! Посмотрим, куда нелегкая тебя занесет.
– Я вот о чем: отсталый вы человек, не ощущаете нового, прогрессивного, нарождающегося, а посему неодолимого…
– Так-так… В чем же выражается моя отсталость?
– Во многом. Оглянитесь, к примеру, вокруг.
Оглянулись? Что заметили? То-то и есть, что ничего!.. А между тем все ясней ясного: страна переодевается в шляпы, вы же в силу отсталости ходите в какой-то кепчонке. Это во-первых…
Грушин смеется:
– Знаешь, во-вторых, пожалуй, не надо… Давай сразу в-десятых!
Котова изображает на лице удивление:
– Ого!.. Вы читаете мои мысли! Быть может, прочли, что в-десятых?
– А как же! – Грушин хитро подмигивает. – В-десятых вот что: «Какого черта вы, Павел Павлович, не замечаете гипотезы Громова? Она прогрессивная, за ней будущее!» В общем все, что все и всегда говорят о своих гипотезах.
– М-м… Примерно!
– Вот видишь! – Грушин теперь серьезен. – Но ты не права. Работу заметил и, если хочешь знать, реально ее поддержал. Тем хотя бы, что оба вы – и Леонид и ты – не слишком загружены общественной работой. Но ты хотела иной помощи: нельзя ли, мол, лаборантов подбросить. На это скажу – нельзя. В молодости, на первых порах полезно походить ножками… Позже посмотрим – в зависимости от результатов.
– Значит, «ножками»? – разговор с Грушиным Лиза передала Леониду, и тот теперь не хуже Шаровского вышагивает по комнате. – «Ножками» или, верней, ручками? Но лаборанты сейчас не главное. Главное – биохимик. Без него мы вскоре окажемся на мели. А как его раздобудешь, когда тема не в плане? Нужно договариваться с кем-то солидным о совместной работе, однако кто будет кооперироваться с какой-то там самодеятельностью? Пойду к Шаровскому, душу из него выну, а заставлю включить в план тему.
